Дмитрий Медведев - Эпоха мертвых. Дилогия (СИ)
Теперь оставалось дождаться солнца, и можно выходить. Самое главное — к страстному желанию выжить, свойственному всем живым существам на нашей планете, прибавилась долгожданная надежда выживать не в одиночестве, а в компании другого человека, а то и не одного. А с надеждой в сердце, как известно, человек способен на все. Или, как минимум, на многое.
Глава 12. Один
Когда на часах было без пятнадцати шесть, Томаш начал одеваться. Тело колотилось мелкой дрожью, пальцы рук и ног липко похолодели, как перед серьезной дракой. Унять тревогу не получалось, но, начав подготовку, Томаш сумел немного приглушить ее.
Самое главное — чтобы твари не прокусили ему кожу и не запачкали ее своей паскудной кровью, да и вообще любой контакт с зомби может стать последним. Томаш надел толстый свитер, с трудом найденный в пыльном шкафу, и старую кожаную куртку. Подумав, он замотался шарфом по самые глаза, напялил солнечные очки, потом понял, что в них неудобно, отбросил и, наконец, зачем-то натянул старую шапку. Интересно, она-то от чего защитит? Разве что от вредного и меткого голубя. Но с ней как-то спокойнее. Ох, жарко будет, конечно, но Томаш надеялся скинуть лишнюю одежду, как только доберется до машины друзей.
Тем временем на улице послышался звук мотора, один-единственный посреди моря тишины. Томаш метнулся к окну — да, это черный «Гольф» Дамиана въезжает во двор. Друзья излишней пунктуальность не страдали, и Томаш подивился тому, что они приехали вовремя.
Черт, зараженных под домом поприбавилось! Сразу три бешеных кинулись к автомобилю, и Дамиану пришлось удирать от них по газону, оставляя на свежей траве темные проплешины. Каким-то чудом Француз успел заметить Томаша, высунуться в окно и вполне разборчиво проорать:
— Будем у пиццерии, дуй туда!
Машина вырулила из двора, зомби прекратили бесполезную погоню и остановились, с тупой злобой глядя вслед ускользнувшей добыче. Томаш команду понял и метнулся прочь от окна. Перед выходом он велел матери ни в коем случае не открывать шторы и тем более не выглядывать во двор.
— На балкон, само собой, выходить не вздумай, — твердил он. — Под окнами лежит пани Божена, и этого, поверь, лучше не видеть.
— Что? — встрепенулась мать. — Божена? Под окном? Она тоже…
— Была, да, но ее муж сбросил вниз, — нетерпеливо перебил Томаш. — Она чуть меня за собой не утянула, потому и говорю, чтобы ты из дома даже носа не высовывала. Просто слушай меня, мама, и все будет нормально.
— Радек ее сбросил?! Боженку?
— Он тоже стал ненормальным.
— Сынок, — всхлипнула Барбара. — Что вообще происходит?
Каждый раз, когда мать плакала, Томаш понимал, насколько она постарела. А он заставлял ее проливать слезы чуть ли не каждую пятницу, когда приходил под утро, едва держась на ногах. В эту секунду он себя ненавидел. Он обнял мать за плечи и произнес скороговоркой:
— Француз и Дамиан ждут меня и пиццерии, я должен бежать. Просто будь дома, не открывай никому, даже к дверям не подходи, сиди тихо, как мышка, и жди. Сейчас я выйду, ты запрешь дверь и обратно навалишь на нее шкаф, хорошо? Он тяжелый, конечно, но ты справишься. Вот и славно, идем!
Барбара протянула сыну плотную пачку денег, завернутую в пакет. Тот кивнул и убрал их во внутренний карман куртки, застегнув его на молнию.
Стараясь ступать бесшумно, Томаш подобрался к дверям, аккуратно отодвинул громоздкий шкаф и посмотрел в глазок. Чисто. Подождав для порядка несколько секунд, Томаш приоткрыл дверь и выглянул на площадку. Никто не бросился на него, никто не устроил засады, все было спокойно. Он посмотрел на маму, маленькую, уставшую и хрупкую, в мягком домашнем халате, и ободряюще улыбнулся ей. Она слабо улыбнулась в ответ бледными губами. Томаш отвернулся и шагнул вперед. Ноги сделались ватными и такими слабыми, что захотелось как можно быстрее сесть — казалось, они вот-вот подогнутся сами, и он упадет.
За спиной с тихим сухим щелчком закрылся замок. Томаш вытащил из-за пояса огромный кухонный нож для мяса, который не решился показывать матери, и сжал его в правой руке. Это придало уверенности — теперь он может быстро нанести смертельный удар. Вопрос только, хватит ли смелости бить живого человека ножом? Даже зараженного? Даже когда он рвется, чтобы убить тебя? Хватит.
Никогда прежде родной и знакомый подъезд не таил в себе столько угрозы, даже в детстве, когда Томаш с друзьями боялись старой и потемневшей от времени двери в подвал, из которого постоянно несло сыростью. Они были уверены, что там живет какой-то жуткий монстр, и если ребенок припозднится по дворе до темноты, то, стоит ему войти в подъезд и направиться к ступенькам, как чудище схватит его и утащит в сырую и затхлую темноту. Поэтому, заигравшись в футбол или прятки, Томаш всегда вихрем влетал в подъезд и старался как можно быстрее преодолеть несколько лестничных пролетов, чтобы скользкие щупальца подвального монстра не добрались до его лодыжек, не обвились вокруг них ледяным склизким змеем.
Тогда, в детстве, Томаш знал, что все эти чудища понарошку, и бояться их было просто забавно. А сегодня все по-настоящему, и это, черт подери, сводило с ума.
Он медленно спускался боком, мертвой хваткой вцепившись в рукоять ножа и стараясь не дышать. Сейчас он жалел, что жил на третьем этаже — до выхода пилить и пилить. Томаш боялся, ужасно боялся, и интуиция подсказывала ему, что победить страх можно только одним способом — действием. Он бросал взгляд то вверх, то вниз, готовый отразить нападение с любого направления, но пока все шло хорошо. Движение и пристальное наблюдение давали иллюзорное ощущение контроля, единственное противоядие для заставляющего цепенеть ужаса.
Второй этаж не таил в себе угрозы. Из одной из квартир доносилась приглушенная музыка и беззаботный смех — похоже, кто-то решил устроить пир во время чумы. Или кому-то было просто наплевать на все вокруг. Странно, что зомби еще не попросились к ним на огонек, громкие звуки вроде как привлекают их, а дверь у этих ребят все та же тощая древесина, как у Томаша и у Михалковских. Это дверь, это ширма.
— Идиоты обкуренные, — еле слышно процедил Томаш, с неприязнью глядя на дверь. — Хана вам.
Первый этаж. Здесь тоже ничего не вызывает опасений. Но только на первый взгляд. Одна дверь, справа, была приоткрыта! Томаш замер, им овладела нерешительность. С одной стороны, хотелось шустро и бесшумно проскочить, как мимо подвального чудища, а с другой он боялся, что незамеченным пройти не удастся, и упырь вопьется в спину. А то и запрыгнет сзади и укусит прямо в шею. Томаш представил, как на горле в сжимаются охочие до крови зубы зараженного, пережимая и рассекая кожу, а в лицо веет смрадом из напившейся невинной крови пасти, и ему стало нехорошо, настолько нехорошо, что подступила тошнота. Нет, нет! Хватит. Не время трусить, дома мама, она одна, она без него не справится.
Он спустился на ступеньку ниже, еще раз перехватил мокрой ладонью нож — рукоять немного выскальзывала. Томаш не сводил глаз с приоткрытой двери. Он чувствовал исходящую оттуда угрозу, и был готов ее отразить. Обычно его предчувствия оправдывались достаточно редко, так и оставаясь предчувствиями, но сегодня все было по-другому. Вредная бабка Ядвига с прытью, какой позавидовал бы ямайский спринтер, метнулась из своей квартиры навстречу, вылупив подслеповатые глаза и раззявив беззубый рот, исторгающий из себя пузыри зеленоватой слюны.
Томаш неуверенно взмахнул ножом, лихорадочно отступая и думая только о том, чтобы не споткнуться. Лезвие рассекло тянущуюся к нему руку старухи, и на серые ступеньки закапала кровь. Ядвига что-то шипела, испещренные тонкой красной сеткой белки глаз, казалось, были готовы вот-вот лопнуть. И тут Томаш разозлился по-настоящему, вид омерзительного и кровоточащего противника невероятным образом придал сил, как хищнику при виде сдающей добычи. Это уже не угрюмая «старая торба», как многие звали Ядвигу, это — нечисть, самое что ни на есть порождение дьявола, и Томаш был готов дать отпор.
В нем не было такой ярости, даже когда он разбивал башку тому балбесу из Гдыни, что прогуливался с Натальей за ручку по набережной.
Он начал рубить тяжелым ножом, как рубили своими мачете отважные покорители джунглей, пробивая себе путь сквозь хитросплетения лиан. Он старался действовать быстро, прикрывая второй рукой лицо от прыскающей во все стороны крови и от слюны, что любой момент могла вырваться из пасти зомби.
Зараженная, еще вчера бывшая обычной пожилой женщиной, ворчавшей себе под нос на всех и вся, заверещала от боли дурным голосом, нечеловеческим. Теперь уже она пятилась, неуклюже пытаясь защититься, закрыться иссеченными и изломанными руками, но было поздно. Черт, плоть хрустела так громко! Нож-то оказался не только тяжелым, но и острым.
