Большая медленная река (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич
Ингвар вздохнул, почесал бороду, поправил курс штурвалом и продолжил.
— Когда Банга отдал концы, мы с Мануэлой оттащили его труп на ледник, а нападавших отвезли на тачке садовника к берегу и скинули в море. Мануэла, надо отметить, даже бровью не повела — как будто каждый день отмывает кровищу с полов. У меня глаз дёргается и ручки трясутся — а она трёт и напевает что-то под нос по-испански. Чтобы хоть как-то прийти в себя, мне пришлось втащить два стакана виски. Пострадавшую от рукожопых стрелков стену завесили циновкой и сели думать, что делать дальше. То есть думал я, а Мануэла так сидела, для эстетики. С одной стороны, я вроде как зиц-председатель, какой с меня спрос? С другой — знали об этом немногие, так что не факт, что следующих ликвидаторов не пришлют уже за мной. С третьей стороны, я могу оказаться полезен наследникам Банги — кто бы ни занял его место, белый переговорщик ему пригодится. С четвёртой — кто-то может решить, что я слишком много знаю, так что стоит свалить, пока никто не в курсе. С пятой — с пустыми карманами далеко не свалишь, да и обидно как-то. В общем, я был в полном раздрае, но два стакана виски пробудили во мне природный авантюризм.
Ингвар снова поправил курс, сверился с большой детальной картой, доставшейся ему с вещами предыдущего капитана, и продолжил.
— О смерти Банги сообщил только его помощнику. Тот примчался с десятком вооружённых негров, мрачно выслушал мой рассказ, поковырял пальцем дырки в стене, велел ждать распоряжений и никому ни в коем случае не говорить, что босса завалили. Потом забрал тело и свалил. Как я позже узнал, пристрелили его уже к вечеру. Удержать в тайне то, что организация осталась без главного, не удалось, и сразу многие подумали: «А почему бы боссом не стать мне?» Бангани оставил богатое наследство, там было что делить, и делильщики принялись за дело, попутно расчищая поляну от конкурентов. Через пару дней никого, кто знал бы о моей истинной роли в организации, не осталось, так что я принялся действовать, реализуя свой «двухстаканный план», порождённый алкоголем и стрессом. Натянув на себя белый льняной костюм, шляпу и приветливую улыбку сытого крокодила, я снова стал «рюсски мафия мэн Иван Гоголефф». Этот прекрасный человек прибыл в английский клуб, заказал шотландский виски, закурил гаванскую сигару, и объявил большую распродажу. Оказывается, его relationships in russian army… «Yes, man, forget about the «Soviet», now we are all Russian!» — вещал он с чудовищным акцентом. В общем, эти прекрасные люди готовы поставить уникально большую партию отменного железа по очень привлекательной цене. Привлекательной — если кто-то возьмёт всё разом. Если придётся разбивать на партии и продавать вдолгую — то цена будет обычной. Лично ему, Ивану Гоголеффу, второй вариант даже выгоднее, потому что его доля как посредника вырастет, но люди, которые выходят на рынок, ему не чужие, и он готов немного прогнуться. В силу сложившихся джентльменских отношений с уважаемыми друзьями по клубу, аванс будет символическим — всего пять процентов от сделки. Если найдётся желающий — вот номер счёта, поставка первой партии через неделю по обычной схеме.
— Бабки, пацан, были такие, что никто даже не подумал, что их могут тупо кинуть на аванс. Для Ивана Гоголеффа, с которым они уже не раз проворачивали масштабные поставки, это было бы… Ну, как серебряную ложку со стола стащить. Не тот масштаб. Разумеется, речь о безоговорочном доверии не шла — они были готовы всё досконально проверять, прежде чем выплатят основную сумму, но про эти пять процентов не подумал никто. Однако деньги, ничтожные в масштабе оружейного барона Ивана Гоголеффа, были весьма приличным состоянием для некоего Ингвара, владеющего только яхтой, домом на берегу залива и Мануэлой, да и теми — исключительно формально. В одиночку никто из моих постоянных клиентов такую сделку не тянул, но они не были бы англичанами, если бы не образовали немедленно паевой консорциум. На оффшорный счёт упали денежки, Иван Гоголефф откланялся и отправился «организовывать поставку». То есть примчался домой и быстро покидал немногочисленные личные вещи на крошечную яхточку.
— «А как же Мануэла?» — спросил бы ты, пацан, если бы мог. И это хороший вопрос. Я, долго делив с ней жильё и койку, так и не понял, как она ко мне относилась, и относилась ли вообще хоть как-нибудь. Усадил в прихожей, сел на стул напротив и сказал по-испански, уж как сумел: «Маня, я сваливаю. Скоро тут начнётся реальная жопа, и меня кто-нибудь непременно грохнет. К тебе вроде претензий быть не должно, но я как честный человек предлагаю тебе место на яхте и в моей жизни. Хочешь — поженимся по-настоящему, хочешь — отпущу тебя, как канарейку из клетки, и лети куда хочешь». И знаешь, что она мне ответила, пацан? Ни хрена. Смотрела мимо меня и напевала, улыбаясь. Не уверен, что она вообще поняла, что я сказал. Я повторял и так и этак, уговаривал, кричал, злился, — ноль реакции. Не тащить же её было на яхту, оглушив, как Лысую? Метнулся в город, привёз нотариуса, оформил на неё дом и машину, перевёл ей все деньги, которые были на местном счету — не так чтобы много, но по африканским меркам более чем прилично, на одни проценты можно прожить, если скромно. Потом попрощался как мог горячо — против этого она никогда не возражала, — и поутру поднял якорь. Годами позже, когда пыль этой истории улеглась, и стало можно пользоваться деньгами с офшорного счета, я осторожно навёл о ней справки. Мануэла Гоголева всё так же жила в своём небольшом поместье. Одна, с парой преданных слуг и, кажется, совершенно не страдая от одиночества. Я перевёл ещё денег, чтобы она уж точно не нуждалась до конца дней своих. Может быть, она так и сидит там в кресле-качалке, глядя на океан и напевая что-то непонятное себе под нос. Сумасшедшая одинокая тётка, или, наоборот, счастливая женщина, которую наконец-то все оставили в покое.
— Сейчас пройдём тот поворот, пацан, и встанешь за штурвал. Дальше, если верить карте, километров сто прямика, знай держи ровно. А мне надо будет порешать несколько вопросов с нашим доктором. Чем закончилась история? А разве не очевидно? Яхточка была каботажная и годилась только ловить рыбу в заливе, Банга ни за что не дал бы мне купить что-то, на чём я смогу удрать. Идти на ней в океан было чистым безумием, но я рискнул — и выиграл. Морские боги хранили меня, ветер был как по заказу, ни одного шторма или штиля, как поставил паруса — так и шёл себе по компасу, куда нацелился. Я был без гроша за душой, украденные деньги должны были как следует «отлежаться», прежде чем их можно было пустить в «отмывку», иначе след привёл бы ко мне. В общем, Иван Гоголефф без следа канул в океане, оставив Мануэлу молодой вдовой, а Ингвар продал яхту в порту прибытия. За полцены, зато она сразу сменила имя и затерялась навеки, не оставив ко мне ниточек. Дальше тоже было много интересного, но это уже совсем другая история. Становись к штурвалу и держи приблизительно посередине, бывший капитан этой посудины говорил, что фарватер в основном чист, а в этом врать ему было, вроде бы, незачем.
***
— Лысая, эй, Лысая! Свали в каюту, поговорить надо. Ага, спасибо, Лысая Башка. Эй, все, посидите по норкам, я в коридоре побуду. Доктор, Лысая, надеюсь вы меня слышите. Док?
— Да, Ингвар, слышу.
— Док, я хотел бы, чтобы ты осмотрел эту даму на предмет её физического здоровья. С душевным-то и так ясно. Меня смущают шрамы на её тыкве. Я понимаю, что рентгена тут нет, но, может, хотя бы пощупаешь? Потому как её манера орать по ночам вызывает у меня подозрение, что ей больно. А учитывая, что она у нас кремень-баба, которая может очком перекусить лом, больно ей должно быть сильно. А вдруг таблеток каких попить от башки надо? Сможешь оказать мне эту услугу?
— Да, Ингвар, конечно. На многое не рассчитывайте, но, что могу, сделаю. Вы понимаете, что она должна быть без сознания или крепко спать?
