Элона Демидова - Прощай Берлин
— Чем они вооружены? Каков был маршрут? — продолжался допрос.
Детлеф объяснил, что к пожарному ломику прикрутили изолентой самый большой кухонный нож, и пару тесаков взяли так, на всякий случай. Еще у них был небольшой топорик, для разделки мяса и колотушка для отбивных. Маршрут они не согласовали, так как мальчишки собирались «прикидочно посмотреть что и как, попытаться, если получиться, добраться до квартиры Мартина на Вильхельмштрассе, ну а вообще, точного плана не было…» Таким образом, вопрос о спасательной экспедиции отпадал сам собой — мы представления не имели: где их искать?
— Ели в течение часа они не вернуться, мы будем вас судить. Я считаю, что вы сознательно отправили ребят на смерть. Не могу только понять с какой целью, — подвел итог Павел.
— Я не виноват! Я… не хотел, Пауль, но… — лицо Детлефа стало почти багровым, казалось, что из глаз вотвот брызнет кровь, вместо слез. — Послушайте Пауль, парень был просто как одержимый. Ничего не хотел слушать! Я говорил ему, а… это все Мария, это все она…
– Не стыдно, на девчонку кивать? — вскипел Глеб.
— Ох, вы ее не знаете! Она такая… Она всеми ими вертит. А Мартин на руках был готов за ней ходить…
С одной стороны, в словах немца проскальзывал кое-какой смысл: с некоторых пор я приглядывалась к этой 18-летней девчонке. Дерзкая походка, выставляющая напоказ округлости юного тела, нагло-скромные взгляды из-под длиннющих ресниц, всегда победоносно улыбающийся рот… Глаза неопределенного цвета, не то серые, не то карие, искрились лукавой силой. Да, можно сказать, что она крутила головы всем мальчишкам. А подружек-панкушек держала и вовсе в ежовых рукавицах.
— Что же, она велела ему выйти на поверхность? — бровь Павла скептически поднялась.
— Да вроде того… У нее завтра день рождения, вот Мартин и пошел за подарком…
— Боже, какой недоумок! — вырвалось у меня.
— Ну а второй? За компанию? — сказал Жан-Клод.
— А у него подружка… — голос Детлефа внезапно осип. — … беременная, вроде… Попросила найти мать, страшно ей… А мать ее врачом была…
— Час от часу не легче! Только роженицы нам и не хватало. — замотал головой Мишаня. — Почему же она ни с кем не посоветовалась? Не поговорила с Катрин?
— С Катрин?.. Она говорила с Керстин, но моя жена не врач, и помочь Аннетте не может. Они проплакали два часа, а после Керстин сказала, что пусть Алекс пойдет, может быть и правда, кого-нибудь сможет найти. — запыхтел Детлеф. — А вы Катрин, у вас что, есть опыт приема родов? Вы смогли бы чем-то помочь?
Теперь 5 пар глаз уставились на меня чуть ли не с требованием сказать «да, есть опыт…», оставляя чувство, что я сижу в первом ряду театра абсурда, что все это просто не по-настоящему. Не может такая глупость происходить в реальной жизни. Сначала Апокалипсис, потом пропавшие ребята, этот бункер, турки в камуфляже, беременные девчушки… Бред, бред, бред! Сейчас проснусь в своей комнате… Или сделаю резкий взмах рукой и дым рассеется, и не будут стоять передо мной эти люди, и не будут от меня всяую чушь требовать.
— Скорее! Из шлюзовой чтото слышно… какие-то звуки… там кто-то есть! — закричал нам Димка.
Из динамика возле входной двери, в самом деле, слышалось чье-то прерывистое дыхание, вместе с приглушенными возгласами, шорохами, стонами и невнятными словами, а может, проклятиями на немецком.
– Ну, это они? Чего они говорят? — я попыталась протиснуться вперед, но меня решительно отстранили.
— Ты инвентаризацию всего добра проводила? Вот давай-ка сюда пару или, лучше три комплекта химзащиты и противогазы, на всякий случай! Фонари не забудь!.. И сапоги!.. И еще один дозиметр!.. — донеслось мне вслед.
Пока я бегала на склад, пока притащила то, что требовалось, время было упущено, и все решили без моего участия. Димон и Павел с поразительной сноровкой облачились в комбинезоны, натянули маски противогазов и присоединились к ожидающему их Детлефу, который нетерпеливо включал и выключал фонарик. Миг, и все трое исчезли в темноте за дверью.
Время превратилось в кусок льда, и секунды, оттаивая, падали тяжелыми скупыми каплями.
Мы в шлюзовой… Оба они тут, живые. Не волнуйтесь… — сказал Димка.
Из больничного блока две каталки! Быстрее! — услышали мы голос Павла. — И стерильных салфеток!.. И любопытных из коридора уберите…
Страницы сожженного дневника 2
2:22 ночи. Уже час почти пытаюсь закрыть глаза. Ну, что тут остается? Только встать, зажечь свет и начать черкать по бумаге. Когда намаешься за день, то не успеет голова подушки коснуться, как уже спишь. А бывает, что от чрезмерной усталости заснуть совсем не можешь, вот как сегодня. Не припомню я такого жуткого денечка, ну, не считая Того Самого, конечно… Но даже в Тот Самый не было столько боли, и мне не приходилось вонзать иголку в человеческую плоть, а потом соединять, стягивать, зашивать края ран…
Страшно дотрагиваться до мяса, сочащегося скользкой кровью, теплоту которой я ощущаю через резиновые перчатки… Еще страшнее ее сладкий металлический запах, который пробивается через марлевую маску… Но еще хуже скрип нити, которую я протаскиваю через сопротивляющуюся кожу. А самое ужасное это глубокая рваная дыра на бедре Мартина, где, кажется не хватает куска, выдранного чьими-то клыками.
– Катрин, ты что, черт возьми, никогда ничего не шила? Ровней стежки клади! Как этот кривой шов будет выглядеть, подумала? — Павел жутко злится на мою неумелость. — Ох, только в обморок вот падать не надо! Нашатыря понюхай! Да подмените ее кто-нибудь…
Глеб забирает у меня иголку и баночку, где в стерильном растворе плавает свернутая нить, и я на ватных ногах отхожу к стене. Я виновато смотрю на Мишаню и Димона. Они вон, орудуют иголками, как заправские медбратья-портные! Алекс, тихонько постанывает в беспамятстве, но уже полностью заштопан их руками. Каталки, пол в операционной, мы сами — все густо заляпано алым.
Холодная вода гораздо лучше нашатыря. Что за мерзкий запах! В зеркале над умывальником я вижу Детлефа. У него сердечный приступ и возле суетится Керстин нитроглицерин, кислород… Надо подойти, помочь ей, что ли.
— Катрин, довольно прохлаждаться, иди сюда! Следи за пульсом!
Тут есть пара стоек, на которых укреплено с десяток экранов, а к ним тянется куча шлангов, трубочек, проводов с насадками. Наверное, один из этих приборов может точно измерить давление, глубину дыхания, да и все остальное, но никто не может это добро подключить, вот и приходится среди всего великолепия новейшей медтехники работать примитивным приборчиком, жужжалкой для домашнего пользования. Давление она завышает, но хотя бы пульс показывает правильно. Я застегиваю браслет с липучкой на запястьи безвольно лежащей руки. Погодите, погодите… всего 55 ударов в минуту?!
А потом, пульс 52, что уже критически низко, стал замедляться: 50, 48, 45, 42…
— Черт! Мы его теряем… — прошептал Павел, продавливая содержимое очередного шприца в руку Мартина, набухшую голубыми венами.
В тот момент мне припомнилась сцена из медицинского сериала — тысячу лет назад его смотрела мама — где актер, играющий доктора, с печальной важностью высокопарно произносил: мы его теряем! Тогда эта фраза казалась тупой до смешного: живые люди так не говорят. Но что же случилось там после? Потеряли? Спасли? Понятия не имею, я не смотрела эту 333-серийную муть…
«Господи, помоги нам! Помоги нам, Господи…»
Моя смена дежурить возле раненных выпала с 8 вечера до 12 ночи. Алекс очнулся часа три назад, но узнать что же случилось на поверхности, и вообще, как там, не удалось. Павел запретил любые расспросы. Мальчишку напоили свекольным соком, вкололи анальгетик, и он спит с блаженной улыбкой, которую могут вызывать только опиаты.
Какое счастье, что наш склад набит этими упаковочками с сублимированными продуктами! Разрезаешь целлофан пакетика, высыпаешь в чашку темно-вишневые кристаллики и заливаешь водой, помешивая. Через пару минут готов сок. И, как утверждает надпись на коробке ничем не хуже свеже-выжатого. Во всяком случае, по количеству всего полезного. Впрочем, каков на вкус натуральный свекольный сок не знаю, никогда его не пила.
По оставленной инструкции каждые полчаса я должна смерить им давление, пульс, температуру, записать показания, салфеткой вытереть лоб, губкой смочить рот… Если что-то необычное — сразу же бежать за Павлом.
— Ва…се…р… цу…т… кен… — раздался едва слышный шепот. С пепельно-серого лица, из черных провалов глазниц на меня смотрели два кружочка весеннего неба.
— Господи, Мартин, миленький, ты очухался! Слава Богу! Тебе пить? Понимаю, понимаю, сейчас вот, давай, тихо, тихо, тихо…
От волнения пальцы у меня дрожат и половина чашки расплескалась, стекая ему на шею. После нескольких судорожных глотков, Мартин вцепился в мою руку, и стал говорить так быстро, лихорадочно, в горячке, что никаких познаний немецкого мне уже не хватало. Глаза его неестественно блестели, и я не на шутку перепугалась.
![Алексей Быков - Тень [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
