Роберт Киркман - Ходячие Мертвецы: Восхождение Губернатора
— Всё хорошо, ты будешь в порядке, мы тебя вылечим, всё будет в порядке, ты обязательно поправишься…
Руки и торс Брайана пропитаны теплом жизненной силы, вытекающей из неё. Пенни тихонько шепчет единственное слово: "…Прочь…"
— Нет, Пенни, нет, нет, не делай этого… не уходи, не сейчас… не уходи…!
В этот момент Брайан слышит хруст ветки позади себя.
Тень опускается на Пенни.
* * *— Грёбаный позор, — скрипучий голос раздается позади Брайана и холодный конец ружья прижимается к его шее сзади. — Посмотри хорошенько на неё.
Брайан оборачивается и бросает взгляд на бандита, татуированного бородатого мужчину с пивным животом, направляющего ружье прямо в лицо Брайана. Напоследок человек рычит:
— Посмотри на неё… она последнее, что ты видишь.
Брайан ни за что ни убрал бы руку с раны Пенни, но он знает, что уже слишком поздно.
Она уже не будет жить.
Брайан уже готов… готов умереть.
* * *Резкий звук имеет сказочное качество. Брайану кажется, будто бы он внезапно вылетел из тела и сейчас он высоко над садом, наблюдает с позиции бестелесного духа. Но тут же, Брайан, который инстинктивно дёргается навстречу резкому звуку, возвращается шокированный. Кровь заливает его руки и течёт на Пенни. Неужели удар резкого выстрела был настолько губительным и поэтому безболезненным? Брайан уже мёртв и не знает об этом?
Тень бандита начинает падать в замедленном движении, словно старая секвойя испускает дух.
Брайан вовремя оборачивается, чтобы увидеть, что бородатый человек застрелен сзади, макушка его черепа представляет собой массу красной мякоти, а борода покрыта кровью. Его глаза закатываются, он рушится на землю. Брайан изумленно смотрит. Словно из-за занавеса позади упавшего мужчины появляются две фигуры, приближающиеся к Брайану и Пенни.
— Блять… твою мать, НЕТ! — Филип бросает ещё горячую короткостволку на землю, и бежит сквозь деревья. Ник бежит за ним по пятам. Филип орет на Брайана и отталкивает его. — НЕТ! НЕТ!
Филип падает на колени перед умирающим задыхающимся ребенком, тонущем в собственной крови. Он поднимает её и нежно касается зияющей раны, словно это просто маленькая ранка — бо-бо, просто царапка, просто небольшая шишка. Он обнимает её, кровь пропитывает его.
Брайан лежит на земле в пяти футах в стороне, вдыхая заплесневелую землю, в состоянии шока. Ник стоит поблизости.
— Мы ведь можем остановить кровь, да? Мы можем вылечить ее? Ведь так? — Филип баюкает на руках окровавленного ребенка. Пенни угасает в его руках с небольшим предсмертным хрипом, её лицо становится таким же белым и холодным как фарфор. Филип качает её. — Ну давай же, тыковка… останься с нами… останься сейчас с нами. Давай же… останься с нами… пожалуйста, останься с нами… Тыковка? Тыковка? Тыковка?
Ужасная тишина повисает в воздухе.
— Иисус сладчайший, — говорит сам себе Ник, его взгляд опущен на землю.
* * *Довольно долгое время Филип держит ребенка, пока Ник смотрит на грязь, молясь про себя. Большую часть этого времени, Брайан лежит на земле, в пяти футах от них, пряча слёзы в сырую землю, слабо лепеча, больше себе, чем кому-либо еще:
— Я пытался… всё произошло так быстро… я не мог… это было… не могу поверить. не могу… Пенни была…
Внезапно, большие грубые руки дергают спинку рубашки Брайана.
— Что я говорит? — орёт Филип гортанным рыком, поднимая брата с земли, а затем прижимает Брайана спиной к соседнему дереву. Брайан обмякает. Он видит звёздочки.
— Филли, нет! — Ник пытается встать между двумя братьями, но Филип отталкивает его прочь с такой силой, что невысокий мужчина растягивается на земле. Филип сжимает правой рукой горло брата.
— Что я говорит? — Филип обрушивает Брайана на ствол дерева. Затылок Брайана отскакивает от коры, посылая лучи света и боли в мозг, но он даже не прилагает усилия, чтобы сопротивляться или убежать. Он хочет умереть. Он хочет умереть от рук брата.
— ЧТО Я ГОВОРИТ? — Филип отбрасывает Брайана от дерева. Земля подлетает к Брайану как таран, разбивая ему плечо и лицо, а затем череда ударов опускается на Брайана, пока он непреднамеренно катится по земле. Один удар берца с металлическим носком обрушивается не его челюсть с такой силой, что ломает её. Другой удар крушит три ребра, посылая раскаленную добела боль в его бок. Ещё один удар по пояснице выбивает позвонок и почти прокалывает его почку. Светящая, яркая боль раскалывает его копчик. И через некоторое время Брайан уже больше не чувствует боли. Он может только наблюдать за происходящим, возвышаясь над своим искорёженным телом, поддаваясь избиению, как молящийся отдается первосвященнику.
Глава 19
На следующий день, Филип проводит час в сарае за виллой, исследуя коллекцию оружия захваченного у непрошеных гостей, а также все наточенные инструменты и фермерский инвентарь, оставленный прежними жильцами. Он знает, что должен делать, но выбор способа расправы для него очень мучителен. Сперва он выбирает девятимиллиметровый автомат. Он и самый быстрый, и работу свою делает чисто. Но потом он склоняется в сторону использования пистолета. Правда, это кажется не достаточно справедливым. Слишком холодно и безлично. Филип отказывается использовать топор или мачете. Слишком грязный и ненадёжный способ. Что, если его цель невыполнима, и он завалит работу?
Наконец он остановился на девятимиллиметровом Глоке, запонил карабин свежими патронами и взвёл курок. Сделал глубокий вдох и двинулся в сторону двери сарая.
Он останавливается и подбадривает себя. Царапающие звуки скользят по наружной стороне стен сарая. Вся вилла гудит Кусаками, наводнившими окрестности после вчерашней перестрелки. Филип пинком открывает дверь.
Дверь врезается в женщину-зомби средних лет в запачканном сарафане, разнюхивающую вокруг сарая. Сила удара отправляет её скелетообразное тело кубарем назад, выворачивая ей руки, ужасный стон раздаётся из её разложившегося лица. Проходит мимо неё, Филип поднимает дуло Глока и простреливает ей череп, даже не замедляя шаг.
Рев Глока разносится эхом, женский труп бьётся в конвульсиях в алом облаке тумана, а затем валится на землю. Филип шагает вдоль задней части виллы, поднимая Глок и уничтожая ещё пару бродячих зомбаков. Один из них старик, одетый лишь в пожелтевшее нижнее бельё, возможно, сбежавший из дома престарелых. Ещё один, скорее всего, бывший садовод, с раздутым, почерневшим телом, он все ещё одет в комбинезон.
Филип укладывает их почти без шума, по выстрелу на каждого, и делает для себя заметку: очистить останки позже насадкой для трактора. Почти целый день прошёл с тех пор, как Пенни умерла у него на руках. Теперь поднимается новый рассвет, ясный и синий, на свежем осеннем небе, высоком и чистом, над гектарами персиковых деревьев. У Филипа ушло почти двадцать четыре часа, чтобы обуздать свои нервы и заставить себя делать то, что он должен сделать. Теперь он держит пистолет в потной ладони, проникая в сад.
У него ещё пять патронов в магазине.
* * *В тени деревьев тело корчится и стонет под древними стволами. Связанный верёвкой и скотчем, заключенный изо всех сил тщетно пытается вырваться. Филип подходит к нему и поднимает ружьё. Он наставляет ствол существу между глаз, и какое-то мгновение Филип уговаривает себя покончить с этим быстро: Сорви рану, удали опухоль, покончи с этим.
Дуло колеблется, пальцы Филипа застывают на курке и он испускает мучительный вздох.
— Я не могу этого сделать, — произносит он себе под нос.
Он опускает пистолет и смотрит на свою дочь. В шести футах от него, привязанная к дереву, Пенни рычит как адски-голодная бешеная собака. Её лицо фарфоровой куколки сузилось и превратилось в белую гнилую тыкву, её нежные глаза зачерствели как крошечные серебряные монеты. Ее, когда-то невинные, губки-тюльпанчики теперь почернели и разорваны её собственными покрытыми слизью зубами. Она не узнаёт своего отца.
И это разрывает душу Филипа на части. Он всё вспоминает, как смотрел Пенни в глаза каждый раз, когда забирал её из детского сада или из дома её тети Нины в конце долгого, трудного рабочего дня. Искра узнавания, волнения, и, чёрт возьми, чистейшей любви сияла в этих больших, карих глазках оленёнка каждый раз, когда Филип возвращался к ней. И этого было достаточно, чтобы продолжать жить, не смотря ни на что. Теперь искра исчезла навсегда, похороненная под серой оболочкой нежити.
Филип знает, что ему нужно сделать.
Пенни рычит.
Глаза Филипа горят агонией.
— Я не могу этого сделать, — бормочет он вновь, отводя взгляд, на самом деле обращаясь ни к Пенни, ни даже к самому себе.
Вид её в таком состоянии отправляет электрический разряд ярости по его организму — искрящий, как наконечник сварочной горелки, распаляющий невидимое пламя глубоко внутри него. Он слышит голос: вспори миру брюхо, разорви его на части, вскрой его сердце… прямо сейчас. Его сознание вновь возвращается от кошмара обратно в сад, его мозг охвачен яростью.
