Майк Эшли - Апокалиптическая фантастика
Феликс перезагрузил главную страницу «Google». Queen Kong держала его в онлайне уже два года. Буквы «о» в слове «Google» постоянно менялись, когда ей это взбредало в голову. Сегодня они были мультяшными планетками — одна улыбалась, другая хмурилась.
Феликс долго смотрел на них, потом вернулся в режим терминала — проверить, как идет резервное копирование. По крайней мере сегодня оно шло как по маслу. Архивы маленького правительства были в безопасности.
> ладно спокойной ночи
> береги себя
Ван помахал ему вслед, когда он направился к двери, потягиваясь и хрустя позвонками.
— Спокойных снов, босс.
— Только не сиди здесь опять всю ночь, — сказал Феликс. — Тебе ведь тоже надо спать.
— Ты слишком добр к нам, работягам, — отозвался Ван и забарабанил по клавиатуре.
Феликс закрыл за собой дверь и вышел в ночь. За домом тарахтел генератор на биотопливе, выплевывая едкий дым. Луна стояла высоко, и он ею полюбовался. Завтра он вернется, наладит еще один компьютер и опять станет бороться с энтропией. А почему бы и нет?
Этим он занимался всю свою жизнь. Ведь он был сисадмином.
ДЕЙЛ БЕЙЛИ
Дождь и конец света
Дейл Бейли преподает английский язык в колледже Ленуар-Райн, Северная Каролина. Его роман «Падший» («The Fallen», 2002) был номинирован на Премию международной гильдии писателей жанра хоррор (International Horror Guild Award); позднее Бейли получил эту премию за рассказ «Смерть и право голоса» («Death and Suffrage»). Малая проза автора представлена в сборнике «Наследие воскресшего» («The Resurrection Man's Legacy», 2003). Перу Бейли также принадлежит исследование современного хоррора — «Американские кошмары. Дом с привидениями в популярной художественной литературе» («American Nightmares: The Haunted House Formula in American Popular Fiction», 1999).
Этот и следующий рассказы образуют нечто вроде дилогии, в которой мы видим, как люди реагируют на наступление всемирного потопа.
Они ехали на север под бесконечным дождем. Он лил с сумеречного неба и хлестал в ветровое стекло, жужжавшие «дворники» стирали его. Дождь образовывал потоки на шоссе, которые стекали по покрытому гравием откосу, прогрызая в нем извилистые ручейки. Капли дождя падали на стекла и стремительно летели прочь, увлекаемые ветром. Вокруг не было ничего, кроме дождя, и мертвую тишину нарушал лишь шорох шин по мокрому асфальту, да дождевые капли, словно пальцы, бесконечно барабанили по стеклам. И среди этих звуков Мелиссе слышался еще один — детский голосок, повторявший отрывок из старой песенки:
Обращайся, дождик, вспять,
В день другой придешь опять.
Дождь шел уже сорок девять дней без перерыва, везде — в Соединенных Штатах, Канаде, Мексике, Бразилии, в Англии, во Франции и в Германии, в Сомали и Южной Африке, в Китае. Дождь шел во всем мире. Потоки воды низвергались с небес, вздувались реки, повышался уровень моря, гнили на полях посевы.
Метеорологи извиняющимся тоном обещали дождь. «Дожди, — было сказано в прогнозе на пять дней. — Только дожди». Правительства выражали озабоченность, ученые пребывали в растерянности. Религиозные фанатики строили ковчеги. А Мелисса, которая год назад фантазировала о занятиях любовью под дождем, — подумать только, она едва помнила те дни, — Мелисса смотрела, как дождь смывает и уносит прочь ее жизнь. Они ехали на север в свой домик в горах — три комнаты для нее и Стюарта, ее мужа. А вокруг — только непрекращающийся дождь.
Мелисса вздохнула и уставилась в книгу, которую пыталась читать с утра, с того момента, когда они выехали из Ноксвилла и направились на восток. Однако почитать не удалось — покачивание машины усыпляло ее. Она взглянула на Стюарта и открыла было рот, но что она могла ему сказать? Молчание стеной стояло между ними; они разучились разговаривать друг с другом. Они не обменялись ни единым словом с того момента, как выехали на шоссе в Уайтвилле, — тогда Стюарт рявкнул на нее за курение.
Глядя на него сейчас, Мелисса подумала, что он меняется, в нем происходит некая трансформация, которая началась… когда? Несколько дней назад? Несколько недель? Кто мог сказать? Она заметила ее вскоре после того, как горизонт заволокли тучи и с серого неба, словно кара Господня, на них обрушился бесконечный дождь. В свете огоньков, горевших на приборной панели, его лицо, некогда украшенное здоровым румянцем, казалось белым, бескровным, как у трупа. Кожа землистого цвета туго обтянула выступавшие скулы; губы были сжаты в тонкую белую линию. Тени залегли под глазами, в уголках рта; волосы уже начинали редеть, на лбу образовались залысины, хотя Стюарту было всего тридцать пять лет.
— Обязательно вот так смотреть на меня? — заговорил он. — Почему ты не читаешь свою книгу?
— Уже темно, ничего не видно.
— Тогда включи свет.
— Я не хочу читать. Меня укачивает.
Стюарт пожал плечами и склонился над рулем.
Мелисса отвернулась.
Сначала дождь принес некое облегчение — первые капли упали с вечернего неба, когда она ехала домой со своих занятий по истории искусства. Она поставила машину в гараж и стояла во дворе, подняв лицо к серому небу, разглядывая молнии, сверкавшие под вздувшимися животами туч. Дождь лил, вода струилась по ее щекам и векам, в открытый рот, и влажная одежда облепила ее тело.
На тринадцатый день — она мысленно вернулась в то время и сосчитала дни, бесконечно долгие дождливые дни, — в глазах Стюарта начало мелькать какое-то загнанное выражение. Голос его стал хриплым и напряженным, словно фальшивая мелодия, — так бывало, когда она испытывала его терпение своими мелочами. Это было его выражение — мелочи; он произносил это слово слегка насмешливым тоном, который довел до совершенства за два года, прошедшие после потери ребенка. Он говорил не злобно, потому что в Стюарте не было злобы; он просто дразнил ее. «Просто дразню», — всегда замечал он, а потом с его губ снова слетало это слово — мелочи. Он называл так все бессмысленные пустяки, которые представляли собой ее жизнь, — ее цветы, ее книги, ее лекции по истории искусства.
К тому моменту напряжение уже начало сказываться на всех. Напряжение читалось на лицах ведущих Си-эн-эн, в пустых глазах ученых, участвовавших в воскресных ток-шоу; эта пустота говорила о неведении и отчаянии. Как могли они понять, откуда взялся дождь, заливавший одновременно каждый квадратный сантиметр планеты? Как мог вообще кто-либо понять это? К тому моменту все были уже раздражены, напряжены, готовы поддаться панике, истерии. Проповедники напыщенными фразами разглагольствовали о приближении второго пришествия. Сосед, у которого был друг, чей зять работал в лаборатории в Оук-Ридже[50], со зловещим видом сообщал, что кое-какие правительственные эксперименты пошли не так, как надо. Над базой ВВС в Аризоне видели летающие тарелки.
На двадцать седьмой день — это была суббота, и тогда уже все считали дни — Стюарт, словно автомат, расхаживал по дому на негнувшихся ногах, рывками передвигался от окна к окну и, приложив руку ко лбу, вглядывался в наступавшую ночь и дождь.
— Почему ты не позвонишь Джиму? — спросила Мелисса. — Может, встретитесь, займетесь чем-нибудь. Надо выйти из дому, иначе ты с ума сойдешь.
«Или меня сведешь с ума», — подумала она, но не стала произносить этого вслух. Она читала «Харперс»[51] и курила «Мальборо Лайт» — она начала курить два года назад, после выкидыша. Она все время собиралась бросить, но почему-то никак не бросала. Было так легко сидеть дома одной и курить. Стюарт отговорил ее возвращаться работать в школу. «Отдохни, займись собой», — сказал он. Почему бы и нет? Теперь, когда Стюарт стал одним из партнеров в фирме, они не нуждались в деньгах. К тому же ей было бы слишком тяжело находиться среди детей.
— Я не хочу звонить Джиму, — сказал Стюарт, пристально глядя на дождь. — Я хотел бы, чтобы ты бросила курить. Весь дом провонял дымом.
— Я знаю, — ответила она.
И она пыталась. Но как только она прекратила курить, сразу начала набирать вес; Стюарту это тоже не понравилось, и что ей оставалось делать? Только курить.
И сейчас, когда они ехали под дождем через горы, отделявшие Виргинию от Западной Виргинии, она принялась рыться в сумочке в поисках сигарет. Вспышка зажигалки осветила угловатое лицо Стюарта, и на нем вдруг стала видна сеть морщинок, притаившихся вокруг глаз и рта. На мгновение, перед тем как огонек погас и в машине снова сделалось темно, она увидела его лицо, каким ему предстояло стать в старости. Но она подумала, что он еще красив; первые серебряные нити в темных волосах даже придавали ему что-то значительное, особенное.
Он был еще красив спустя двенадцать лет, он был все тем же Стюартом. Он заметил ее тогда, когда мужчины не обращали на нее внимания, заставил чувствовать себя привлекательной, чувствовать себя живой, словно поделился с ней своей энергией, силой, своим шармом и уверенностью в себе. И в то же время в тот момент, когда он обернулся к ней, первокурснице, склонившейся над сочинением, он показался ей мальчишкой, показался уязвимым. «Слушай, — сказал он тогда, — я в этом мало смыслю. Ты не можешь мне помочь?»
