Туллио Аволедо - Крестовый поход детей
Флоренция, откуда, судя по всему, распространялось зло.
Вагант и Даниэла хотели отправиться с ним. Но Джон не захотел этого. Он сказал, что город слишком сильно нуждается в них.
Союз с Альберти был далеко не прочен, а действия короля мамбо непредсказуемы. Известие о смерти сына взволновало его меньше, чем сообщение о том, что бомба будет увезена из Милана. Это его очень расстроило. Кроме того, стоял вопрос о том, как распорядиться центральным вокзалом. Эта стратегически важная крепость находилась под контролем союзных сил победителей, но Чинос настаивали на ее аннексии к своей территории, за что предлагали двум городам и Альберти свободное перемещение по ней. Если бы король мамбо перегнул палку, центральная станция могла превратиться в то же, чем стал Берлин в 1948 году, — в изолированный аванпост посреди вражеской территории.
И потом, были еще Альберти: непредсказуемые, в постоянном движении, ищущие неприятностей. Уничтожение Сынов Гнева изменило соотношение политических сил города; рано или поздно Альберти должны были воспользоваться этим. Наконец, некоторые станции — Зара, Пастер, Лима — отказались сдаваться после смерти Диакона. В тяжелых боях союзникам удалось захватить стратегически важную станцию Лорето, тем самым изолировав три оставшиеся станции Сынов Гнева. Но они все еще представляли опасность.
При таком количестве неизвестных не следовало лишать два города их лучших жителей, заключил Джон.
С тех пор, как он нас покинул, многое изменилось.
Джон говорил, что из прошлого ему не хватало музыки.
Теперь она у нас есть.
Однажды ночью, к большому удивлению Чинос, кто-то поставил в центре станции Кадорна неизвестный предмет. Никто не знал, кто его принес и почему именно на Кадорну. Несомненно, этот предмет был откуда-то снаружи.
Но как могли дотащить его сюда, не будучи замеченными на блокпостах, теоретически изолировавших станцию от внешнего мира?
Ни у кого не было ответа на этот вопрос.
Предмет был явно сделан человеческими руками по технологии, существовавшей до Чрезвычайного положения. Но не целиком. Некоторые его детали были сделаны из странной черной резины, о которой рассказывал отец Джон.
Рядом с ним лежало некоторое количество предметов поменьше. Это были диски, похожие на металлические, но очень легкие. Они лежали в потрескавшихся пластиковых коробках. Один из торговцев-Чинос сказал, что они называются компакт-дисками и содержат музыку. Он показал нам, как, по его мнению, нужно вставлять их в аппарат. После нескольких неудачных попыток ему наконец удалось вставить диск нужной стороной.
Ко всеобщему удивлению, устройство включилось и начало жужжать. На нем были красные и зеленые огоньки и стрелки, похожие на стрелки дозиметра. Это было удивительно, потому что их свет был несомненно электрическим, но устройство не подключено к розетке.
Послышался щелчок, и из устройства послышалась прекраснейшая музыка, такая прекрасная, какой я никогда не слыхал. В тот день я был там. Услышав эту музыку, я заплакал. Заплакали многие из тех, кто находится там в этот момент. Быть может, заплакали все, только некоторые попытались скрыть это.
На этом серебристом диске было написано: «Малер. Пятая симфония».
Никто из нас не понял, кто и зачем сделал нам этот подарок.
Нам пришлось прилично заплатить королю мамбо, чтобы выкупить эту невероятную вещь. Два десятка автоматов и две коробки боеприпасов.
Но в тот момент мы были счастливы и легкомысленны. Казалось, все опасности остались в прошлом. Конечно, это было не так, но тогда, спустя пару месяцев после победы над Сынами Гнева, у нас было именно такое чувство.
Мы с триумфом принесли это устройство в Бонолу. И там, однажды вечером, собрали всех, чтобы послушать музыку на этих дисках.
В пластиковых коробках дисков находились бумажки, на которых объяснялось, что это за музыка и кто ее исполняет. Некоторые из них сохранились очень плохо, и текст было невозможно разобрать. В некоторых коробках листков попросту не было. Но нас в тот момент интересовала только музыка. Интерес к исполнителям пришел позже.
Даниэла с разинутым ртом слушала диск итальянской певицы по имени Аличе. Последняя песня на диске называлась «Отступление». Ее написал итальянский поэт Пьер Паоло Пазолини.
В песне пелось:
Мы увидим штанины с заплатками,
Красные закаты над городишками без машин,
полными бедняков,
которые вернутся из Турина или из Германии.
Старики станут хозяевами своих домишек,
как сенаторских кресел,
а дети узнают, что супа мало
и что значит кусок хлеба.
И вечер будет чернее конца света
и ночью мы будем слышать только сверчков или гром…
От этой песни по спине бежали мурашки.
Следующие строки были торжественны, как пророчество.
Города, большие, как миры,
будут полны людей, которые ходят пешком
в серой одежде
с вопросом в глазах
не о деньгах, а лишь о любви,
лишь о любви.
Маленькие домики
на самом красивом зеленом поле
у самой красивой реки
в сердце дубового леса
чуть-чуть обветшают к вечеру,
стенка за стенкой,
кровля за кровлей.
Дети жались друг к другу, и взрослые тоже, стесняясь своей слабости. Эти строки, их горечь, задевали струны сердца, высекая чувства, как воду из скалы.
И древние дворцы
будут, как горы камней,
пустые и закрытые, как были когда-то.
Воздух будет пахнуть мокрым тряпьем.
Все окажется далеко.
Поезда и гонцы будут проезжать мимо
каждый раз, как во сне.
Говорят, что иногда в пустых туннелях можно услышать далекий шум поезда. И, если приложить ухо к рельсам, можно почувствовать, как они дрожат, как будто один из старинных поездов едет по туннелям метро, по темному чреву вечной ночи.
У бандитов снова будут лица,
какие были когда-то
с остриженными волосами
и глазами матери,
полными черноты лунной ночи,
а в руках у них будет лишь нож.
Копыто лошади коснется земли
легкое, словно бабочка,
и напомнит о том, что было,
о тишине, о мире
и о том, что грядет.
В нашем мире нет лошадей.
Быть может, когда-нибудь они появятся. Быть может, в каком-нибудь далеком подземном убежище спаслась хотя бы пара лошадей, и вид восстановится благодаря ей.
Но хотя сейчас их и нет, хотя никто из нас никогда их не видел, смысл этого стука копыт в последних строках ясен.
Даниэла выучила эту песню наизусть и начала петь ее без аккомпанемента, потому что никто из нас не умел играть на музыкальных инструментах. Если, конечно, не считать шофары, но они не звучали с момента падения центрального вокзала и, надеюсь, не заиграют больше никогда.
Люди все чаще стали просить Даниэлу спеть, и эта старая песня со временем стала сначала ее песней, а потом и песней всего Города, а потом кто-то научился играть на старых инструментах, найденных среди руин, и песня стала еще лучше. Голова кружилась при мысли о том, что было бы, если бы тот, кто сочинил ее почти за 20 лет до конца света, увидел бы этот конец и новое начало.
