Александр Зорич - Клад Стервятника
Как там сказано у классиков? Голым я пришел нынче на эту землю. Но зато вернулся оттуда обутым по полной.
На душе было как в мертвецкой — чисто, холодно и тошнотворно. Злополучная карта, из-за которой я сегодня лишился человека, способного стать мне другом, была плотно упакована в двойной полиэтилен и загнана в толстый пластик непромокаемого планшета. Она почему-то совсем не грела мне душу, зато отчаянно болел бок, который я умудрился простудить за один день, проведенный в Болотах.
Предприятие удалось, экспедиция завершилась успешно, и вполне можно было расслабиться хотя бы на предстоящую ночь.
Я не стал дожидаться дежурной машины, на которой меня обещали подбросить до дома согласно все еще действующему мандату от Гордея.
Выбрался я из проходной, подхватил на плечо огромный «Ермак», куда упаковал все свое оружие, медикаменты и болотную амуницию, и тяжело зашагал по бетонному полотну. Не скажу, что с легким сердцем… Впрочем, это, как вы понимаете, уже лирика.
Накрапывал дождь, но я его даже не слышал. В моих ушах по-прежнему гудел далекий мотор гордеевского геликоптера, уходившего на бреющем туда, где его ждал загадочный и парадоксальный «Янтарь».
А меня, надеюсь, ждали слава и деньги.
И проклятый Стерх, чтоб он поскорей развоплотился, темный дьявол.
Глава 10. Мои акции стремительно падают
What we 're dealing with here
Is a total lack of respect for the law.
«Their Law», ProdigyОдин мой знакомый японец — однажды довелось поиграть на банкете у туристов, приехавших на подпольную экскурсию в Зону аж из Страны восходящего солнца — открыл мне секрет того, о чем я и прежде подспудно догадывался. Но сказано это было абсолютно по-японски — кратко, емко и со вкусом.
— Давным-давно в средневековой Японии мудрецы выделяли три основных стадии алкоголизма, — сказал мне Тошима, любовно поглаживая клавиши родной «Ямахи». — Первая стадия — когда человек пьет вино. Вторая — вино начинает само пить человека. А третья — это когда вино пьет уже только вино. Человека больше нет.
Эту нехитрую истину напомнил мне Комбат, когда поутру заглянул в мою избушку.
Надо думать, он застал меня в горизонтальном положении, беспробудно спящим и видящим исключительно мрачные, мертвенные сны. В них темные сталкеры во главе с проклятым Стерхом волокли меня за руки и ноги во мрак преисподней. Там меня, очевидно, ждали ровно девятнадцать тысяч изощреннейших пыток и мучений — как раз по одной за каждый бакс из карточного долга чести, который я так и не сумел вернуть Стерху через какие-то там окаянные тысячи его дурацких секунд.
А было от чего впасть в тоску, уныние и запой.
Едва только я, радостный, с крыльями на ногах, выскочил из Зоны как пробка, то еле успел дождаться утра. Пора было продавать карту, а для этого мне был необходим крупный и жирный клиент.
И тут меня поджидало одно из глубочайших разочарований в жизни. Это был провал, это был облом, это была катастрофа!
— Ты, друг Трубач, тянешь «пустышку», — дружно заявили мне все возможные клиенты, включая Любомира. Сей достославный бармен не только наотрез отказался приобретать у меня величайшую карту грандиознейшего клада всех времен и народов, но и дружески отсоветовал соваться с нею к Хуаресу.
— Ты, Трубач, конечно, диджей в законе, и Хуарес тебя уважает, — проворчал этот вечный протиратель бокалов, этот коктейльный Мойдодыр из «Лейки». — Но ты никому в Зоне не докажешь, что эта твоя…
Он подумал, тщательно подбирая слова к моему свитку, предусмотрительно запрятанному в тайнике подле моей избушки, о котором знали только я и Комбат. Ну еще, наверное, Леська — в этих женщинах никогда ни в чем нельзя быть уверенным до конца.
— Что она подлинная, — закончил наконец фразу Любомир, так и не подобрав подходящего слова к моему сокровищу. — А Хуарес очень не любит, когда ему подсовывают фуфло. Очень не любит, Трубач. И я бы на твоем месте не рисковал. Тем более что тебе и рисковать-то, по-моему, нечем.
И он вновь уткнулся протирать свои бокалы — с таким тщанием, что они отчаянно завизжали в его сильных и ловких руках. А я заткнул уши и пошел как Мороз-Воевода — дозором обходить места своего влияния и область жизненных интересов.
В скором времени — всего-то за пару часов! — сбылись мои самые худшие предположения. Оказывается, все хоть что-то, да знали о Слоне и его неудачной экспедиции «куда-то там и черт знает за чем». Зато никто в Зоне и слыхом не слыхивал ни про какой экстраполятор. Да и Гордей, признаться, не пользовался в кругу моих соседей-сталкеров какой-то особенной известностью.
После этого можно было уже не трудиться пересказывать скупщикам хабара мою интригующую историю. Уже с первых слов о карте и открываемых ею сияющих перспективах все купцы дружно посылали меня лесом.
Сказать, что уже к вечеру я был в отчаянии, — это просто промолчать. Я погряз в ужасе, я впал в кому, я стал подумывать о профессии адвоката — живут же люди, устраиваются как-то в жизни!
Теперь можно было смело напиваться — все равно последние гроши меня уже не спасут. Но оставалась одна-единственная, хоть и шаткая надежда. И я поплелся к Аспиду.
Как я уже рассказывал, говорить с Аспидом — это все равно что обсуждать свои делишки с самим Баем. Аспид — это его фильтр, его санитарный кордон и первый рубеж обороны.
Аспида найти нетрудно. У него есть прямо-таки сверхъестественная черта: когда ты в нем нуждаешься, он сам тебя находит. И не успел я кинуть ему на ПДА записочку насчет встречи, как он уже открывал двери «Лейки». Туда я окончательно перебрался ввечеру, благо работы сегодня не было, а напитки у Любомира что надо. Как-никак лучший джин в Зоне и окрестностях!
И из всех стен бара давно уже вырваны все уши. Во всяком случае, Любомир мне в этом клялся и божился на всех языках его бывшей Югославии.
Мы опрокинули по стаканчику — с учетом того, что Аспид предпочитает на работе пить только кофе, а на работе он все двадцать четыре часа в сутки. И я поведал ему о своих неприятностях, с замиранием сердца надеясь, что на мою карту наконец-то хоть раз за сегодня клюнет большая рыба.
Так, мол, и так, ваш любимый диджей Гоша-Трубач нынче впал в отчаяние. Он вложил так много сил в розыск, добычу карты и оплату технического персонала плюс дефицитное оборудование. А толку — кот наплакал. И темные сталкеры не сегодня завтра уже потребуют вернуть весь покерный должок!
История моих взаимоотношений с Аспидом — вообще отдельная песня. Наши переговоры были всегда деловыми и конкретными. И вдруг этот верный подручный старого Бая, в предъюбилейный день, когда он как всегда, от имени шефа, договаривался со мной насчет их банкета и гонорара, впервые в жизни меня удивил.
— Есть такая индейская пословица, — доверительно сказал он после того, как добился существенной скидки на мое вознаграждение. А по сути — взял за горло, пригрозив, что шеф наймет из-за кордона, деликатно выражаясь, молодых специалистов — мол, те ему отработают за бесценок. Я не был уверен, что эта инициатива исходит не напрямую от шефа, а ссориться с Баем мне не хотелось из-за боязни потерять все. И пришлось согласиться.
— Там краснокожие вань-чу-чуны говорят, что прошлое — это всего лишь пепел, а будущее — густой и темный лес… А знаешь ли ты, Трубкин, что значит по-индейски «настоящее»?
— Я не Трубкин, а Гоша. В крайнем случае Трубач. Для своих.
На последнее слово я нажал намеренно.
Играть в угадайку с этим отморозком совсем не хотелось, но я слушал Аспида с болезненным интересом. Прежде мы с первым телохранителем Бая перекидывались в лучшем случае парой дежурных фраз по делу. А тут он вдруг разоткровенничался. К чему бы это, спрашивается?
— Настоящее, то, что сейчас, — это огонь, — изрек Аспид. — И самое главное, Трубкин, — чтоб это настоящее не сожгло тебя дотла. Из-за того, что ты не помнишь о пепле и не думаешь о лесе. Что скажешь?
— Не Трубкин. Трубач, — повторил я, нагло глядя прямо в бесцветные, по-змеиному холодные глаза Аспида. — А Трубач всегда в законе. Не помнишь, что Бай говорил?
В свое время Бай, расчувствовавшись моим проникновенным исполнением вечнозеленого здешнего хита «Голуби летят над нашей Зоной», объявил для всех сталкеров, «кто его знает и не только», что берет меня под свою опеку. Вроде того, что поставил «в закон».
В Зоне нет законов, обязательных к всеобщему исполнению, тут не колония, не федеральная тюрьма и даже не заповедник Аскания-Нова. Тут заповедник монстров и всяких тварей, при одном виде которых обычный, земной человек, далекий от проблем аномалий ЧАЭС, схватится за сердце. Но с легкой руки Бая — а на самом деле она у него ох какая тяжелая! — и пошла гулять по всем барам Периметра и окрестностей присказка:
— Трубач в законе повсюду в Зоне!
