Майк Эшли - Апокалиптическая фантастика
Луна разбухала, горя серебром, как и все вокруг.
Шар серебряного пламени быстро рос, в перспективе казалось, будто огромный стальной мяч падает на нас с неба.
Луна взорвалась, разлетелась жидкими брызгами магмы, маленькие черные точки твердой материи почти затерялись на ее фоне.
Я обхватил Мэриэнн, крепко, как только мог, прижал к себе, открыл рот, чтобы заговорить, и тут нас выдернуло из тележки, мы стали падать в небо, словно мир перевернулся вверх тормашками.
Крики. Люди кричали, падая вместе с нами.
Через плечо Мэриэнн я видел горы, Землю, улетающую от нас. Серебро плавилось и таяло у меня на глазах.
Я слышал, как причитал Поли:
— Боже, о боже, Скотт, я обос…
Мои наушники наполнились оглушительным жужжанием помех, радио взвыло, я не знаю названия этим ужасным звукам.
Сквозь лицевую пластину шлема я видел глаза Мэриэнн, полные страха, полные… мной. Ее губы шевелились, произнося слова, с которыми мы слишком долго тянули.
Мир вдруг залился рыжим пламенем, Земля взрывалась, взлетала в небо следом за нами. Кажется, я видел железобетонные стены и крыши Редута, которые, разворачиваясь, выбрасывали в небо массы людей, словно полный муравейник, а потом они исчезли под пенящейся лавой.
Мэриэнн, видевшая свет на моем лице, а может быть, и отражение в глазах, приникла шлемом к моей груди, закрыла глаза, стараясь прижаться ко мне.
Ну вот. Теперь мы вместе. Остальное не важно.
Но я чувствовал, как колотится мое сердце.
Чувствовал, что я этого не хочу.
Совсем не хочу.
Только не теперь.
Огонь быстро догонял нас, выметывал, словно огненные горы Гавайев, раскаленные глыбы, темневшие изнутри твердыми кусками. Попробуй не струсить. Держи глаза открытыми. Ты же не хочешь ничего упустить, когда…
Жестокий удар развернул нас. Я увидел, как, полыхнув, раскрылись глаза Мэриэнн. Я видел, как открылся в крике ее рот. Новое столкновение. Что-то ударило меня по шлему, потом еще раз, намного сильнее. Стекло треснуло и вылетело наружу с завывающим ревом.
Огненная рука протиснулась мне через глотку прямо к легким.
Времени хватило на один протяжный жуткий хрип.
И время кончилось.
А началось это, как обычно, однажды, черт знает, как давно…
О, прежняя жизнь была паршивой.
Но другой у нас не было.
До Конуса.
То субботнее утро было ясным и светлым, ни облачка на смуглом небе. Я встал раньше Конни, оделся, выпил кофе, позвонил Поли, разбудив его, и сказал, что, если ему интересно знать, что я нашел, можно встретиться через полчаса у южного входа в парк Амстеда.
— А попозже нельзя?
Еще секунда — и он заснет и продрыхнет, пока солнце не взойдет высоко, а воздух не превратится в пар.
— Эй, Поли, нашему миру приходит конец. Тебе пока нормально?
Я сел в машину и выехал, даже не попытавшись подняться наверх и растолкать Конни. Опустил стекло и погнал с превышением скорости по фривею на Ай-40 мимо аэропорта, добрался за семнадцать минут, может даже немного быстрее, напевая на ходу идиотскую старую песенку скейтбордистов, и с удивлением обнаружил, что Поли уже ждет меня.
Дул прохладный ветерок. Поли выключил дурацкий древний хеви-метал, гремевший в его машине.
— Новость должна быть чертовски стоящей, — сказал он.
— Пойдем пройдемся, старина!
Когда мы зашли в тень деревьев, запыхавшись от усилия не отстать друг от друга, он воскликнул:
— Так что там такое, черт возьми?
Я развернулся, пошел, пятясь, поскользнулся на хвое, так что ему пришлось меня подхватить.
— Конус аннигиляции, Поли! Конец света. Через каких-нибудь восемнадцать лет!
— Хороша шуточка, Скотт.
Я остановился и подождал, пока он встанет ко мне лицом. И рассказал ему, что обнаружил прошлой ночью на моем маленьком незаконном серверном зонде. Конус Шоватского, тонкий как иголочка, всего в нескольких секундах дуги, протянувшийся в небе от Глизе-138 до конца света, стирая на пути звезды и галактики.
Смешно было видеть, как меркла ухмылка Поли. Наконец:
— Скотт, подлый ты ублюдок! Не смешно.
Я сказал:
— Распечатка у меня в машине, Поли. Я покажу после прогулки, — и, повернувшись, зашагал по тропинке.
— Подожди! — сказал он. — Скотт, как, черт побери, ты его обнаружил?
Я рассказал.
Еще один недоверчивый взгляд.
— Ты дашь мне копию этой твоей программы?
Я покачал головой:
— Я пользовался железом HDC и линиями цифровой связи. Ты непременно попадешься. — Я начал спускаться по длинному крутому склону к ручью Крэбтри.
— Ладно, предположим, это правда. Что дальше?
— Черт, откуда мне знать? Восемнадцать лет? Нам будет чуть не по семьдесят. Мой отец умер в семьдесят один.
Верно.
— Какого черта этот долбаный Конус нацелился на Землю? Мы что, схлопнули его волновую функцию своими телескопами и прочей дрянью?
Он сказал:
— Перст Господа.
Ладно.
— Поли, давай мы с тобой будем и дальше притворяться атеистами, а? Зачем?
— С какой, говоришь, скоростью он к нам движется?
— Этак на волос ниже световой.
Он сказал:
— Изящно выражаешься, Скотт. Так. Острие Конуса приближается со скоростью чуть ниже световой. А на планковскую длину дальше к нам с той же скоростью приближается кольцо Конуса, только с релятивистским отставанием. За ним, еще на планковскую длину дальше, следующее кольцо.
Я споткнулся о корень и чуть не ткнулся носом в землю, удержавшись о липкий от сока ствол. Чешуйки коры остались у меня на ладонях.
— Стало быть, это не тонкий конус, а толстый?
Он кивнул:
— Или, может, плоскость, развернутая от нас…
— Что может погнать плоскую волну через всю Вселенную, гнобя звезды?
Он фыркнул, подавив смешок:
— Чтоб я знал. Плохой фантаст в поисках сюжета?
Мы с ним много лет собирались написать книгу о писателе-фантасте, по ошибке ставшем богом. Так и не написали, потому что Поли считал сюжет глупым и не хотел его разрабатывать. Я сказал:
— Знаешь, если эта штука обладает малейшей римановой кривизной, она обернута вокруг неба за звездами.
— Глупости. Откуда тогда директория? Почему мы вообще видим этот Конус в конкретной части неба?
— Гейзенберг? Квантовые осцилляции?
Мы помолчали, переходя ручей по шаткому металлическому мостику, выкрашенному зеленой краской, — тому самому, который недавно сорвало с опор ураганом «Фрэн», — а потом Поли заговорил:
— Итак, острие Конуса будет здесь через восемнадцать лет, и что? В небе вдруг появляется черная точка, звезды быстро расширяются, попадая в световые кольца, начинают взрываться, а там и Солнце…
Подумать только, фантастический сюжет вдруг станет реальностью, когда мне будет шестьдесят восемь лет — если я столько проживу.
— И что случится, если Солнце погаснет?
— Надо подумать. Помнится, Шоватский говорил об инфракрасных источниках внутри Конуса. Вроде бы звезды не должны гаснуть, только потускнеют, заглушенные электромагнитными волнами.
— Мозговая волна?
Фантастический сюжет. Сюжет, полный звезд и снега.
— Все-таки это наверняка просто сложный розыгрыш, — сказал он. — Шутка, какие играют друг с другом ученые.
— А если нет?
Он пожал плечами:
— Восемнадцать лет — долгий срок.
Хватит времени умереть и не дождаться всего этого.
Он налетел на меня сзади, когда я вдруг остановился.
— Что еще?
Я спросил:
— Насколько отстает волновой фронт от света, который мы видим сейчас?
— Что ты… А! Да. Конус должен догонять свою световую волну — при релятивистских скоростях-то. Иначе он выглядел бы точечным источником, а не конусом. Нет, не то. Не бывает точечных источников не-света. Черт! Почему ты не обсудил это с кем-нибудь из группы? В группе Шоватского должны знать.
Я быстро соображал, сам не веря тому, что говорю:
— Так что? Он будет здесь на следующей неделе? Через месяц? Через год?
Точечный источник. Любопытно. А если Конус движется со скоростью света, он окажется здесь без предупреждения.
Поли поскреб в запущенной жесткой бороде:
— С цифрами в руках можно кое-что просчитать. Если мозгов хватит. — Он остановился, глядя в сторону. — Как бы, черт возьми, выяснить, настоящий ли он?
— Шоватский планировал собрать в понедельник пресс-конференцию.
Через год… Конец света настанет в будущем году? Мы уставились друг на друга, как два тупых лопоухих пса.
С той точностью, какой мы сумели добиться, сидя за столом для пикников в тенистой части парка, используя калькулятор, захваченный Поли из машины, и прочесав распечатки в поисках наводок, мы прикинули, что острие Конуса достигнет Солнечной системы через четырнадцать месяцев.
