Иван Безродный - Электронное сердце
Питер медленно пошел по вытоптанной им тропинке. Боже, думал он, как прекрасно! Слева от него, на добрую сотню ярдов раскинулась делянка крупных, просто замечательных ярко-красных тюльпанов, справа — синели длинные ряды обыкновенных васильков, лютиков, а чуть поодаль склонили к земле свои прелестные колокольчики ландыши. Сказочные ароматы, еще не очень сильные после довольно прохладной ночи, приятно бодрили и немного щекотали ноздри. Нужно посмотреть, как там прижились ромашки, решил он и ускорил шаг.
Однако даже очарование этого места не могло отвлечь Питера от горьких мыслей. Оно служило Напоминанием о Деле. Мир постепенно сходит с ума, размышлял про себя он. Мы пошли не по тому пути. Это стали замечать еще в середине двадцатого века, а сколько времени уже прошло с тех пор! Мы были околдованы техникой, мы просто не представляли себе жизни без нее и были связаны ею по рукам и ногам. Но техногенная цивилизация, в конце концов, изживает сама себя, ибо является полностью искусственной, неестественной, ненастоящей! Да, я сам — великолепный образчик продукта этой самой цивилизации, но это уже совсем другой, не зависящий от меня вопрос.
Мы постоянно боролись с природой, пытались ее обуздать, подчинить себе, поработить. Мы безуспешно переделывали ее на свой лад, заставляли мир прогнуться под нас самих, а вышло, как всегда… Все более и более отдалялись мы от своих корней, забывали, кто мы есть такие, и гордыня обуяла нас, и свергнуты мы оказались с лица земли. Своими же руками.
После Третьей мировой войны никто уже не решался строить сколько-нибудь значимые объекты на поверхности земли, а строили на глубине от ста до трехсот футов. Полностью самодостаточные, жизнеспособные объекты. Но и тогда еще Человечество могло спасти свою душу, повернуть назад…
Города под землей все разрастались, превращаясь в мегаполисы. Проблема питания, например, кое-как разрешилась созданием искусственной пищи, нехватка энергии — открытием парамагнитного поля и миниатюрных ядерных, а, в последствии, и водородных реакторов, мини-токамаков. Но последняя война, как и следовало ожидать, немногому научила общество. Международная обстановка вскоре снова обострилась, и население с поверхности быстро переселялось под землю. Начался период затяжных локальных войн. В период анархии связь со многими мегаполисами была утеряна, и некоторые из них, насчитывающие более ста миллионов человек, стали в полном смысле этого слова отдельными государствами, как Спарта или Афины в Древней Греции.
Кто и почему затеял Четвертую мировую войну, уже и не разберешь. Но она стала самой разрушительной войной в истории Человечества, которое и спаслось благодаря тому, что в основном перебралось уже под землю. Жизнь на поверхности планеты была практически уничтожена. Радиация породила ужасные мутации, и это было страшнее всего, потому что в числе мутантов оказывались и люди. В сложившихся условиях эффективно выжить могло только тоталитарное, военное государство, и это, конечно, наложило отпечаток на все последующее развитие городов-государств, начисто изолировавших свое бытие от изгаженной, обезображенной поверхности.
Уже несколько поколений людей, родившихся и умерших под землей, сменили друг друга. Современный человек уже не может себе представить — что это: пробежаться босиком по влажной от утренней росы траве, одолеть с рюкзаком за спиной горную вершину или прогуляться под луной с любимой по берегу реки. В первую сотню лет подземная жизнь оправдывала себя, но постепенно уровень радиации пришел в норму, развились уцелевшие представители флоры и фауны. Ведь мутант — еще не значит плохой…
А люди сделались поистине Подземными Жителями, не желающими якшаться с поверхностью, так жестоко поступившей с ними. «Я, Поверхность, вас породила, я вас и убью.» Так новые правительства «объясняли» политику Верхних Жителей-Мутантов, якобы, обитающих в бесчисленном количестве наверху, только и мечтающих, как бы расправиться с подземными мегаполисами Нормальных людей.
Таким образом, наивысшим грехом стало проникновение на поверхность земли, что расценивалось как предательство, дезертирство, скрытое мутирование, опасное сумасбродство и тому подобное, каравшееся по законам военного времени показательной смертной казнью. Это право правительства было зафиксировано в Конституции, в Самой Первой Статье.
Тоталитарной власти в государстве, где не существовало и намека на какую-либо демократию, было выгодно данное положение вещей, и оно прилагало все усилия, чтобы так все и оставалось на своих местах во веки веков. Оно хотело и было матерым волком, пролезшим в баранье стадо. Ибо проще всего управлять тупым, оболваненным населением, которому подавай только хлеба да зрелищ, и нет ни до чего больше дела. Народ был сыт и доволен, пялился в стереовизор и восторгался рыданием героинь мыльных опер, потерявших своих мужчин в борьбе с Верхней Нечистью.
И только некоторые догадывались, скорее вопреки, чем благодаря, о настоящем положении дел. Самое странное, что Питер был одним из них. Сначала была группа, чисто идейная. Но таких, как он, у них больше не было. Сколько Питер себя помнил, он всегда отличался от других… таких же…
Он был с ними заодно. Они боролись за правое дело, за то, за что стоит и умереть. Они хотели, чтобы Человечество вернулось Домой, на поверхность, чтобы возродило Святую Землю в ее первозданной чистоте или хотя бы начало прилагать определенные усилия в этом направлении. Действовала группа методом проповедей и агитаций. Возможно, это был несколько идеалистический подход, попахивающий иногда и религией, но, в любом случае, развернуться им не дали, и Питеру, чудом скрывшись от полиции, удалось остаться в живых, в отличие от многих…
После этого случая, потеряв контакт с остальными, Питер ударился в другую тактическую крайность. Он решил на конкретном примере, на собственном опыте показать всем, что на поверхности можно снова жить, трудиться, любить. Можно, наконец-то, снова перейти на естественную пищу, можно снова бегать босиком по мокрой траве…
В последнее время Питер подрабатывал в Ботаническом Музее и имел доступ к древним запасам самых различных семян и саженцев. Он загорелся идеей создать где-нибудь наверху нечто вроде опытного поля, заповедника, где росли бы разнообразные цветы, фрукты, овощи. Конечно, Подземные Жители, как теперь презрительно называл ИХ Питер, имели представление о флоре (но весьма смутное о фауне). У многих обеспеченных граждан дома цвели маленькие оранжереи, но в них присутствовали чисто декоративные, причем довольно однообразные растения, преимущественно весьма невеликих размеров, ибо стесненные условия диктовали свои правила.
А он мечтал разбить красивый фруктовый сад. Например, вишневый. Или яблоневый. О, как ему хотелось попробовать большое, сочное, красное с желтыми прожилками, сладкое, хрустящее на зубах яблоко!
Он пошел другим путем! Он им покажет! Он им непременно докажет! Не все еще потеряно! Справедливость должна восторжествовать, разве может быть иначе?!
Он верил…
* * *Питера переполняло счастье. Оно безраздельно захватывало и поглощало его; все частички его тела восторженно пели хвалебную песнь Матери-Природе, Солнцу-Отцу, Брату-ветру, Сестрам-цветам. Свободе. Той Свободе, которая кружит голову, пенит кровь и зовет на свершение подвигов. Ему хотелось набрать полные легкие живительного воздуха и радостно кричать, задорно свистеть, улюлюкать, беззаботно дурачиться. И петь. Да, петь! Самому! Пусть не так возвышенно, пусть не так прекрасно, но петь! Весело и задорно выводить простую гармонию, самому выдумывать простые слова, и вложить в них обыкновенные, естественные чувства!..
Чтобы сказали Подземные Жители, увидев его здесь, услышав его здесь? Что он сошел с ума? Что он ненормален? Что это невозможно? Ошибка, чья-то досадная ошибка!..
Они бы сказали: «Убить его!». Они бы сказали: «Проклясть его!» Они бы сказали: «Забыть его!»
Целое море великолепных тюльпанов величественно колыхалось из стороны в сторону, движимое порывам легкого ветерка, налетающего с высоких заснеженных гор. Когда-нибудь оно будет поистине бескрайним! И будет принадлежать всем!
Как прекрасно! Раскинув в стороны руки, он зажмурил глаза и запрокинул лицо, подставив его теплым лучам ласкового солнышка, выглянувшего из-за вершины.
Тут до его уха стал доноситься какой-то шум, приближающийся сзади. Он удивленно открыл глаза и наморщил лоб. Шум приближался. Сердце у него екнуло, и на затылке зашевелились волосы. Он понял, что посетившее его накануне недоброе предчувствие было ничем иным, как интуитивным предвидением наступающего сейчас будущего. Долгими тихими месяцами висело это предчувствие безмолвным ружьем на стенке, и тут выстрелило…
