Туллио Аволедо - Крестовый поход детей
Находясь на лестнице с незажженной свечой, чтобы сэкономить воск, он впервые в жизни обратил внимание на шумы. Где-то в распахнутом окне жалобно, словно привидение, завывал ветер. Звуки, которые издавало здание, напоминали хруст костей.
Дон поежился в своей стеганой куртке и закрыл глаза. Если вдруг кто-нибудь — или что-нибудь — вдруг захотел бы схватить его, он желал оставаться в блаженном неведении до самого последнего момента.
Глава 9
ОРКИ МОРДОРА
― Я погашу свечу, — прошептал Вагант.
― Пожалуйста, — ответил ему Джон, — для меня это не проблема. Можно мне сесть?
― Только не на этот диван. Садись на другой.
Послюнявив большой и указательный пальцы правой руки, Вагант погасил пламя свечи и поэтому не увидел улыбку, появившуюся на устах священника.
― Так значит, в нем ты хранишь свою личную библиотеку? — спросил Джон, когда вокруг стало темно.
Вагант вздрогнул.
― Я не понимаю, о чем ты говоришь.
― Они в этом диване. Но я все-таки не понимаю, зачем. Кроме тебя сюда ведь все равно никто не ходит. Ни друзья, ни девушки.
― Ты обо мне ничего не знаешь.
― Быть может. Вижу, ты, кроме комиксов, читаешь и книги по истории.
― Твои фокусы меня не пугают.
― Но я вовсе не хочу пугать тебя. Я хочу поговорить с тобой. Ты не против?
― Думаешь, я могу бояться разговора с тобой?
― Ты все говоришь об испуге, о страхе. С чего тебе меня бояться? Я всего лишь слепой раненый старик…
Вагант плюхнулся на диван напротив священника.
― Послушай меня внимательно. Я не знаю ни твои способности, ни откуда они взялись. Магия не производит на меня впечатления. Там, снаружи, я видел невероятные вещи. Невозможные вещи. Я видел создания куда более странные, чем ты. И я все еще здесь. И знаешь, что я тебе скажу? С тех пор, как ты появился среди нас, твоя жизнь висит на волоске, и этот волосок — то, как ты ведешь себя. Не стоит недооценивать Управляющего. Достаточно одного его слова, даже просто жеста, и твоя жизнь кончена.
― И покончишь с ней ты?
Вагант пожал плечами. Этот жест стал самым распространенным в мире после катастрофы.
― Я или любой другой. Какая тебе разница? Можешь быть уверен только в одном: назад дороги уже не будет. Ты никогда не видел Приношение.
― Зато ты видел. Расскажи мне, как это происходит. Мне любопытно.
Юноша усмехнулся. Кивнул головой.
― Тело разрезается на куски, в ванне или на полиэтиленовой пленке, так, чтобы не потерять ни одной капли крови. Потом эти куски режутся на куски помельче. Мясо идет на корм животным. Мышам, червям. Черви очень важны. Кости дробятся на удобрения. Мы храним только черепа. Но и их сначала обгладывают животные. Черепов у нас полная комната.
Вагант говорил механическим, безучастным, как будто бы не своим голосом. Создавалось впечатление, что он зачитывает какой-то скучный список. Когда он поднял голову, его голос изменился. Стал глубже, эмоциональней.
― Приношению нас научила Мама. Поначалу оно было не таким. Поначалу у нас не было ни животных, ни растений. Приношение…
Джон прочел в мыслях Ваганта то, что тот силился выразить словами.
Да, поначалу Приношение было совсем не таким.
Джон увидел это, как и многие другие вещи, в воспоминаниях молодого человека.
Он испытал смесь жалости и восхищения той хрупкой девушкой, которая взяла на себя тяжелую ответственность за жизнь заброшенного убежища, за вверенных ей малышей и нескольких детей постарше, в последовавшие за катастрофой дни волею случая оказавшихся здесь, как потерпевшие кораблекрушение путешественники. Здание начальной школы, находившейся в соседнем квартале, рухнуло. Выжило всего несколько человек. Среди них были только дети.
Ни один из учителей не выжил. Неспособные отыскать дорогу домой, часто в вызванном шоком кататоническом состоянии, эти дети как зомби бродили по улицам и в конце концов неизбежно оказывались у дверей единственного уцелевшего здания. После падения бомб, разгромивших оба аэропорта города, 80 % зданий Милана было разрушено взрывной волной. Чуть меньший процент его населения умер в тот же день и в последующие недели, когда с неба начал падать грязный снег, который нес в себе невидимую смерть. Возможно, их детский сад устоял благодаря тому, что был построен с соблюдением самых передовых технических норм. Или, что более вероятно, по чистой случайности.
В день, когда разразилось Страдание, Франческе Витали было 20 лет. Она работала ассистентом преподавателя в детском саду. Занималась несколькими трудными детьми. Остальные четыре преподавательницы ушли из сада в первый день катастрофы, чтобы попробовать попасть домой, к своим семьям. Больше об их судьбе ничего не было известно.
Даже в нормальных условиях взять на себя заботу о тридцати детях было полным безрассудством.
Делать это среди царившего тогда хаоса было попросту нелепо.
Имевшиеся в детском саду запасы еды закончились в первый день. И хотя они и не могли знать этого, то же самое произошлои во всем остальном городе. Съестные припасы были ограничены и часто погребены под обломками того, что только недавно было крупными супермаркетами. Устоявшие магазины опустошены мародерами.
На второй день из крана окончательно перестала течь вода. Двое детей умерли, харкая кровью. Это были дети, которые дольше всех пробродили по улицам под смертоносным дождем.
На третий день вместо долгожданной помощи пришли пятеро мужчин, вооруженных ножами и битами.
Из памяти Ваганта и Управляющего, свернувшегося в темноте калачиком прямо у выхода из комнаты, мозг отца Дэниэлса впитывал историю девушки, которая спасла Город.
Пятеро мужчин завладели детским садом. И Франческой.
Они насиловали ее по очереди. Овладевали ей немыслимыми способами. Она едва выжила. Но даже среди боли и унижений все ее мысли были только о ее детях. Особенно о самых слабых.
Никто из них не ожидал подобной жестокости. Взрослые всегда были для них источником заботы и помощи.
Те пятеро, что захватили детский сад, были сильными мужчинами. Они не ели три дня.
На четвертый день из столовой потянулся запах жареного мяса.
И на пятый.
И на шестой.
И каждый день повторялось надругание над телом девушки, связанной на полу, лежавшей в грязи и мерзости, которую оставляли эти мужчины, которые лизали и кусали ее своими вымазанными жиром губами.
На седьмой день, когда выжившие дети были уже на грани смерти от истощения, поскольку никто из них не стал есть кидавшиеся им на пол объедки и кости, один из плохих дядь вернулся в детский сад с ящиком виски в руках.
В тот вечер пятеро орков напились до беспамятства и дурноты и блевали человеческим мясом и алкоголем. Их главарь заснул прямо на Франческе.
Они допустили ошибку.
Всего одну.
Они выбрали неправильного ребенка на ужин. Вот уже несколько дней как Вагант обдумывал план побега.
В отличие от других детей, он так и не смирился со своей участью. В свои десять он был самым старшим из них и самым высоким. Когда детей выводили из кухонного шкафа, как Вагант называл про себя комнату, где их держали, он старался выглядеть слабее и ошеломленнее, чем на самом деле, и горбился, чтобы казаться ниже.
Никому бы и в голову не пришло обыскивать ребенка. А уж тем более такого безобидного, почти мертвого от голода ребенка.
От пришедшего за ним человека разило алкоголем. Он взвалил Ваганта на плечо и понес, как ягненка на бойню.
Вагант, в то время носивший другое имя, тайком достал из кармана перочинный ножик.
Этот ножик он отнял у одного хулигана, который был старше него и задавал ему в школе перцу.
Это был его трофей, предмет его гордости.
Он раскрыл его и без колебаний вонзил лезвие в ляжку несшего его на кухню мужчины. Мужчина выругался и упал на колени. Еще до того, как он успел упасть на пол, Вагант вонзил лезвие ему в глаз. Это был удачный удар.
Мальчику, который и вправду был очень истощен, повезло и во второй раз: оказалось, что «повар» стоит к нему спиной. Бейсбольной битой, взятой у только что убитого им мужчины, Вагант нанес второму орку безжалостный удар в висок. А когда тот упал, он ударил его еще раз — и еще, и еще, пока его голова не превратилась в месиво, а тело не перестало дергаться, словно от электрических разрядов.
Думал ли Вагант о том, что творит, пока делал это? Нет. Он просто делал это и все.
Еще двоих он обнаружил в соседней комнате.
Это было комичное зрелище. Они оба сидели на детских стульчиках, положив головы на парты. Пьяные в хлам. Замахиваясь битой, Вагант подумал об Орках Мордора.