Сергей Москвин - Голод
— Я плыву с вами! — объявила она в ответ на изумленные взгляды уставившихся на нее мужчин. — Я так решила. И если ты, папа, любишь меня, ты меня поймешь. Я умею стрелять из лука, делать перевязки, готовить еду, даже разводить огонь. Я правда смогу помочь. Пожалуйста, не прогоняй меня!
Весь ее запас красноречия быстро иссяк, и закончила свою речь Юлька уже чуть не плача. Однако реакция Седого оказалась совершенно неожиданной: он вообще ничего не сказал! Только пожал плечами, словно это его не касалось, и снова принялся ворочать парус, ловя попутный ветер.
— Папа, я тебя люблю! — просияла Юлька и заговорщически подмигнула Максу, словно они были заодно.
Тут Максима прорвало.
— Что значит, плыву с вами?! Что значит, ты так решила?! Это же не развлекательная прогулка, а серьезное и важное дело! Со дня на день начнутся зимние штормы! На море это самое опасное время!
— Именно поэтому я плыву с вами, — упрямо повторила Юлька.
Его слова не произвели на нее никакого впечатления. Да еще Катерина подлила масла в огонь, встав на защиту девушки.
— Не известно, где сейчас опасней, — в море или там, — с холодной усмешкой заметила она, мотнув головой в сторону оставшегося за кормой берега.
Не ожидавший такого отпора Макс даже рот открыл от изумления, а потом возражать и спорить стало уже поздно — ветер наполнил поднятые паруса, и лодка ходко побежала по волнам, все дальше и дальше удаляясь от берега.
* * *Оставшийся за кормой берег утрачивал очертания, постепенно сливаясь с полосой темной воды и нависшими над линией горизонта низкими снеговыми облаками. Раньше так далеко от берега охотники уходили, только преследуя загарпуненного зверя, но в этот раз все было по-другому.
— Похоже, будет метель, — сказал Лёнька, ни к кому конкретно не обращаясь.
Он вовсе не был в этом уверен, но его тянуло поговорить, а после короткого спора Макса с дочерью Седого в лодке установилось тягостное молчание. Седой держал только ему известный курс и не отвлекался на разговоры. Макс, похоже, обиделся на свою подругу, а та молчала, выдерживая характер. Места среди гребцов ей не нашлось, и она перебралась на нос, ближе к Катерине. Врач тоже не раскрывала рта, но совсем по другой причине. Она страдала от морской болезни и сидела с совершенно белым, как снег, лицом, с трудом сдерживая рвотные позывы. При упоминании о надвигающейся метели женщина закашлялась, торопливо перегнулась через борт, и ее стошнило в забортную воду.
— Извините, — она вытерла ладонью испачканный рот.
Лёнька в ответ ободряюще улыбнулся и пожал плечами: мол, чего в жизни не бывает? Остальные тоже отнеслись к случившемуся с пониманием, только Борис сердито пробурчал:
— Смотри, приманишь акул.
Он больше всего опасался нападения акул и даже сел на середину скамьи, как можно дальше от борта, что вызвало у Лёньки снисходительную улыбку. В отличие от ревунов, которые обычно охотились в одиночестве, акулы нападали стаями по три-четыре особи и никогда не бросали свои жертвы. Если первое нападение оказывалось неудачным, они повторяли его раз за разом. Отбиться от стаи голодных акул можно было только одним способом — перебить их всех. Или умереть самим.
— Все нормально, Катя, — подал голос Макс. — Не обращай внимания.
— Конечно! Ты же у нас самый умный, — оскалился Борис, исподлобья уставившись на Максима. — А где ты был, когда твой старик склад поджигал? Или вы вместе пожар устроили?
У Макса сжались кулаки.
— Ваня не поджигал склад, — специально не поворачивая головы, чтобы не сорваться и не разбить ухмыляющуюся рожу механика, отрезал он.
Но Борис, видно, решил вывести его из себя.
— Как же, не поджигал! — усмехнулся он. — С чего бы тогда Башка его завалил? Скажи, Кать?
Катерина виновато опустила глаза. А она еще по своей наивности надеялась, что, убравшись с Заставы, ей не придется отвечать на подобные неприятные вопросы. Какая же дура!
— Возможно, вовсе не Геннадий убил старика, — пробормотала она.
— Ага! А вздернулся Башка просто от скуки, — натянуто рассмеялся Борис.
Его слова заставили Юлю задуматься. Она с детства недолюбливала Генку, с тех самых пор, как он стащил и спрятал ее любимую куклу — не примитивную самодельную поделку из двух скрещенных палочек, обмотанных мочалом высушенного мха, а настоящую довоенную игрушку с отлитыми из пластмассы руками и ногами, которые можно было двигать и даже сгибать, тонко прописанным человеческим лицом и закрывающимися глазами. Генка прекрасно знал, да и все на Заставе знали, как Юля дорожит своей любимицей, и вернул куклу только после того, как она отдала ему кусок вяленого мяса, который стащила из дома втайне от отца. Это мясо предназначалось на ужин, и ей пришлось соврать отцу, что она съела его, а потом выслушать немало упреков и до слез обидных слов о необходимости экономить еду. С того момента прошло уже двенадцать лет, но Юлька до сих пор корила себя за эту ложь и так и не простила Башке его подлый поступок. Повзрослев, он ничуть не изменился, а остался все тем же хитрым, изворотливым, самовлюбленным эгоистом. Зная его вздорный характер, можно было легко представить, что Башка в приступе ярости убил дядю Ваню. Но в то, что он раскаялся после этого, да еще так сильно, что покончил с собой, — в это девушка никак не могла поверить. Скорее он стал бы запираться и врать, пытаясь выгородить себя. Обычно Башка с пеной у рта доказывал свою правоту, а если это не помогало, не задумываясь, лез в драку, но никогда не признавал собственных ошибок. Даже когда его бригада ни с чем возвращалась с охоты, что случалось довольно часто, Башка винил в неудаче кого угодно: кормщика, гребцов, но только не себя.
— Вы думаете, Башка решился на такой отчаянный шаг? Не очень-то это на него похоже.
«Даже совсем не похоже», — мысленно добавила Юлька.
Борис задумчиво почесал подбородок:
— Вообще-то, да. Вон он какую «пургу» нес насчет пожара. Так ты думаешь, помогли ему? — Борис мазнул по лицу Юли рассеянным взглядом и в упор уставился на сидящих на соседней скамье гребцов. — А, братья?!
— О чем ты? — опешил Лёнька.
— Ты дурачком-то не прикидывайся! — воскликнул Борис. — Я ведь слышал, как твой брат грозил убить Генку, когда он тебя на спортплощадке мутузил.
— Не было этого.
— Ах, не было? — делано удивился Борис. — Макс, подтверди!
Максим провел по лицу рукой.
— Не помню.
— Что значит не помню? Ты же сам их разнимал, — Борис растерянно оглянулся вокруг, призывая остальных в свидетели. — A-а, я понял. Вы все заодно! Ночью, пока никто не видел, пробрались втроем к Генке в медпункт, дали ему по башке, а потом повесили, будто он сам удавился.
Катерина закусила губу. Осматривая труп Геннадия, она обнаружила у него на голове, в затылочной области, обширную гематому. Вот только откуда об этом известно Борису? И, кстати, не такой уж сложный в медпункте замок! Во всяком случае, такой механик, как Борис, запросто мог его открыть. Да и не он один.
Женщина взглянула на Юлькин самодельный лук, подаренный ей Максом, который девушка аккуратно пристроила возле борта, потом перевела взгляд на самого Максима. С такими умелыми руками он справился бы с замком не хуже Бориса. Правда, Макс никогда не стал бы мстить Генке за оскорбление и разбитый в драке нос. А вот за смерть Ванойты, который фактически заменил Максу отца…
Но додумать свою мысль до конца Катерина не успела. Сидящая рядом с ней Юлька пронзительно вскрикнула, потому что младший из братьев внезапно вскочил на ноги и, схватив Бориса за шиворот, принялся трясти. Тот не растерялся и, улучив момент, двинул Саньку коленом между ног. За брата тут же вступился Лёнька. Сцепившись, все трое повалились на левый борт. Лодка угрожающе закачалась. Их нужно было срочно разнять, но Макс почему-то не спешил вмешиваться, а его лицо с устремленным в пустоту взглядом выглядело так, будто он спит с открытыми глазами. Не известно, чем закончилась бы эта внезапно вспыхнувшая драка, если бы не Седой.
— А ну стоп! — рявкнул он. Катерина даже не ожидала, что голос Седого может быть таким грозным. — Все по местам! Весла на воду! Ходу!
Клубок сцепившихся тел сейчас же распался. Очевидно, в бригаде Седого гребцы слушались своего кормщика беспрекословно. Братья вернулись на свои места и послушно вставили в уключины тяжелые весла. Их примеру последовал Максим, который в этом походе занимал место своего погибшего друга. Только Борис недовольно оглянулся на Седого, но, встретившись с его ледяным взглядом, который без преувеличения мог вызвать дрожь, не посмел ослушаться и тоже взялся за свое весло.
В наступившей тишине, нарушаемой лишь скрипом уключин да отрывистыми командами Седого, задающего ритм гребцам, Юля наклонилась к уху своей соседки и тихо прошептала: