Вечные каникулы (ЛП) - Эндрюс Скотт Киган

Плюс, мне казалось неправильным спокойно спать, пока там, во тьме, Нортон рискует жизнью.

Так я и лежал, слушал сов и лис, жалея о том, что рядом нет отца, который бы принял командование за меня. Я жалел, что не мог снова стать ребёнком, что я не мог отступить в мир, где моими единственными тревогами были прыщи, запах пота, и будет ли девочка из старших классов смеяться надо мной, если я попрошу её встретиться со мной во время обеда и поесть чипсов на автобусной остановке. Такой должна была быть моя жизнь. Господи, да мне же пятнадцать лет. Вы когда-нибудь слышали о пятнадцатилетнем генерале? Ну, Александр Македонский, может. Что бы там ни было, к концу дня всё разрешится раз и навсегда. Либо я погибну и школа будет разрушена, либо Кровавые Охотники будут стёрты с лица земли, подобно чуме их породившей. Когда, наконец, забрезжил рассвет, я встретил его с некоторым облегчением; ожидание боя намного хуже, чем сам бой.

Завтрак прошёл в мрачной обстановке. Грин не сказал ни слова с тех пор, как мы его спасли. Он сидел на краю стола и ковырялся в беконе с яичницей. Хейкокс находился в состоянии шока, пытаясь смириться с тем фактом, что вчера его жизнь изменилась с ухода за лошадьми на потрошение и отрубание голов. Мальчиков, которые входили в труппу Грина я практически не знал, но это были вычурные ребята, не умеющие сражаться, приунывшие из-за гибели своих друзей Рассела и Джонса. Боб был подавлен, поскольку ему пришлось потрудиться, убеждая мужчин Хилденборо присоединиться к нашему плану; в конце концов, во время нападения на школу у них погибли друзья. Но, в итоге, возможность отомстить Кровавым Охотникам склонила их на нашу сторону.

Единственным человеком, кто ел нормально, был Роулс. Он очистил свою тарелку, а затем ушёл за добавкой. Похоже, он вообще не переживал. Но, если приглядеться, можно заметить, что за его глазами нет жизни. Я беспокоился за этого пацана.

Закончив с едой, мы умылись и оделись. У меня, Роулса и Хейкокса имелась своя форма, остальным пришлось переодеваться в зелёно-коричневые одежды, которые Боб нашёл и навыпрашивал днём ранее. Мы встретились с новым ополчением Хилденборо во дворе перед домом и освежили план действий. Все получили оружие и распрощались друг с другом. Затем мы вышли на дорогу в сторону восходящего солнца.

Мы готовились вступить в бой.

Было что-то средневековое в установке палатки и установлении осады укреплённого замка. Но, поскольку Кровавые Охотники обходились без умных бомб, авиаударов и топлива, воссоздать забытое искусство войны казалось разумным.

Шатёр стоял за школьными воротами, по ту сторону стен, на траве, между дорогой и школьной оградой. Сами ворота лежали на земле, разбитые, их снесли грузовиком. Грузовик же валялся на боку метрах в двадцати за воротами. С водительской стороны кабины свисал труп. Пулемётное гнездо из мешков с песком оказалось разбито ударом, и я не имел ни малейшего представления о судьбе мальчишек, что сидели там. Кровавые Охотники собрали мешки, восстановили позицию, установили пулемёт и направили его в сторону выезда из школы.

Поскольку подъезд блокирован, а на всех постах в тылу сидели люди, все подходы к школе были перекрыты. Однако длинная дорога спереди, игровые поля сзади, загоны и огороды по обеим сторонам не могли служить нападавшим укрытием, а значит, лобовой штурм представлялся форменным самоубийством. Тупик.

Кровавые Охотники намеревались заморить школу голодом до полного подчинения. А я не собирался давать им столько времени.

Я повернул бинокль в сторону Замка и с удовлетворением заметил Юнион Джек, свисающий из окна. Это был сигнал; Нортон пробрался мимо охраны и зашёл внутрь. Делать больше нечего. Пора начинать.

Я вышел из укрытия где-то за полмили и, как мог, небрежно направился прямиком к школе. Я пытался насвистывать, но во рту всё пересохло. У них ушла минута, чтобы меня заметить. Трое самых здоровенных парней, что мне приходилось видеть, вышли мне навстречу с оружием наизготовку.

Я ухмыльнулся им. Я хотел выглядеть уверенно, но, наверное, выглядел расстроенным.

— Отведите меня к своему вождю, — сказал я.

Так они и поступили.

По мере нашего приближения, у входа в шатёр начала собираться толпа. Целое племя людей, одетых в джинсы и футболки, шлёпанцы и кроссовки, с мачете и огнестрельным оружием в руках, с лицами, руками и волосами покрытыми человеческой кровью. Трудно было принять эту смесь обыденности и сюрреализма. Как и запах.

Я никогда не был верующим. Для меня это не имело никакого смысла. Однако я пел гимны и читал молитвы на школьных собраниях во время обязательной воскресной службы в часовне. Та религия, которой следовал я, выглядела вполне безобидно. Викарии были либо напыщенными занудами, либо молодыми людьми, которые пытались казаться крутыми, играя на гитаре, или что-то в этом роде. Один мальчик из моего общежития на летних каникулах начал посещать курс под названием «Альфа-курс» [21], а к следующему семестру он бросил курить и вступил в школьное христианское братство. Но это не было настолько зловеще. И я это принимал. Это было ощущение принадлежности к общине, ощущение комфорта в вере, что в этом имелся какой-то смысл. Мне это было не нужно, но я понимал, что у других людей бывает наоборот.

Но такое… Подобное не умещалось у меня в голове. Насколько нужно быть ебанутым, чтобы считать, будто человеческая жертва спасёт твою бессмертную душу? Насколько нужно отчаяться, чтобы представлять, будто обтирание человеческой кровью — это хорошая мысль? Я гадал, были ли Кровавые Охотники лишь сборищем слабых напуганных людей, попавших в плен к харизматичному психопату, или они выражали нечто более глубокое, фундаментальное? Какую-то ацтекскую часть нашего нутра, если пожелаете.

Я словно бы шёл сквозь толпу марсиан. Я совершенно не мог понять этих людей. И внезапно я осознал, что совершил чудовищную ошибку, вломившись к ним. Потому что, как можно с кем-то разговаривать, если даже не понимаешь его язык?

Полог шатра откинулся и я вошёл внутрь. Воздух внутри был затхлый и влажный, пахло травой, потом и кровью. На полу лежали покрывала в окружении сумок, разнообразных вещей и гор одежды; маленькое гнёздышко Кровавого Охотника. Прямо посредине палатки расстелился длинный красный ковёр, а в дальнем углу на деревянном возвышении стоял трон. Я говорю «трон», но на самом деле, это большой деревянный стул, накрытый золотистым одеялом и красными бархатными подушками. На троне восседал Дэвид, одетый в элегантный костюм в полоску и шляпу-котелок. В одной руке он держал зонт. По обе стороны от трона стояли вооружённые охранники.

Меня подтолкнули на красную дорожку и я шагнул навстречу вождю Кровавых Охотников. Я не имел ни малейшего представления, чего ожидать. Чего я точно не ожидал, так это того, что он встанет, подойдёт ко мне, пожмёт руку и предложит чашку чая с куском пирога.

Однако именно так он и поступил.

— Мы же уже общались прежде? — спросил он, наливая «эрл грей» в чашку из китайского фарфора.

— Да, общались. — Он протянул мне чашку с блюдцем, я поблагодарил его. — В Айтхеме.

— Так я и думал. Вы из тех мальчишек, что напали на нас.

Я сделал глоток.

— Ага.

Мы сидели на обитых тканью стульях за столом из кованого железа. На столе стояло блюдо с лимонным пирогом. Я не стал спрашивать, где им удалось раздобыть лимоны, а просто попробовал. Очень вкусно.

Представьте клоуна, выступающего перед детьми, его лицо покрыто гримом. Затем попытайтесь представить его, когда аплодисменты стихли. Он стар или молод? Уродлив или привлекателен? Невозможно сказать. Перед вами лишь лицо клоуна. То же самое касается Дэвида. Мне оказалось очень тяжело понять, как он выглядит, поскольку я видел лишь потрескавшуюся и осыпающуюся кровь, которой было измазано его лицо. От этого его стало сложно читать.

Очевидно, я распивал чай с безумцем. Но был ли опасен лично он? Убьёт ли он меня сам, без предупреждения, по прихоти, или из-за того, что я скажу что-нибудь не то? Или его опасность исходит только из его способности влиять на других? Ничего из этого я не мог прочесть по выражению его лица или холодных серых глаз.