Макс Брукс - Мировая война Z
— Вы спускались за телом?
— Чтобы его похоронить. Я не мог позволить им осквернять поток. Это было бы… неправильно.
— Вы хоронили все тела?
— Все до единого. В тот раз, после Токати-дакэ, я копал могилы три дня. Головы всегда отделял от тела, обычно я их просто сжигал, но потом бросал в кратер вулкана, где гнев Оямацуми[59] очищал их от скверны. Я не до конца понимал, отчего это делаю. Просто мне казалось правильным отделить источник зла.
Ответ пришел накануне моей второй зимы в изгнании. Я проводил последнюю ночь в ветвях высокого дерева и собирался вернуться в пещеру, где провел предыдущую зиму. Только я устроился поудобнее в ожидании, когда меня убаюкает предрассветное тепло, как услышал звук шагов, слишком быстрых и энергичных для твари. Фудзин был милостив в ту ночь. Он принес человеческий запах. Я уже давно заметил, что живые мертвецы лишены запаха. Да, есть легкий намек на гниль, иногда довольно ощутимый, если труп давно разлагался или прожеванное мясо провалилось через кишки в нижнее белье. Но в остальном живые мертвецы отдавали «вонью без запаха», как я это называю. Они не потели, не мочились и не выделяли фекалии в обычном понимании. У них не было даже бактерий в животе и во рту, которые портят дыхание живых людей. К двуногому животному, которое быстро приближалось к моему дереву, это не относилось. Зубы, тело, одежду явно не чистили долгое время.
Было еще темно, и он меня не заметил. Я понял, что дорога приведет его прямо под мое дерево и тихо, осторожно приник к ветвям. Кто его знает, вдруг он враждебно настроен, безумен или даже недавно укушен. Я не собирался рисковать.
(Тут к повествованию присоединяется Кондо).
Кондо: Он свалился на меня, не успел я и глазом моргнуть. Мой меч полетел в сторону, ноги подогнулись.
Томонага: Я прыгнул ему на загривок, стараясь не причинить сильного вреда, но вышибить дух из его хлипкого, голодного тела.
Кондо: Он перевернул меня на живот, лицом в землю, уперев свой странный жезл мне в шею.
Томонага: Я велел ему лежать тихо, пригрозив, что убью, если он шевельнется.
Кондо: Я пытался говорить, хватая ртом воздух и кашляя, хотел сказать, что даже не заметил его и хочу просто идти дальше своей дорогой.
Томонага: Я спросил, куда он направляется.
Кондо: Я ответил, что в Немуро, главный эвакуационный порт на Хоккайдо, где мог еще остаться транспорт, какое-нибудь рыболовное судно или еще что… только бы добраться до Камчатки.
Томонага: Я не понял и велел ему объяснить.
Кондо: Я рассказал все — об эпидемии, об эвакуации. Плакал, говоря, что Япония оставлена, что Япония погибла.
Томонага: И вдруг меня осенило. Я понял, зачем боги отобрали у меня зрение, почему отправили меня на Хоккайдо учиться тому, как заботиться о земле, и почему прислали меня медведя, чтобы предупредить об опасности.
Кондо: Он засмеялся, отпустив меня и помогая стряхнуть грязь с одежды.
Томонага: Я сказал ему, что Япония не покинута — во всяком случае, не теми, кого боги избрали ей в садовники.
Кондо: Вначале я не понял…
Томонага: И я объяснил: как и любой сад, Япония не должна засохнуть и умереть. Мы будем о ней заботиться, сохранять, истреблять заразу, которая поразила и осквернила ее, восстанавливать красоту и непорочность ради того дня, когда дети вернутся к ней.
Кондо: Я посчитал его сумасшедшим, о чем и заявил прямо ему в лицо. Двое против миллионов сиафу?
Томонага: Я вручил ему обратно меч, чей вес и баланс показались мне знакомыми. Я сказал: пусть даже перед нами встанут пятьдесят миллионов чудовищ, но перед этими чудовищами будут стоять боги.
Сьенфуэгос, КубаСережа Гарсиа Альварес предлагает встретиться в его кабинете. «Оттуда потрясающий вид, — обещает он. — Вы не разочаруетесь». Расположенный на шестьдесят девятом этаже здания строительной организации «Мальпика», второго по высоте строения на Кубе после башен «Хосе Марти» в Гаване, угловой офис сеньора Альвареса выходит на сверкающую столицу и шумную гавань внизу. Это «магический час» для энергетически независимых зданий, подобных «Мальпике», время, когда его фотогальванические окна улавливают лучи заходящего солнца, приобретая почти неуловимый пурпурный оттенок. Сеньор Альварес прав. Я не разочарован.
— Куба выиграла войну с зомби. Возможно, это не слишком скромное заявление, учитывая, что случилось с другими странами, но только посмотрите, где мы были двадцать лет назад и где мы сейчас.
До кризиса мы жили в псевдоизоляции, хуже, чем в разгар холодной войны. По крайней мере во времена моего отца можно было рассчитывать на экономическую помощь Советского Союза и стран СЭВ. Однако после падения коммунистического блока нас постоянно и во всем ограничивали. Продукты по карточкам, топливо по карточкам… я бы сравнил это разве что с Великобританией во время блицкрига.
Подобно этому осажденному острову, мы тоже жили под темным облаком вездесущего врага.
Американская блокада, пусть и не такая строгая, как во время холодной войны, все-таки душила нашу экономику. США наказывали любую страну, которая пыталась завязать с нами свободную и открытую торговлю. Но какой бы успешной ни была стратегия американцев, самый большой ее триумф позволял Фиделю использовать северного притеснителя как предлог, чтобы оставаться у власти.
«Видите, как тяжело вам живется, — говорил он. — Это все из-за блокады, это все из-за янки, и без меня они бы прямо сейчас штурмовали наши берега!»
Он был восхитителен, лучший из сынов Макиавелли. Фидель знал, что мы его никогда не сбросим, пока враг стоит у наших ворот. Так мы и терпели трудности и гнет, длинные очереди и приглушенные разговоры. В такой Кубе я вырос, это единственная Куба, которую я мог представить. Пока не начали появляться мертвяки.
Случаев было мало, их тут же ликвидировали. Китайские беженцы и пара европейских бизнесменов. Въезд из США был практически запрещен, поэтому нас миновал удар первой волны массовых переселений. Репрессивная природа нашего общества позволила правительству препятствовать распространению инфекции. Поездки внутри страны запретили, мобилизовали регулярные войска. Благодаря высокому проценту врачей на душу кубинского населения, наш вождь узнал истинную природу заразы в считанные недели после доклада о первой вспышке эпидемии.
К Великой Панике, когда мир наконец-то увидел кошмар, ломящийся к нему в двери, Куба уже подготовилась к войне.
Одно только островное расположение спасло нас от опасности крупномасштабного наплыва по суше. Наши мертвяки пришли с моря. Армада лодочников. Они не только приносили с собой заразу, как происходило по всему миру, но и считали, что могут управлять своим новым домом как современные конкистадоры.
Взгляните, что случилось в Исландии, довоенном рае, таком безопасном, что там даже не считали нужным содержать свою армию. Что могли сделать исландцы, когда ушли американские военные? Как было остановить поток беженцев из Европы и с запада России? Неудивительно, что когда-то идиллический ледяной рай превратился в котел замерзшей крови, отчего и по сей день это наиболее зараженная «белая» зона на планете. На их месте могли быть мы, если бы нам не подали пример братья с более мелких карибских островов.
Эти мужчины и женщины, от Антильи до Тринидада, могут с гордостью занять место величайших героев войны. Они первыми истребили множественные вспышки эпидемии, потом, едва переведя дух, отразили атаку не только зомби из моря, но и нескончаемый поток захватчиков-людей. Они пролили кровь, освободив от этого нас. Заставили наших потенциальных латифундистов-поработителей пересмотреть свои планы и задуматься: если кучка гражданских, вооруженных лишь пистолетами и мачете, могут так яростно защищать свою родину, что ожидает их на берегах страны, где есть все, начиная от танков до радиоуправляемых противокорабельных ракет?
Естественно, обитатели Малых Антильских островов сражались не за интересы кубинского народа, но их жертвы дали нам роскошную возможность ставить свои условия. Любого, кто искал убежища, встречали пословицей: «В чужой монастырь со своим уставом не ходят».
Не все беженцы были янки, нам достались и латиноамериканцы, и африканцы, и жители Западной Европы, особенно Испании. Я познакомился с несколькими до войны, милые люди, вежливые, совсем непохожие на восточных немцев моей юности, которые, бывало, бросали в воздух пригоршню конфет и смеялись, когда мы, дети, бросались за ними как крысы.
Но большая часть лодочников приплывала из США. Каждый день — на больших кораблях или частных суденышках, иногда даже на самодельных плотах, которые вызывали у нас ироническую улыбку. Столько народа, около пяти миллионов, почти половина нашего островного населения… Они тут же попадали под действие правительственной программы «карантинного переселения».
