Ольга Швецова - Ничей
— Тебя не спросили… Люди уже отправлены наверх, мы все проверим и выясним. Расскажи, что ты видел.
Оставалось рассказать о перестрелке, увиденной из окна, это было совсем нетрудно. И позабыть о снайпере, будто его там и не существовало. Эта карта непонятной масти могла еще пригодиться.
Конвой повел Алексея совсем в другую сторону, затхлый воздух коридоров подсказал, что платформа осталась далеко позади. Особист не отдавал приказа поставить к стенке непонятно откуда свалившегося наемника, хоть это не значило, что такой приказ не был им отдан раньше… Риск велик, но возникшие перед глазами решетки успокоили Алексея. Не сейчас. Возможно, позже, но не сейчас. Пока события развивались в нужном направлении. Лязгнула железная дверь тюремной камеры, его заперли. Нужно спокойно подготовиться к следующему этапу плана. Никто не обязан ему верить и ничего не должен. Всё в порядке, так и должно быть. Он улегся на жесткую лавку у стены. Тут хотя бы нет никого, кто помешал бы отдохнуть, не так уж Алексей невозмутим, как кажется. Нервная система взвинчена, его могли и убить, как же тогда Лена? Еще есть шанс, понемногу он приближается к своей цели.
Лена… Если оставалось в нем что‑то хорошее, теплое, то только благодаря ей. Пришло время отдать этот долг и понять, наконец, что значит быть с той, которую… Ждал так долго. Поэтому можно и еще немного помедлить, прежде чем вознаградить себя за всё. Ее лицо с умиротворенной улыбкой так близко, но зачем смотреть, лучше снова прикоснуться губами, слегка, едва ощутимо. Потому что все другие части тела крепко и надежно прижимают девушку к постели, его мягкую, аппетитную Ленку! Ощущать ее всю собой… Ждать больше нечего, поцелуй становится горячим и глубоким, нежный язычок доверчиво предоставлен в его распоряжение, как и остальное. Переплетенные пальцы, глубокие отпечатки ее ногтей, резкий поворот головы, щекочущий лицо кончиками пушистых волос… И уже трудно остановиться, как бы ни хотелось снова слиться с ней всей кожей и замереть, но… так слишком быстро станет слишком хорошо, и все закончится! Он не хотел этого, хотел, чтобы это длилось вечно! Вспомнив, что нужно еще и дышать, уткнувшись взмокшим лбом в разметавшиеся по подушке темные пряди, не веря себе, Алексей повторял какие‑то абсурдные слова: «Лена, ты счастье мое, где же я был до тебя?» Лишь опыт подсказывал правильные действия, думать об этом он оказался сейчас не в состоянии. Подобное случалось, наверное, только в первый раз, когда ощущения были такими же новыми, сильными и яркими, когда за краем постели мир обрывался в пропасть и переставал существовать…
Вокруг уже совсем другая темнота. Слабый свет из‑за решетки клетчатым квадратом лежал на каменном полу. Разочарование мгновенно и очень болезненно сбросило с небес на землю, Алексей чувствовал себя обманутым. И он все еще никак не мог осознать нереальности видения, руки хранили ощущение ее тела, горячая волна постепенно успокаивалась внутри. Всего лишь рефлекторная реакция организма на навязчивые мысли и мечты… Где же вторая половина сна — такой облом! Обижаться не на кого, упреки можно адресовать только самому себе. Посмотреть бы в зеркало и увидеть там беспрецедентного идиота, который несколько лет не замечал самую… Свою. Что же разбудило, не позволив досмотреть сон до конца? Какая сука?! Убил бы сейчас…
Алексей сел на лавке, услышав приближавшиеся шаги. Зачем притворяться спящим? Фонарь охранника сквозь окошко выхватил из темноты его напрягшуюся фигуру и взгляд, переполненный холодным бешенством.
— Ну, обиделся, что тебя так плохо приняли? Думал, что прямо сразу своим тут станешь? — голос из‑за решетки звучал скорее устало, чем издевательски. Человеку просто не сиделось на посту, и он ходил вдоль ряда камер, присматривая за несколькими заключенными.
Алексей не отвечал. Что с ним разговаривать? Какой прок? А тот продолжал:
— Не понравился ты Виктору Петровичу. Он тобой займется всерьез, если время найдет.
— Всерьез — это как? Иголки под ногти или типа того?
— А это уже от тебя зависит… Кто ты, с чем пришел, зачем? Не завидую.
— Вот и не завидуй! Парашу лучше вынеси.
— Делать мне больше нечего, я тебе не уборщица… — охранник выключил фонарь и ушел.
Что за птица такая этот Виктор Петрович — похоже, особист — и что он может сделать, еще предстояло выяснить. Алексей запомнил информацию, окончательно проснувшийся мозг начал пристраивать ее к нужному месту в мозаике, которую еще предстояло сложить.
Пришлось провести за решеткой больше времени, чем планировалось. Минимальные удобства не вызывали раздражения — он еще жив, это главное. И никто пока не «разбирался всерьез», как было обещано. Алексей сначала ждал с минуты на минуту, что предстоит снова допрос или нечто подобное, но никто им не интересовался, а любопытных быстро отгонял караульный. О нем забыли? Нет, не может быть. Вспомнят, когда камера понадобится. То есть довольно скоро… К концу второго дня он хорошо отдохнул, в том числе и от болтливого Глюка, только доносившиеся до него громкие крики мешали спать днем. Ночью здесь стояла мертвая тишина. А утром пораньше явился сам Виктор Петрович.
— Следуй за мной.
Алексей уже привык к застоявшимся в дальних коридорах неприятным запахам, но тут от вони просто щипало глаза. Зато помещения оказались попросторней, потолок выше. Похоже на заброшенный туннель или какие‑то другие подземные коммуникации. Глюк сказал бы наверняка, для чего предназначен такой проход. Но проход никуда не вел, заканчивался тупиком, перегороженным еще и невысоким заборчиком. Доски отчего‑то дрожали и ходили ходуном.
— Ты у меня тут зря даже баланду жрать не будешь…
Увлеченный осмотром помещения Алексей уже позабыл о Викторе
Петровиче. Оглянувшись, заметил, что их осталось только двое, конвоиры исчезли где‑то по пути. Вот теперь он начал слегка опасаться за свою жизнь — особисту не нужны были помощники, чтобы вынести приговор и привести в исполнение. Впрочем, смысл его слов можно толковать неоднозначно, в чем Алексей скоро убедился.
— Останешься здесь, это теперь твое рабочее место. Из туннеля ни шагу — пристрелят, как при попытке к бегству.
— И где же рабочее место? — оглядевшись, он не обнаружил ничего, хоть отдаленно напоминающее о какой‑либо полезной деятельности. Каменный пол, стены да непонятный заборчик.
— Свиньи. И если хоть с одной что‑нибудь случится… Отвечать будешь собственной головой.
— Боюсь, из моих ушей холодец не выйдет, — Алексей искал взглядом будущих подопечных, теперь уже догадываясь, почему запахи показались слегка знакомыми. — А где свиньи‑то?
— Ты что, издеваться надо мной решил?! — сильный толчок в спину заставил пролететь вперед пару метров, врезавшись в загородку. — Вот они!
Алексей в изумлении опустил голову и увидел где‑то внизу щетинистые спинки и любопытно поднятые розоватые пятачки. Измельчали они, однако, по сравнению со свиноподами в окрестностях бункера! Теперь понятно, почему на красной линии жрать нечего.
* * *Подозрительная личность не покидала вольера, как и было приказано. Алексей сидел в углу на табуретке, закинув ногу на колено другой, опираясь на черенок лопаты, и наблюдал за свиньями, толкавшимися у корыта с кормом. Нахал не только одежду не запачкал, но и оглядывал свои владения с видом монарха на троне! Виктор Петрович подошел поближе и заглянул внутрь.
— И как тебе дерьмовая работа? — вонь вблизи усиливалась, но пол казался довольно чистым.
— Это у вас дерьмовая работа, гражданин начальник! — раздался из угла голос, перекрывший довольное хрюканье, — а у меня работа с дерьмом. Большая разница, если подумать.
Сказать после этого, что приходится иметь дело вот с таким… продуктом жизнедеятельности, как Алексей, значило согласиться с ним. На это Виктор Петрович однозначно не хотел идти, поэтому предпочел промолчать. Вольер выглядел чище, чем при предшественнике. Может, чтобы наконец‑то навести в свинарнике порядок, и нужно было поселить там уборщика? Когда с головой в… в работу окунешься, сразу эффективность повышается.
Особист привычно устремил тяжелый взгляд на Алексея, но темнота на давала возможности оценить результат воздействия. Лицо чужака скрывалось в тени. И вряд ли тот дрожал от страха: вернуть Алексея сейчас в чистую тюремную камеру было бы для него слишком большим благодеянием. За хамство пусть посидит еще.
— Вот подумай. Поработай. Труд, говорят, даже из обезьяны человека сделал… Может, и из тебя что полезное получится.
Опять захотелось стереть навсегда со смазливого лица эту улыбку! Но привычка откладывать про запас то, что может еще пригодиться, пересилила раздражительность. Если уж давить эту гниду, так другим способом. Его страх не здесь… Насколько Виктор Петрович понимал в шрамах и ранениях, этот человек уже пережил нестерпимую боль, побывал в когтях самой смерти и все‑таки сохранил способность ехидно ухмыляться. Унизить истинно свинской грязью тоже не удалось. И даже он чего‑то боится. Обязательно. Иного не бывает.
