Побочный эффект - Панов Вадим Юрьевич

— Подозревают, что в город привезли большую партию палёного генофлекса.

— Террористы?

— Да, — ответил фрикмейстер и торопливо добавил: — Но ты не волнуйся, Ваня под пули не полезет, у него другая работа.

— Его работа связана с пулями, даже когда он пьёт кофе в кабинете.

Паскаль мог бы начать доказывать, что это не совсем так, а может, и совсем не так, но вместо этого очень проникновенно спросил:

— Волнуешься?

Она ответила честно:

— Почему-то сильнее обычного.

Ответила, не посмотрев на друга, продолжая гладить рубашку. Не смотрела, чтобы Паскаль не увидел в её взгляде боль. Но он почувствовал.

— Думаю, на этот раз всё так же, как обычно, Бесс, просто каждый раз — как в первый. Эмоции не делаются слабее.

— Или так. — Она по-прежнему на него не смотрела, и Паскаль зачем-то продолжил:

— Даже если его ранят, то после пары часов в капсуле Родена Ваня будет как новенький.

— Не через пару.

— Не придирайся к словам.

— А если его убьют? — Она всхлипнула, и фрикмейстер понял, что Бесс расстроена намного сильнее, чем показывала.

Он поднялся, подошёл к вампирессе, обнял за плечи и заставил посмотреть в глаза:

— Бесс, что происходит?

— Я сама не знаю, что на меня нашло в этот раз. — Вампиресса отставила утюг и прижалась к груди мужчины. — Ты говоришь, и правильно говоришь, что каждый раз как первый, но сейчас у меня такое чувство, что все первые разы сложились и умножились. — Тихий вздох. — Паскаль, я правда не знаю, почему расклеилась, откуда взялось дурное предчувствие.

— Так бывает, — очень тихо сказал он. — Накопилось.

Некоторое время они стояли обнявшись, затем мужчина усадил вампирессу на диван, принёс бутылку виски и плеснул в стаканы. Бесс знала, что Паскаль прав — нужно успокоить нервы, поэтому выпила и продолжила:

— Вот ты говоришь: капсула Родена… А ведь Иван использует генофлекс только по прямому назначению, и если с ним что-нибудь случится, то могут не успеть вкачать в него нужное количество препарата.

— Успеют, — ответил фрикмейстер. — В данном случае концентрация в организме не важна, для лечения всё равно будет использоваться новый генофлекс. — А-а. — Бесс вздохнула. — Я об этом не подумала.

Он промолчал.

Она же, после короткой паузы, спросила:

— Паскаль, ты веришь в бессмертие?

Фрикмейстер прекрасно понял, почему вампиресса задала вопрос, и ответил просто:

— Для меня это вопрос не веры, а науки.

— То есть ты веришь, что оно достижимо?

— В теории.

— Что это значит?

— Ну… — Паскаль вновь налил виски, себе и Бесс, но пить не стал, покрутил стакан в руке и негромко ответил: — Над проблемой бессмертия билось и, подозреваю, бьются до сих пор множество научных групп. Одни искали способ остановить старение, другие считали его болезнью и уверяли, что лекарство существует, третьи пытались получить идеальный строительный материал для организма. — Сейчас, когда речь зашла о близкой ему теме, фрикмейстер изменился: исчезла привычная расслабленность, привычный, слегка шутливый тон — Паскаль стал абсолютно серьёзен. — И, как это часто бывает, первыми к финишу пришли не те институты и научные центры, которые целенаправленно работали в этом направлении, а люди, решавшие совсем другие задачи. Да и они не сразу поняли, что у генофлекса есть побочный эффект.

— Не лекарство от старения, а строительный материал…

Он не обратил внимания на замечание вампирессы.

— После того как действие побочного эффекта было доказано в ходе клинических испытаний, все решили, что найден тот самый Священный Грааль, и вечная мечта человечества о бессмертии становится явью. Даже опытные учёные поверили, что с помощью генофлекса можно будет постепенно заменить все ткани организма, а затем обновлять их по мере необходимости. Эта ошибка стоила жизни примерно полусотне добровольцев, которым вкатили гигантские дозы препарата до того, как узнали о существовании «барьера 66». Но самое главное заключается в том, что генофлекс не способен заменять ткани ни одного из отделов мозга. Точнее, может, но получается муляж, неработоспособная копия. Высшая нервная деятельность генофлексу не по зубам. Или ему запретили с ней работать. — Паскаль грустно улыбнулся. — Не мы, разумеется, запретили, а тот, кто позволил нам открыть препарат и его побочный эффект.

— Бог? — едва слышно спросила Бесс.

Он промолчал.

— Ты веришь?

— Тебя удивляет?

— Мы никогда об этом не говорили.

— Повода не было.

— Немного странно, что человек, способный перестраивать людей по своему, точнее, по их желанию, верит в Бога, — произнесла вампиресса.

— Работа фрикмейстера основана на чистой науке, — ответил Паскаль. — Я понимаю, как работает генофлекс, как работает биочип, но не понимаю — и никто не понимает! — почему генофлекс не способен воссоздавать мозг, ни головной, ни спинной, но при этом спокойно копирует нервные окончания, волокна, в общем, всю прочую структуру. А ещё я не понимаю — и никто не понимает! — почему появились барьеры: и «двадцать пять» и «шестьдесят шесть». Почему до какого-то предела человека копировать можно, а на шестидесяти шести процентах включается механизм самоуничтожения и происходит разлом? Как получилось, что в нас уже тысячи лет заложена защита от полного копирования? И почему именно шестьдесят шесть процентов? Да, я создаю людей, лишаю их образа и подобия, и за это, наверное, отправлюсь в ад, но я вижу, что за пафосом научных речей скрывается непонимание тех линий, которыми нам очертили периметр дозволенного.

— А если завтра кто-то сумеет объяснить, почему существует «барьер 66», ты перестанешь верить?

— Не объяснит, — качнул головой фрикмейстер.

— А если?

— Объяснить — это значит преодолеть. Преодолеть «барьер 66» очень желательно, корпорации готовы на всё, чтобы это сделать, над задачей работает куча научных центров, но за тридцать прошедших лет никто даже не приблизился к разгадке.

— То есть бессмертие невозможно?

— На нынешнем этапе — нет.

— Тогда откуда берутся слухи?

— Из веры в то, что это возможно. — Он слегка удивился вопросу. — Или из надежды. Из тех нескольких недель, когда все верили, что побочный эффект станет для человечества Священным Граалем. Из того, что генофлекс уже умеет делать и делает. Но в первую очередь — из веры. — Паскаль посмотрел на стакан так, словно только что его увидел, хмыкнул и одним глотком выпил виски. — Все хотят жить вечно.

— Только из-за этого? — уточнила Бесс.

— Ну, ещё, наверное, из-за того, что Лаборатория биомеханического моделирования уничтожена в результате взрыва бытового газа и последовавшего за ним пожара. Трагедия произошла в рабочее время, все ведущие сотрудники были на местах, и все погибли.

— И все погибли?

— Все.

— Такие истории являются идеальной питательной средой для конспирологических теорий, — протянула вампиресса.

— Согласен, — кивнул фрикмейстер. — Когда я узнал об этом, то сразу подумал, что корпорации нахимичили с патентом и заметают следы. Но ошибся: корпорации честно платят наследникам сотрудников их долю от продаж генофлекса. Небольшую долю, но, по нашим с тобой меркам, деньги они получают космические. Вот и выходит, что или Лаборатория погибла случайно, или дело в чём-то другом.

— В чём? — не удержалась Бесс.

— Ваня не рассказывал?

— Мы никогда об этом не говорили, — ответила вампиресса. — Я не интересовалась.

— Раз не интересовалась, то для тебя станет новостью тот факт, что в Биобезопасности существует внутренняя инструкция № 2323, аналогичные документы есть в полиции и во всех спецслужбах мира, тех номеров я, конечно, не знаю, а этот Ваня назвал, я и запомнил. Так вот, инструкция № 2323 гласит, что за любые достоверные материалы, имеющие отношение к Лаборатории биомеханического моделирования, полагается три миллиона. Видимо, по одному от каждой корпорации большой тройки. Но это не самое главное. За достоверную информацию о выживших сотрудниках Лаборатории — триста миллионов.