Анна Калинкина - Под-Московье
Закончив примерку, они неторопливо пошли через станцию к своим палаткам. Станция тонула в полумраке — ее тускло освещали немногочисленные лампочки, свешивавшиеся с потолка на шнурах в нескольких местах. Впрочем, тут и разглядывать было особенно нечего — два ряда серо-белых колонн, цементный пол. Стены тоже выглядели бы убого, если бы их не оживляли кое-где рисунки и надписи. Кто-то рассказывал Нюте, что это называлось «граффити». За рисунки явно следовало благодарить не строителей, а неведомых самоучек, впрочем, безусловно талантливых. Попадавшиеся по пути люди, по большей части в потрепанном камуфляже, провожали троицу почтительными взглядами. Нюта не обращала внимания — за последние дни она к таким взглядам привыкла. Она машинально разглядывала надписи, украшавшие стены. Скорее всего, большинство из них было сделано еще в незапамятные времена забредавшими сюда диггерами и подростками. Стадион «Спартак» между Щукинской и Тушинской так и не успели ввести в строй до Катастрофы. Баба Зоя рассказывала, что такие станции, построенные, а потом по какой-то причине заброшенные, назывались станциями-призраками. Нюта большинство надписей выучила уже наизусть, по ним иногда на станции учили читать детей. На одной стене было крупно написано «Спартак — чемпион» и нарисован гибрид человека и гигантской летучей мыши. Сбоку наискосок шла надпись «Наутилус навсегда». На другой стене часто попадалось изображение одной и той же темноволосой девочки с раскосыми черными глазами и стильной челкой. Из надписей можно было узнать, что Машка — дура, что анимэ спасет мир, что здесь был какой-то Женя и что Саша любит Лену. И чуть пониже, в самом углу, была еще одна надпись. Нюта так часто перечитывала ее, что теперь не было нужды смотреть — надпись будто намертво впечаталась в память.
«Никто не выйдет отсюда живым».
Кто это написал, когда? Сразу после Катастрофы, когда люди, запертые под землей, начали осознавать масштабы бедствия? И поняли, что отныне на поверхности им жить не суждено?
Вместо неба над головой — серый потолок. Тусклый свет — от нескольких лампочек. Впрочем, Нюта никогда не видела неба, ей не с чем было сравнивать.
Люди вокруг были заняты привычными делами. Женщины, старики и подростки рыхлили землю на небольших плантациях шампиньонов, находившихся недалеко от станции в ответвлениях туннелей. Кто-то из них задавал корм сидевшим в клетке крысам. Их, увы, тоже нужно было чем-то кормить до тех пор, пока они сами не отправлялись в суп. Несколько вооруженных мужчин обходили установленные в туннелях крысоловки. Как обычно, ждали с нетерпением возвращения сталкеров с поверхности, гадали — вернутся ли они в полном составе, и если да, то принесут ли что-нибудь съестное, или им опять не повезет. Повариха помешивала в большом алюминиевом котле — на обед снова был суп из шампиньонов, куда для навара кинули несколько крысиных тушек.
Врач Николай Федорович перебирал немногочисленные инструменты, разложенные на тряпице, которую он условно считал чистой. На самом деле его куда больше интересовал запах из котла.
Все знали, что на врача особо рассчитывать не приходится. Николай Федорович был противником хирургического вмешательства. Он объяснял, что предпочитает гомеопатию, хотя многие подозревали, что на самом деле он просто не умеет оперировать. Зато у него сохранился допотопный прибор для измерения давления, и лечение он всегда начинал с этой процедуры. Лекарств у него все равно почти не было, в основном от головной боли и от поноса, и то просроченные. Зато он считался непревзойденным диагностом. Считалось, что он безошибочно может установить, от чего умер больной.
Мимо прошел Верховный в сопровождении двух охранников, одетых в черное. Был он, как всегда, в плащ-палатке, которая на нем смотрелась как тога. Милостиво улыбнулся Зое. Нахмурился, взглянув на Нюту. Крысю даже не удостоил взглядом.
Зоя шла и чувствовала, как снова наливается бессильным гневом. Эти две девчонки такие хорошенькие. Особенно Нюта. Когда ее нашли в туннеле, это был худенький заморыш, и Зоя возилась с ней, поила отварами — у Нюты еще долго болел живот. Никто не ожидал, что к восемнадцати она выровняется в светловолосую красавицу, по-прежнему ненормально худую, но с громадными голубыми глазищами.
«Зачем все это, — тоскливо думала Зоя, — зачем я так возилась с ней, выхаживала. Пройдет меньше месяца — и ее не станет. Нет, я пойду сейчас, я скажу ему, что так дальше продолжаться не может. Верховный, мать его так! Кому Верховный, а кому просто Юрка. И кто, кроме меня, может сказать ему правду в лицо. Вот сейчас и пойду — только глотну чуть-чуть для храбрости».
Она знала, что никуда она не пойдет. Упущено было то время, когда он еще подпускал ее к себе, когда до него еще можно было достучаться.
Оказавшись в своей ветхой маленькой палатке, она нашарила заветную пластиковую бутылочку, глотнула из нее и вскоре заснула тяжелым, беспокойным сном.
Девушки, сидя в своей палатке, тихонько разговаривали.
— Послушай, а откуда она знает, как все будет? — спрашивала Крыся.
— Да ведь она наверху жила до Катастрофы — как же ей не знать.
— Я не про Солнце. Я про напиток. Откуда она знает, что мы будем видеть красивые сны?
— А-а, — махнула рукой Нюта, — так она этот напиток сама чуть ли не каждый день хлещет, я видела. Это нам с тобой его просто так никто не даст, а она — другое дело. По-моему, Верховный ее даже побаивается. А ты разве не догадывалась?
— Но говорят, что если его часто пить, потом становишься слабоумным. Помнишь охранника Гришу? Он же перед смертью совсем свихнулся.
— Он не от этого свихнулся. Баба Зоя сказала, что его совесть замучила. Еще бы — стольких наверх проводил. Помнишь, он сидел, все будто руками от кого-то отмахивался, а потом что-то стряхивал с себя. Она подошла, посмотрела и говорит: «Все, допрыгался, упырь. Мальчики кровавые в глазах!» И через пару дней его мертвым нашли. Сказали — сердечный приступ.
— При чем здесь кровавые мальчики, если в жертву приносят только девушек?
— Не знаю. Баба Зоя часто всякие непонятные вещи говорит.
Их удивляло, что эта женщина, так сердечно к ним относившаяся, в то же время не выражает никаких сомнений — по крайней мере, вслух — в установившемся на станции чудовищном обычае. Более того — она его как будто поддерживала. Они не понимали, как все это уживалось в ней. Нюта видела, как, провожая на смерть девушек, она рисовала в воздухе странные знаки, словно обереги, и что-то бормотала вслед — то ли молитву, то ли заклинание. Это вызывало страшное недовольство Верховного, а кто-то из охранников однажды прикрикнул: «Опять ложным богам молишься, старая ведьма!»
При этом она словно бы с умилением рассказывала им про сам обряд. Накануне устраивался большой праздник на станции, нарядных девушек чествовали, словно принцесс. Веселились чуть ли не до утра. Потом давали им специальное питье, приносящее красивые сны, и вели на поверхность. Своего выхода у станции не было, приходилось какое-то время идти по подземным ходам. Девушек, одетых лишь в красивые белые платья, сопровождали охранники, Верховный и комендант в защитных комбинезонах. Накануне один из охранников поднимался на поверхность, чтобы на специальной площадке все приготовить — нарвать побольше цветов и уничтожить следы прежних жертв, если такие еще оставались. Часть цветов он приносил вниз, и их угрюмая станция с голыми стенами на короткое время преображалась.
Девушки, одурманенные сонным напитком, не сопротивлялись. Их выводили наружу, вели на жертвенник, огороженный железной сеткой. Все ждали восхода солнца. И едва лишь первый луч касался земли, сопровождающие уходили. А одурманенные девушки оставались наверху и, видимо, быстро умирали среди цветов под палящими лучами солнца, вряд ли, впрочем, успев что-либо осознать.
«А почему бы не убивать их сразу из гуманности?» — мрачно спросила как-то Крыся. И баба Зоя объяснила ей, что жертва должна быть бескровной. «На запах свежей крови могут собраться самые жуткие твари», — загадочно сказала она.
— Тебе, может, еще повезет, Нютка, — сказала Крыся. — Я слышала краем уха — Игорь отца пытается упросить за тебя.
Игорь был сын Верховного. Ни для кого не было секретом, что он давно влюблен в Нюту и что его отцу это очень не нравится.
— У него все равно ничего не получится. Верховный его и слушать не станет. Нет, нам не на Игоря надо надеяться.
— А на кого же. Ты все еще ждешь, что в последний момент явится твоя мамочка и тебя спасет?
Только Крысе Нюта прощала такие шутки. Только Крыся знала, как исступленно Нюта ждет до сих пор. Еще малышкой, попав на станцию, она то и дело просилась к маме, но всегда натыкалась на уклончивые отговорки взрослых — мол, ей надо сперва окрепнуть, да и в туннелях неспокойно, может, со временем что-нибудь и получится, а пока надо набраться терпения. И она ждала, но верила, что мать сама ее ищет, не может не искать.
