Павел Дартс - Крысиные гонки
Толстый мужик только отрыкивался с матюками на вопросы; хамил, в натуре вставляя в речь словечки, употребляемые почти исключительно «контингентом» да охранявшими их ментами – вэвэшниками; вот кто таков он Калина и стремился вызнать, чтобы потом дать волю обуревавшим его чувствам и желаниям. Просто кишки выпустить – не, это по-простому, если в натуре мент, надо будет что поинтересней выдумать. Может, сжечь его? Живьём. А что, идея! – Калина довольно засмеялся. Костёр ярко пылал, близко к нему находиться было даже горячо. Взять да и кинуть гада в огонь! Вот и посмеёмся, пока жариться будет, – и для баб впечатлений будет больше некуда, и новая братва поймёт, что с Калиной–Шефом шутить не приходится. Ну, решено!
Но пока что мужик на вполне вежливые вопросы Калины отвечал только исключительно нецензурно; и это Калину опечалило, о чём он, смеясь в душе, не преминул и объявить всем: что, типа, опечален он грубостью этого субъекта; я же к нему со всей вежливостью – а он, паскуда и ментовская рожа, разучился понимать деликатное обхождение… придётся принять меры. И Калина поднял с травы нож, здоровенный и хорошо заточенный мессер, найденный в вещах джинсового парня; и стал колоть мужика, несильно, так, на сантиметр-полтора, чтоб тот прочувствовал момент.
Тот прочувствовал, стал вообще зверски рычать, и попытался встать на ноги; баба его лежала поодаль без сознания, но тоже со связанными руками; а в кучке перепуганных пленниц и пленников кто-то громко, надрывно зарыдал. Об-а, это уже интересно.
– Пич, он в шалаше был? Бабы с ним были? Какие? Эта, да, а ещё?..
– Две сучки ещё было, Шеф, – доложил Пичуга. Врубились, бля, что Калине новая кликуха по нраву, - Одна, маленькая тварь, мне чуть руку насквозь не прокусила!
– Где она, ну-ка??
Пичуга стал светить в отворачивающиеся, наклоняющиеся головы, стараясь найти ту самую; а в это время Шапа, при свете фонаря рассматривавший кучку бумаг-документов, вывернутых у пленников, воскликнул:
– А вот и он! Ево паспорт. Тамплергареев Вадим Рашидович, …того года рождения. Мувский, стало быть, житель.
– Ну? Паспорт… Паспорт – это если бывший. Удостоверение бы должно быть. Действующего сотрудника. Они, суки, не сдают чаще всего корочки, когда увольняются, типа «теряют». Глянь там.
– Гляжу… О!! Вот оно – пенсионное свидетельство! Тамплергареев Вадим Рашидович является, значит, пенсионером ЭмВэДэ. Така вот! – и он, довольный, подал бумаги Калине.
– Эт-та харашо, эт-та харашо! Правда же, Вадим… эээ… Рашидович? Вот мы с вами и познакомилися! – Калина стал по-змеиному ласков, а в голосе прорезалась вся та ненависть, что он накопил к ментам за несколько отсидок.
Он встал с матрасика и прошёлся туда-сюда. Глянул ещё раз в бумаги, и кинул их в костёр.
– Эта… Ноги ему тоже свяжите! А то взял моду вскакивать.
Подскочившего к нему Пичугу Вадим боднул головой в живот, а Носа попытался укусить, промахнулся, и только харкнул ему на плечо, когда втроём, с подоспевшим Башкой они повалили его опять лицом в траву, Башка прижал, а двое других стянули брыкающиеся ноги Вадима ремнём. Перевернули его на спину.
– Н-ну? Ментяра поганый? Как тебя кончить? – поигрывая ножом, поинтересовался Калина.
– Тттьфу! – смачный плевок Вадима попал Калине на ветровку, тот отскочил.
– Ай-яй-яй, бывший сотрудник этих… правоохранительных органов, а плюёшься в гражданина как верблюд… – огорчённо сказал Калина, поднимая из кучи вещей какую-то шмотку и стирая ей плевок, – Пасть ему тоже завяжите…
Калине в кайф было видеть, как его приказы не просто исполняются, а исполняются бегом его «бандой»; как из кучки баб и мужчин буквально осязаемо исходит ужас перед ним, Калиной, Калининым Петром; он и забыл уже, его же Пётр зовут, впрочем неважно – вот! Вот именно этого он и вожделел всегда – ужаса перед собой и беспрекословного исполнения приказов, – а цацки, золотишко, – это так… пустяк! Он бы хотел, чтобы эта ночь никогда не кончалась! – вот! Вот она – власть, сила! Сейчас кончим этого борова, и уже тогда примемся за сладенькое!.. Впрочем, прежде чем кончать… У него же бабы были – жена и две дочки, так? Жена вон, в отключке валяется, а где дочки?
– Э, не надо пасть ему завязывать. Пусть поплюётся. Он ща орать будет, а это по кайфу! Пи… Пич! Ты говорил, у него девки были? Нашёл?
– Да чо-то… чо-то не могу найти, Шеф. Они, падлы, все головы наклоняют, не разберёшь! Мелкой точно нету!
– Как, бля, нету??! Ты чо, оху.л, жульман корявый! Как нету?? Где она?..
– Может сбежала… – упавшим голосом ответил Пичуга, на всякий случай отодвигаясь от главаря.
– Как сбежала, акус ты сраный?? Да вы оху.ели все; кто тут только не разбежался?? Бикса соскочила, с палатки фраер какой-то слился… Вы чо, суки стрёмные??!
– Да мы чо, мы чо… Темно было, свалка; эти три падлы кусаются, дерутся, мне вон руку прокусила; этот боров как медведь здоровый… – заныл Пичуга, всё дальше отодвигаясь.
– Значит, двое уже соскочили!.. – Калина выразительно переглянулся с Шапой, – Ну ничего… Ничего. Чешут сейчас, шкифы вылупив; до самого Равнополья, небось… а в Равнополье гадильник пустой, левиков-то и нету! – Но утром уходить отсюда надо будет, и подальше… на всякий случай! – последнее он проговорил про себя, не вслух.
– Зато вторая – вон она! Узнал! – радостно выкрикнул Пичуга, наведя луч фонаря в кучу опущенных голов, – Точно – она! Я ей ещё губу подбил!
– Это барно! – щегольнул феней Калина, – А тащи её сюда. А мы посмотрим, как её папаня-легавый теперь поплюётся!
– Мужики, слышь! – послышался голос от лежавшего чуть в стороне на боку парня в джинсе, – Мужики!.. Давайте поговорим, а?
– Мужики щас пашут, а мы тут, с вами разговоры разговариваем! – тут же отреагировал Шапа, подтвердив своё неудовольствие обращением ударом парню ногой в живот; но тот, как будто не заметив этого, продолжал:
– Ребята… Господа!.. Уважаемые блатные! Послушайте, что скажу, а!.. – голос его просительно дрогнул.
– Чо ты хочешь сказать, морда?
– Я – сын миллионера. Да-да, миллионера. Мой папа в Америке сейчас! Не верите – смотрите паспорт, визу. Там американская виза, вы увидите! На айфоне – фотки. Много фоток. Это наш коттедж в Штатах! Вилла, в смысле.
– О, сазан попался? Ещё что скажешь?? – заинтересовался Калина. Чем чёрт не шутит, вдруг и правда фарт светит; он про такое слышал на зоне, эдак можно будет сдоить немерянно… Бывает же! А вдруг!..– Ну-ну, базарь. Чо сказать-то хотел? Не прессуй его пока, порОй его ксиву, – указал Шапе его место.
– Господа! Я предлагаю выкуп! Да-да, выкуп. Очень большой. Мой отец заплатит. Да и я сам, вы поверьте!..
– Верят лохи. Раскладывай давай! – все бандиты заинтересованно замерли.
– Сейчас. Да. Значит вот что… Я – сын американского миллионера… И мой папа…
– А по-русски ты базаришь нормально! – перебил Калина.
– Не американского, я хотел сказать что мой папа сейчас в Америке, и без сомнения заплатит выкуп. За нас за всех!
– Чего-о-о-о?.. – протянул Калина, – Какой «за всех»?? Ты чё несёшь, бажбан? Включил Бельмондо? Ты за себя базарь, про них вообще речи нет!
– Это условие, слышите, это условие!.. Любые деньги, я отвечаю!
– У-с-ло-ви-е?? Да ты с душком, фраер! – хрипло гавкнул мосластый главарь, – Тобой потом займёмся!
– Их-только-не-троньте!!! – закричал Владимир; приподнявшись на боку, потом с трудом поднявшись на колени, расширившимися от ужаса глазами он смотрел, как один из подонков, видимо, по отношению главаря поняв, что «шоу маст гоу он», ухватил за волосы в группе девчонок Гузель, и теперь, отчаянно отбивающуюся, тащит её из кучки пленников, попутно наотмашь лупя палкой по рукам пытающихся её удержать.
– Слышишь, ты!!! Я золото дам! Много золота! В Мувске! Здесь!! Я отдам золото хоть завтра, её только не троньте; слышишь, ты, сволочь!!! Не-тронь-её, мразь!!! – он орал и одновременно плакал от бессилия.
Поднялся крик, девчонки с рёвом, захлёбываясь слезами, держали как могли подругу; но на подмогу одному пришли ещё двое вооружённых черенками от лопат подонков; удары по рукам и головам посыпались градом.
Раненым медведем заревел Вадим, извиваясь на траве как гигантский червяк, безуспешно пытаясь подняться; к нему подскочил один негодяев с ружьём и стал бить ногами и прикладом, норовя попасть в и так всё залитое кровью лицо. Двое других с ружьям; из них один главарь, которого подельники подобострастно называли «Шеф», стояли с оружием наизготовку, готовые стрелять, если кто-то вскочит, кинется бежать.
Никто не вскочил; напротив, остальные «пассажиры» отшатнулись от Гузели и её подруг, которых избивали сейчас палками. Силы были явно неравны; и Гузель буквально выдернули из шевелящейся, орущей, плачущей кучи; поволокли к главарю.
– Отпусти её!! Сука, мразь, подонок! Козёл, петух топтаный!!! – опять сбитый пинком с колен на землю, Владимир вновь пытался подняться; пытаясь вспомнить и выплюнуть в подонков что-нибудь самое оскорбительное для них, в иллюзорной надежде, что они, бросив девушку, переключатся на него. Но познания его, его словарный запас уголовных оскорблений был крайне невелик; да негодяи, скорее всего, и не слышали его выкриков за поднявшимся гвалтом.
