Захар Петров - Муос: Чистилище
Зозон своих жён не любил, но и проблем им особых не доставлял. Когда погиб их прошлый муж, он не спешил в квартиру своего друга. Когда его промедление стало неприличным, пересилив себя, он открыл дверь квартиры. Обе женщины сидели рядом и с испуганной преданностью смотрели на него. Он был волен установить свои порядки: спать с обоими сразу, спать с ними по очереди или выбрать одну, а вторую оставить в положении присутствующей. Но с лавки на нового папу смотрели ещё четыре пары глаз, и он просто не знал, как ему с этим быть. Отважный боец, которого не пугали не враги, не монстры, чуть не бросился бежать в свою родную и такую уютную казарму. Ещё раз поборов свою нерешительность, он забился в самый угол лежбища, отвернулся к стене, чем-то накрылся и сделал вид, что спит. Всё семейство, как по команде, затихло.
Так продолжалось и дальше: жёны жили сами по себе, дети, которые так и не стали ему своими, росли сами по себе. А он в течение дня до последнего находил себе какие-то дела, а когда надо было спать, нехотя шёл в квартиру и залазил в свой угол. Иногда одна из женщин, не выдерживая холодности своего странного мужа, прижималась к нему, робко его гладила. Иногда он отвечал на ласку, но делал всё, «как на задании» — без чувств, лишь потому, что так надо. Хотя чаще он просто не реагировал, и бедная женщина, вздохнув, отворачивалась к детям. Так он и жил, никого не любя и ничего не желая.
Единственной мечтой его, пожалуй, была Чёрная Пятёрка. Он был уверен, что когда его всё-таки возьмут в этот таинственный отряд, он себя там найдёт. Может быть, его там ждала быстрая погибель. Но смерти он не боялся, и, уж конечно, такая смерть была бы красивым и ярким окончанием его пути. И всё же в Чёрную Пятёрку самого опытного бойца УБРа не брали. Зозон мог уйти в следователи. Его не пугал их полумонашеский образ жизни. Но ничего увлекательного в их зазубривании параграфов и пафосном вынесении приговоров он не находил. Да и уход в следователи лишал его навсегда шанса попасть в Чёрную Пятёрку.
Нет, Зозон не считал себя несчастным или ущемлённым. Несмотря на полную опасностей работу, он давно потерял страх смерти и пребывал в состоянии отрешённости ко всему происходящему вокруг. Никто из живущих не был ему дорог и близок. И это не так уж плохо: тот, кому нечего терять, не будет страдать от потерь. Но в его отношении к этой девчонке что-то было не так. Почему-то, когда она была рядом, у него подымалось настроение. Казалось, что брызги неисчерпаемой энергии, выплескивающейся через край из этого юного существа, долетают до него. Он чувствовал себя моложе и жизнерадостнее.
Нравилась ли она ему как женщина? Такие мысли он от себя гнал — ведь она ему в дочки годится. Да и не была Вера ни красивой, ни сексуальной. Её неправильные черты, угловатые формы, резкие движения, не по-женски развитые, худые и в то же время мускулистые руки и ноги не делали её той, кто вызывает желание и восторженные взгляды мужчин.
Относился он к ней, как к дочке? Тоже нет. На стрельбище, ставя ей правильный упор арбалета, он должен был (а может быть, и хотел) к ней прикасаться. Это не вызывало у него желания — он бы посчитал такую слабость кощунственной. Но в такие секунды казалось, что он проникает в ауру этого создания, сотканную из её тепла и запаха; он как будто оказывался под мягким и ярким колпаком, заслоняющим от них двоих этот серый неприветливый мир с его злобными обитателями. И, что удивительно, колпак этот со временем стал расширяться и становиться прочнее. Через недели, лишь пребывание Веры в поле зрения раздувало тучи в его душе.
Между тем, Вера становилась бойцом. Во многом благодаря стараниям самого Зозона. И это его не радовало. Это его даже пугало! Ещё никогда и никого он так сильно не боялся брать на задание. Он с холодным почтением викинга относился к гибели в бою своих товарищей и никогда это не принимал близко к сердцу. В конце концов, они все здесь были обречены: кто-то раньше, а кто-то позже. Но увидеть мёртвой этого маленького бойца?! Этого просто не могло быть — он не должен этого допустить.
Истекал первый месяц пребывания Веры в отряде — именно на такой срок пятёрка, в которую входил новобранец, освобождалась от участия в операциях. За месяц старшие товарищи должны были более-менее обучить и притереться к новому бойцу. Конечно, новобранца могли послать в бой и на следующий день после прихода в отряд, если уж сильно понадобится. Но сейчас такой надобности не было. В Муосе было затишье: в Урочище отсутствовало максимум две-три пятёрки одновременно. Но даже затишье пугало Зозона — он-то знал, что за относительным спокойствием всегда наступают особенно тяжёлые времена. И скоро ему придётся вести Веру в бой.
IV. Убры
1
Вера шла на своё первое задание. Во время тяжёлых тренировок и недолгих передышек у неё в уме невольно рисовались картины с различными вариациями, как это будет — в первый раз. Получилось всё очень буднично. Командир вызвал Зозона, через полчаса Зозон собрал членов своей пятёрки и спокойно сообщил:
— Администратор Партизанской обратился к Центру с просьбой оказать помощь в уничтожении лесников. Амуниция обычная. Сбор на этом месте. Выходим через час. Идёт только наша пятёрка.
Впервые женщина-убр выходила из ворот Урочища. Как и все воины их отряда, Вера была одета в серый камуфляж. Покрой костюмов был очень просторным. И без того угловатая фигура Веры в этом одеянии полностью скрывала остатки женских черт. Камуфляжная бадана на голове, мягкие полусапоги на ногах, боевая раскраска из сажи на лице, за спиной — на обшитой камуфляжной тканью пластине — укреплены ножны меча, держатель с арбалетом и колчан со стрелами. Поверх ножен и держателей — рюкзак из такой же ткани с минимумом пожитков. На широкой портупее — три метательных кинжала и наручники. Со стороны Вера выглядела как обычный спецназовец, может быть, только более щуплый и низкорослый, чем большинство из них. Никто бы не сказал, что это — девушка. Вот только походка у неё была одновременно вялой и крадущейся — у какого-нибудь очень наблюдательного знатока могло закрасться подозрение, что этот «парень» был знаком с диггерами. И вряд ли кто-то обращал внимание на необычный чехол на портупее — туда Вера прятала секачи. Зозон категорически запретил носить их открыто, чтобы не привлекать ненужного внимания.
В переходах убры шли колонной на расстоянии трёх — пяти шагов друг от друга. Так легче было всем сразу не попасть в засаду или под арбалетный залп неприятеля. Командир пятёрки никогда не шёл первым или последним — офицер не должен был нелепо погибнуть.
Сейчас по туннелю впереди шёл Паук. Вера с первых дней с ужасом смотрела на этого мутанта: вытянутая яйцевидная голова, уродливое лицо с постоянно меняющимися гримасами на нём, длинная шея, длинные руки и ноги; сам худой и ужасно горбатый. Один его вид вызывал отвращение. Хорошо хоть, его кушетка в казарме была через ряд от Веры. Веру удивляла его привычка молиться по вечерам: Паук доставал какую-то картинку, клал её перед собой и что-то неслышно шептал с закрытыми глазами. Потом, забываясь, он начинал шептать громче, и до Веры доносились кощунственно звучащие из уст урода слова: «Благодарны суще недостойныя рабы Твои, Господи…». Уж ему-то за что кого-то благодарить?!
Особенно удивительной была настырность Паука в приношении его ежедневных молитв после недавних вестей о событиях в Монастыре. Эта святыня для тысяч верующих Муоса, в которую, как думали раньше, не мог войти ни один недоброжелатель, пала от разврата, алчности и злобы населявших её монахов. Спор между монахами и жителями соседнего с Монастырём поселения из-за плодородного поля на Поверхности перерос во вражду, а затем в открытую войну, в ходе которой погибло немало поселян и монахов. После этого Инспекторат был вынужден закрыть Монастырь, расселив его обитателей по всему Муосу, а на его месте обосновать обычное поселение. А весь Муос облетело сообщение о жестокости монахов, украсивших спорное поле крестами с нанизанными на них головами посмевших с ними спорить поселян; да к тому же, ходили достоверные слухи о нецеломудренных отношениях между монахами и прихожанками. С дискредитацией и закрытием Монастыря рухнул зыбкий мосток между кошмаром этого мира и покоем мира горнего. Некоторые мужчины и женщины Урочища разочарованно срывали с себя и своих детей нательные кресты и швыряли себе под ноги. А Паук лишь угрюмо смотрел на происходящее, но свою православную практику не прекратил. Видимо, из-за уродства он давно жил грёзами рая после смерти и отказаться от них просто уже не мог.
Паук был настолько безобразен, что ни один из воинов никогда не завещал ему своих жён. С такими патологиями найти нормальную женщину, даже несмотря на нехватку мужиков, ему было нереально. Он мог рассчитывать только на мутантку, такую же, как сам. Он может и нашёл бы такую, да привёл её в Урочище. Но что будет с ней, если он погибнет? Кто из его боевых товарищей потом позаботится о ней? Что станет с его детьми? И какими будут его дети? Нет, Паук смирился со своей участью и жил один.
