Алексей Доронин - Чёрный день
Стоила вещица порядочно. Нет, не подумайте, она не выпрашивала. Он сам купил, чтобы доказать, как сильно её любит.
Но вот незадача! Стоило ей надеть эту цепочку в первый раз, как её тут же стащили самым беспардонным образом. В метро в час пик какой-то подонок воспользовался давкой и плотно прижался к ней сзади. Машенька, конечно, от души врезала ему локтем, но когда обернулась, нахала и след простыл. Вместе с ним исчезло и украшение с её шеи. В милиции у неё тогда приняли заявление, но честно сказали, что надежды нет. Таких случаев, мол, за неделю происходит больше сотни, если и ловить преступника, то только по горячим следам — в общем, поздно, проехали. Посоветовали в следующий раз быть более осмотрительной и не надеяться, что прижимаются с «благими намерениями». Ещё и поиздевались, сволочи позорные.
Или ей надо было такую вещь под одеждой носить? Но тогда за каким чёртом она нужна?
В тот вечер Руслан божился, что из-под земли достанет негодяя, что чуть ли не с самим городским «смотрящим» чай пил. Но то ли он плохо старался, то ли это были пустые слова, и никаких возможностей воплотить их в жизнь у розничного торговца не имелось. Всё так разговорами и осталось, постепенно Машенька забыла эту историю, но рана на её уязвленном самолюбии не зажила до конца.
Она ведь намекала ему, что неплохо бы купить подходящую замену; тем более что в лавке-ломбарде как раз лежала ещё одна приглянувшихся ей цепочка, тоже старинная. Но Руслан эту тему упорно замалчивал, и Чернышева уже начинала склоняться к мысли, что так далеко его любовь не простирается.
И вот случилось это… Этот, как бы его лучше назвать… Катаклизм.
И хрен его знает, что сейчас с Русланом Аскеровым, который последний раз звонил ей из Бердска, куда поехал за товаром. Жив ли он, обратился ли в мелкую пыль или давно зарезан, ограблен и растоптан в кровавую кашу? Или, может, так же, как она, отчаянно борется за жизнь?
Маша почти не думала об этом. Жаль, конечно, но она соврала бы, сказав, что это причиняет ей боль. Может, она и не любила его никогда.
Было прохладно, девушка поёживалась. Под защитным костюмом на ней была тёплая пуховая куртка; на голове под резиновым капюшоном — вязаная шапочка. Чертовский холодный день. Её тело было сложено как раз для выживания в холодном континентальном климате. Заметная «закруглённость» минимизировала потери тепла при движении, а здоровая система кровообращения позволяла сносно себя чувствовать в условиях сибирской зимы. Лицо у неё мерзло очень редко. Ноги и руки, правда, иногда стыли, но только если она слишком долго оставалась на одном месте, а это случалось нечасто.
Но в этот раз холод каким-то образом проник в неё. Ей сразу захотелось поскорее бросить всё и вернуться туда, где тепло и есть люди. Но отступать теперь, когда оставался всего один шаг, Маша не собиралась. Ей повезло. Вещица оказалась там же, где была два месяца назад: в витрине, среди других бесполезных побрякушек.
Магазин давно никто не посещал, даже те, кто берёт без спросу. Нетронутый снег у дверей только подтвердил её догадку. Кого интересует золото, когда мир катится к чёрту на рога?!
От такого изобилия и доступности сокровищ у Машеньки начали разбегаться глаза. Мысли лихорадочно носились в её голове. Ведь что же это получается?! Можно взять любую цацку. Или всё сразу. И не только здесь. Где угодно. Правда, за килограмм золота никто, разве что полный идиот, не даст тебе и буханки хлеба.
От этой мысли как-то нехорошо стало на душе, защемило сердце. Неужели это не вернётся? Не будет больше ни красивой жизни, ни ярких красок? Только грязь, дикость и голод, болезни, вши и вонь… Новые Средние века, о которых, перебрав, болтал вчера какой-то умник в «кают-компании» убежища.
«Чепуха, — обругала она себя за кислые мысли. — Даже в Средние века можно жить. А о роскоши и богатстве пусть жалеют те, у кого они были, а уж никак не ты».
Не осознавая, что делает, Маша потянулась к витрине и неловко подняла рукой в толстой резиновой перчатке драгоценность, покрытую пылью. На память о прошлом, как объяснила она себе этот жест.
Девушка посмотрелась в чудом сохранившееся зеркало, хотя уродский костюм очень мешал — золотая цепочка в сочетании с противогазом смотрелась странно. Один вид этой комбинации вдруг вызывал у неё приступы судорожного хохота. Но он оборвался, когда она машинально заглянула за низкий прилавок.
Там лежало тело человека. Возможно, того самого, что продал ей эту безделицу. Без носа. Без глаз и ушей. Без всех мягких тканей лица. С осколком оконного стекла, застрявшим между костями ключицы, перерезавшим ему горло как нож гильотины.
Смех, застрявший было у неё в горле, всё же вырвался наружу единственным сиплым смешком. Да что она, трупов не видела? И тут Маша вспомнила, что, вообще-то, находится здесь не на прогулке, и её могут потерять. Это в лучшем случае. В худшем её могут найти, но не товарищи, а те типы, которых они расшугали, когда приехали на базар. Она ведь далековато оторвалась от своих.
Хлопнув себя по лбу, девушка сунула цепочку в рюкзак и, не задерживаясь больше ни на секунду, выбежала на улицу. Обратную дорогу она преодолела бегом, не останавливаясь даже для того, чтобы перевести дыхание. Благо, маршрут был выучен назубок.
Цепочка была не совсем идентичной — немного потолще и потяжеловеснее. Но в целом производила впечатление дорогой и солидной, хотя Маше до этого не было ровным счётом никакого дела. Ей нужна была память. Сложно заподозрить в сентиментальности того, кто прячет свои чувства под бронёй цинизма. Но это было так. Железных людей не бывает. Чернышева страдала все эти дни из-за того, что у неё не оказалось ни одного предмета, напоминавшего о прошлом.
Маша была реалисткой и не давала надежде себя обманывать. Она понимала, что никого из тех, кого она знала в прошлой жизни, ей уже не встретить. Её дом разрушен. Родители, сестра и двоюродные братья жили в других городах, больших, которые наверняка получили свою ракету. Большинство друзей имели квартиры в районах, где начиналась зона сплошных разрушений. Смешно, но даже фотографии в памяти телефона стёрлись из-за этого проклятого электромагнитного импульса.
Майору пора было знать, что дурные предчувствия никогда не посещают его просто так. Неприятность — мелкая, но досадная — ждала их уже у самых ворот убежища. Именно с этими воротами она и была связана.
Демьянов не хотел пользоваться для погрузки входом номер два. Носиться с коробками по узким лестничным пролётам в темноте было не очень удобно, куда проще открыть главные ворота, подогнать машины почти вплотную и за пять минут с помощью «китайского конвейера» перекидать весь груз на продуктовый склад.
Было лишь две загвоздки. Участок проспекта был завален обломками стоявших рядом панельных домов. Кроме того, в конце августа, когда заморозки чередовались с оттепелями, а температура плясала около нуля, на стальных дверях намёрз такой слой льда, что даже после замены моторов открываться они не стали.
Первое время Демьянов думал, что они прекрасно обойдутся и без первых ворот, но неожиданное наступление зимы поставило людей в сложное положение. Возникла потребность транспортировать крупногабаритные грузы в убежище, и ни второй вход, ни, тем более, запасный для этой цели не подходили.
Но Демьянов всё равно тянул. Сначала было слишком опасно из-за радиации и пожаров. Потом надёжные люди были заняты, а ненадёжным майор не решался доверить эту задачу. Того и гляди попадут в беду.
Требовалось выполнить немаленькую работу — разобрать завалы примерно на стометровом участке дороги, засыпать гравием крупные трещины в асфальте и оттащить разбитые авто. В помощь бригаде был придан бульдозер, но бо́льшую часть всё равно предстояло делать руками. Майор сам отобрал человек триста, в основном молодых мужиков, дал им с десяток бойцов-ракетчиков в качестве сопровождения и объяснил задачи: расчистить проезд, работая в шесть смен, чтоб максимально сократить пребывание каждого наверху. Он надеялся, что они управятся к их возвращению.
Сергей Борисович не учёл одного. Когда его заготовительная группа отправлялась в путь, в убежище из руководства остался только сам комендант. Положение не снимало с него обязанностей управлять отдельными процессами в жизни подземелья. Более того, перед отправлением Демьянов специально переговорил с ним по этому поводу. Тот кивнул и махнул рукой. Дескать, всё сделаем.
И что же?
У ворот он увидел не аварийную бригаду, а толпу. Наверх вывели не одну смену, а всех до единого. Из них только у малой части был инструмент: остальные вместо того, чтобы откидывать снег, долбить кайлами лед и стаскивать мусор к обочинам, чуть ли не в снежки играли. Руководить было некому. Комендант куда-то пропал.
