Захар Петров - Муос: Чистилище
— Все вы знаете, что такое змеи. Некоторые из вас встречались с ними. Последние два года отмечается резкий рост их популяции. Вам сообщалось, что три месяца назад змеи проломали заграждения и ворвались на Первомайскую. Погибли и покалечены три десятка жителей станции. Полтора месяца назад змеи вломились в поселение Дымники. Из двадцати двух жителей в живых не осталось никого. Движение по участку туннеля Единая-Первомайская запрещено. По сути, запрет — это формальность, потому что там пройти уже нет никакой возможности. Дозоры с Нейтральной и Первомайской наблюдают и слышат почти постоянное присутствие в туннеле змеев. Запад Автозаводской линии фактически отрезан от Центра — связь осуществляется только через неметрошные переходы… И нам поручено раз и навсегда решить эту проблему!
Едва заметное движение в строю выдало недоумение убров. Командир, недовольно повысив голос, продолжил:
— Вы хотите сказать, что это — невозможно? Я тоже так думал. Действительно, даже УБР — самый боеспособный отряд Республики — не в силах уничтожить и десяток этих тварей. А их в разы больше, и мы не в силах сделать это в обычном бою — таком, как вы его представляете. Однако Штаб с учёными Центра разработал план, который выполнить будет нелегко, но возможно. И если он будет выполнен — со змеями будет покончено.
Командир, сделав паузу, внимательно посмотрел на своих солдат, ловя их недоверчивые взгляды.
— Вы знаете, что единственным средством, которое убивает змеев, является цианид. Вы уже слышали от учёных, что змеи, хотя и передвигаются по подземельям Муоса, не могут жить без воды. Вы знаете, что, по мнению большинства учёных, подтверждённому проведённой сталкерской разведкой, змеи живут в Комсомольском озере на Поверхности. Если нам удастся отравить озеро, змеи погибнут. Или, по крайней мере, уйдут далеко и надолго.
К месту выхода группа Зозона пришла за два часа до начала операции, и Зозон посматривал на специально выданные для этой операции механические часы — по теперешним временам почти драгоценность. Все группы должны были выйти на Поверхность одновременно. Они без приключений добрались до подвального помещения жилой многоэтажки. Собственно, в обрушающемся остове железобетонной конструкции трудно было узнать дом — ядерный удар и десятилетия после него сделали своё дело. Зато цокольное помещение, надёжно оборудованное предками под шлюзовую камеру подземной системы МУОС, до сих пор держалось и исправно выполняло свои функции.
МУОС. Когда-то это сочетание букв было малопонятной аббревиатурой, а не именем собственным, обозначающим целую вселенную. В те времена последний президент небольшого государства, предчувствуя скорый конец мировой истории, затеял одну из самых грандиозных строек, когда-либо начинавшихся в его стране. Любой правитель любого государства под видом всеобщего блага строил себе памятники: пирамиды, дворцы, дороги, каналы, города… Иногда эти проекты несли пользу, но главное их предназначение — тешить самолюбие самодержца, чтобы при жизни и после смерти люди проходили мимо и говорили «это нам построил Такой-то», забывая о тысячах истинных строителей.
Валерий Иванюк, создавая МУОС, не думал о признании народа. Он мечтал, чтобы его проект никому не понадобился и остался засекреченным. И всё же, какое-то недоброе предчувствие заставляло его идти на безумие. Обманывая парламент, оставляя в неведении большую часть Правительства и преодолевая молчаливое недовольство тех, кто об этом знал, воруя средства у своему народа, прикрываясь вымышленными целями подземных работ и создания стратегических запасов, он шёл на огромный риск. На риск быть изобличённым в фобии, граничащей с сумасшествием; в трате народных средств на предупреждение того, чего никогда не случится… как это казалось многим.
В дерзких планах президента рисовался второй Минск — подземный город со множеством переходов, убежищ, укрытий, жилых комплексов. Куда бы могли укрыться сотни тысяч жителей. Где можно было переждать войну, управляя государством из числа людей, оставшихся на Поверхности и в других убежищах. Но война случилась слишком рано, удар был намного более разрушительным, чем ожидалось. А те, кто руководил созданием МУОСа, оказались ворами и разгильдяями. Подземное строительство к часу Х кое-где едва началось, а где-то не дошло и до середины. Но даже теперь то, что было сделано, внушало трепетное преклонение пред могуществом живших «до». Подземный Минск был изрыт, словно муравейник. Сотни километров переходов соединяли метрошные сооружения, подземные помещения двойного назначения, бункера и огромное число недостроенных полостей, которые когда-то должны были стать бункерами.
Теперь они топтались в одном из таких помещений. Кроме своей пятёрки Зозон вёл два десятка армейцев и шестнадцать бурлаков. Бурлаки по четверо прикованы цепями к двухсотлитровым бочкам на больших спаренных колёсах. Бочки нужно дотащить до воды, открыть горловины, и только тогда бурлаков освободят. Ключи от цепей — только у убров. Бурлакам время от времени помогают армейцы — часто бочки приходится подымать и переносить на руках. Всего таких групп к озеру направлялось шесть.
Где-то далеко шумел дождь. Змеев не слышно. Но они уже совсем близко. Пока шли сюда, дважды встречали змеиные норы. Одна из них была совсем недалеко, и сквозняк, скользящий по этой норе, создавал тихий, но жуткий, леденящий душу звук. Молчание нарушила серия всхлипываний одного из бурлаков, перешедших в тихое вытьё.
— Ты чего ревёшь?
— Я боюсь… — ответил женский голос, сорвавшись на рыдание. — Я не хочу… отведите меня назад… Я не пойду, не пойду…
— Тихо, тихо. Успокойся, дура, ты ж сюда сама просилась… Это меня никто не спрашивал, а ты по своей воле…
Вера удивилась тому, что в бурлаки взяли женщину. Под капюшонами однотипных балахонов их лиц было не различить. По голосу бурлачке было не меньше тридцати. У неё начиналась истерика:
— Я не хочу… Верните меня назад… Отведите…
Женщина запнулась — кто-то из армейцев сильно съездил её по лицу:
— Ещё раз пискнешь, зэчка, я твои потроха по этой стене размажу.
Она больше не кричала, только громкие всхлипы да сбившееся дыхание выдавало то, что она ещё жива.
Вера услышала голос Фойера, обращавшегося, видимо, к бурлакам:
— Чего она здесь?
Тот же бурлак, что недавно пытался успокоить свою товарку, словоохотно сообщил:
— Да я же говорю: сама напросилась. Нам хоть пообещали, что вернувшимся живыми объявят амнистию, но брали всех без разбору: хочешь не хочешь, а иди. Баб, понятное дело, брать не собирались. А эта давай надсмотрщикам ноги целовать, говорит: меня пустите… Амнистию, значит, она так захотела получить. Надсмотрщики сперва её отпихивали. Да потом присмотрелись, что отбирать особо некого: за пару лет у нас там самые крепкие мужики доходягами становятся. А эта так недавно пришла, ещё ничего, здоровая. Говорят: чёрт с тобой, хочешь — иди. А теперь, ишь ты, передумала. Да ведь дура с дуры. Ладно, мы — пожизненники, так и эдак подыхать скоро — и то без особой радости идём. А ей всего два года каторги отмеряли. Два года — это ерунда, если баба крепкая, да ляжет под кого надо, глядишь — до сроку и дожила б. Здоровья, понятное дело, не прибавилось бы — но всё ж лучше, чем подыхать. Она это так к детям своим рвалась — а вместо этого в пасть к змеям угодит. Я ведь сразу понял, что если даже пожизненникам амнистию обещают — дело совсем гиблое, не вернёмся мы оттуда…
— За что ж её посадили? — поинтересовался Фойер.
— Да политическая она, бунтарка какая-то.
Кто-то из армейцев невзначай спросил:
— А ты за что?
Бурлак замялся:
— Ну я это… больше по криминалу.
Другой бурлак, до этого молчавший, с презрением прервал говорившего:
— Насильник он! Добренький такой: девочек-сироток усыновлял с женою своею. И насиловал их потом. А жена-скотина, помогала ему в этом…
Зозон прервал говоривших:
— Всё — время! Выходим!
4
Вера надела противогаз и пошла за Лисом. Он тихо распахнул ржавую металлическую дверь. В глаза резанул свет. Лил сильный дождь. Для выхода подбирали именно такую погоду — во время ливня меньше запахов, больше звуков и вибраций — змеям тяжелее ориентироваться. Они лишены зрения, зато имеют отличный слух, обоняние и осязание.
Убры отбежали на двадцать — тридцать метров от выхода и остановились, прикрывая выход основной группы. Пронизывающий ветер поздней осени доставал до тела даже через резину комбинезона. В двухстах метрах было озеро. До него — ни одного кустика, ни одной травинки. Только сбившийся в груды серый шлак. Змеи пожирали всё вокруг — даже почву. И на сотни метров вокруг озера — каменистая пустыня, образованная выделениями этих гигантских тварей. В центре пустыни — озеро. Чёрное, безжизненно-зловещее. Только бурлящие волны, гонимые ветром выплёскивают на шлаковый берег. Невольно возникло сильное желание вернуться в подземелья. Невозможно себе представить, что десятилетия назад эти берега были покрыты травой, на которой летом загорали полураздетые минчане и минчанки…
