Дмитрий Ермаков - Третья сила
— Очень смешно, Краснотрёп. Пипец, как смешно. Не нужен мне труп расчлененный. Мне нужна баба, ты понял? И меня не е... Хм. Не колышет, как ты выполнишь заказ. Это, как говорил месье Аршавин, ваши проблемы. Я плачу твои долги — ты приводишь мне бабу. Что тут не ясного? У тебя опилки есть в голове, думай. Ну, а не приведешь или удерешь, — Фролов зловеще ухмыльнулся, — заберу твой бизнес.
Только теперь Антон Казимирович понял, что Фролов не шутит. И что он, Краснобай, едва вырвавшись из лап одних кредиторов, угодил на крючок к новому. А из когда-то услышанного про Фролова выходило, что хватка у этого мужика бульдожья. И охрана у него хорошая, даже лучше, чем у Жабиных. Значит, никакого другого выхода, кроме как попытаться как-то выполнить задание Фролова, не оставалось.
— Только не надо смотреть на меня, как на говно, — процедил сухо Владимир Михайлович, слегка багровея то ли от духоты, то ли от обиды, — в долговой яме тебе было бы куда херовее, не правда ли? Ты умный мужик, придумаешь что-нибудь. Не так уж много я требую. Ну что, по рукам?
И Антон, поколебавшись секунду, протянул Владимиру Михайловичу руку.
«Кажется, я знаю, кто его устроит», — подумал он.
Глава 5
МИТЯ И ДИМА
Этим вечером у Лены и Гриши только и разговоров было, что о госте из Большого метро. Святослав ушел по делам, оставив влюбленных наедине. Он о визите купца тоже слышал, но обсуждать этот вопрос не стал, сказал только: «Подумаешь, гость дорогой заявился». Оставлять Лену и Гришу вдвоем отец не боялся, зная, что жених его дочери человек надежный.
Пока Лена считалась невестой Гриши, общее жилье им не давали. В каморке, которую занимал Самсонов, девушке не хватило бы места, но администрация обещала уладить вопрос сразу после свадьбы, так что влюбленные ждали дня бракосочетания, назначенного на конец сентября, с удвоенным нетерпением.
— А ты быстро идешь на поправку, молодец... — прошептал Гриша, нежно обнимая подругу, зарываясь лицом в ее густые рыжие волосы. — Я думал, после такого долго пластом лежать будешь.
— Это все папа, — отвечала Лена с теплой улыбкой, — если бы не он, еще долго хандрила бы.
— Ну, я тебе хандрить точно не дам, — усмехнулся Гриша, подхватил Лену на руки и закружил.
Комнатка была настолько крохотной, что ноги Лены то и дело задевали то за стену, то за шкаф, да и Гриша пару раз чуть не упал. Но влюбленные не обращали на это внимания. Смеясь от счастья, они кружились по комнате, точно в вальсе.
— Не урони смотри! Я тяжелая, — прокричала Лена, смахивая с лица растрепавшиеся волосы.
— Ты легкая, как пух, — отвечал Гриша, бережно опуская девушку на кровать. А потом и сам улегся рядом. Несколько минут они молчали, смотрели друг на друга, думали каждый о своем. Потом начали болтать о том, о сем. И как-то незаметно разговор зашел о госте из метро, которого сопровождала Лена. Она оказалась на Новочеркасской случайно — ходила проведать Эдуарда.
— Каков он из себя, этот купец? — поинтересовался Самсонов.
— Ну, такой. Красавчик. Возьми любой стереотип про жителя богатой станции — и это будет про него.
— Толстяк, что ли? — усмехнулся Гриша, представив себе мужика с большим пузом и двумя подбородками.
Лена фыркнула.
— Сам ты толстяк. Не думаю, что даже на богатых станциях люди могут себе брюхо отрастить, не та в метро жизнь. Этот купец, он такой... Красавчик — лучшее слово. Хорошо одетый. Гладко выбритый. И волосы аккуратно уложены.
Гриша слегка помрачнел и посмотрел на подругу с легким неодобрением. В ее словах он уловил какие-то странные нотки, напоминающие восхищение.
— Ты чё, Лен? — заговорил сурово Самсонов и добавил, увидев растерянность в глазах подруги. — Красавчиком его называешь! Обычный хлыщ с крутой станции, который шастает по окраинам и девок пялит. Для этого ему и нужен проборчик аккуратный.
Девушка сняла руку Гриши, лежавшую у нее на животе. Юноша попытался снова обнять Лену, но она отстранилась, отодвинулась на край кровати. Села, сложив ноги по-турецки, и молча уставилась в стену.
Тон, которым говорил Гриша, ужасно не понравился Лене. В первый раз он ее на полном серьезе, без тени шутки в голосе, ревновал. Лена почувствовала, как к горлу ее подкатывает комок.
— Ты сам чё, Гриш? Ты за словами вообще следишь? — проговорила она, изо всех сил стараясь не дать обиде вырваться наружу. — Первое: очень я ему нужна, а уж он мне — тем более. Смазливый козел, не больше того.
Гриша, совершенно сбитый с толку отпором, который получил от невесты, смог только пробормотать что-то невнятное. Он не ожидал, что так сильно оскорбит Лену, и сейчас лихорадочно подбирал слова, которые могли бы ее успокоить, но не находил.
— Второе. Еще раз скажешь при мне слово «пялить», обижусь серьезно. В нашем доме таким словечкам не место. И пора тебе запомнить, мой внимательный друг, — добавила Лена, поворачиваясь к Грише, — что слово «красавчик» в моем лексиконе — это не комплимент, а почти ругательство.
Самсонов видел все яснее, что дела плохи, и между ними в первый раз намечается серьезная ссора. Нужные слова в голову, как назло, никак не приходили. Поэтому Гриша вылез из-под одеяла, нежно, но крепко прижал к себе Лену, так, чтобы она не могла вырваться из его объятий, и начал покрывать поцелуями плечи, шею, волосы девушки. Даже гипс поцеловал. И лишь пять минут спустя Самсонов произнес тихо-тихо, едва слышно:
— Прости меня, Лен. Я дурак.
— Ничего, — проговорила Лена, почти справившись с остатками обиды. — Проехали.
Так они сидели долго, с полчаса, не нарушая молчание, а потом забрались обратно под одеяло. Лена лежала, положив голову на грудь Грише, он неторопливо перебирал ее волосы, целуя по очереди каждую прядь, и повторял снова и снова, точно заклинание: «Лучшая. Самая лучшая. Ты у меня самая лучшая». Гроза прошла, мир был восстановлен.
— Так что там рассказывал этот парень, гость из метро? — произнес Самсонов спустя еще некоторое время, окончательно убедившись, что Лена готова к продолжению беседы. — Что там нового?
— Да вымирает метро, — вздохнула Лена, переворачиваясь на спину, — он в разговоре с лейтенантом назвал десятка два станций, на которых никто не живет. И еще, говорит, война скоро. Проклятых веган с поморцами.
— Не веган, а веганцев. И не с поморцами, а с приморцами, — аккуратно поправил ее Гриша.
— Ну да. И мне почему-то кажется, что он не врет, — Лена замолчала, а потом спросила с волнением в голосе: — Как думаешь, если «зеленые» с Альянсом сойдутся, кто победит?
Можно было спокойно ответить что-нибудь нейтрально-успокаивающее, вроде: «Да все нормально будет» или «Поживем — увидим», такой ответ размышлений не требовал. Но и Лену, Гриша это отлично понимал, точно бы не успокоил.
— Думаю, никто, — заговорил, наконец, Самсонов, решив не врать и не отнекиваться, а выложить все прямо, как на духу. — Как ты вообще себе представляешь войну в метро? Тут же куда ни плюнь — кабели важные, системы жизнеобеспечения. Прострелят трубы, разрушат коммуникации, взорвут турбины — и кто это все восстанавливать будет? Война все соки выжмет из людей. Так что, думаю, не будет в этой войне победителей.
— Как и в той, последней, которая до нашего рождения была... — отозвалась девушка, глотая слезы.
— Точно, — согласился Гриша, аккуратно, на ощупь вытирая слезы подруги пальцами. — Но ты не отчаивайся. Если есть в метро такие люди, как господин Макаров, значит, не все еще потеряно...
— Это верно, — согласилась девушка. Слезы на миг перестали сочиться из ее глаз, но потом заструились опять.
— Просто я подумала... — продолжала она с болью в голосе, — а стоит ли мне вообще рожать? Какой в этом смысл, если мы все каждый день ходим по краю пропасти?
— Тебя, что, ставили роды принимать? — нахмурился Гриша. Он знал, что Лена, несмотря на гипс, начала уже появляться в госпитале, но не ожидал, что на нее так быстро навалят сложную работу.
— Нет, что ты, какие роды... Это я так. Теоретически. Рано или поздно я ведь тоже рожать буду...
— Я ж тебя не тороплю, — отозвался Григорий.
Он уже понял, что предстоит разговор на самую тяжелую тему, какую только можно себе вообразить. В прошлый раз беседу о будущих детях завел он сам, и в итоге жестоко в этом раскаялся. После этого влюбленные заключили договор: обо всем, что касается родов и детей, не говорить. Лена сама нарушила договор, но напомнить ей об этом Гриша не решился. Он чувствовал, что Лене надо выговориться, сейчас, именно сейчас.
— Я знаю. Но я не про сейчас. Я вообще. Стоит ли дарить эту жизнь-жестянку новому человечку, маленькому, беззащитному, ни в чем не виноватому?
— Неужто думаешь, не прокормим?
