Юлия Зонис - Время Химеры Геном Пандоры
Преподобный, слегка выбитый из колеи, недовольно поинтересовался:
- Что «не сейчас»?
- Не сейчас, говорю, слуги дьявола бродят по земле, приняв человеческое обличье. Сейчас по большей части звериное. Слыхали о такой маленькой неприятности под названием «Кадаврогеддон»?
Колдун снова наступил Хантеру на ногу, но было уже поздно. Священник насупился.
- Кадаврогеддон? Так неразумные называют то, что сами накликали на свои головы. Призвали в своем неведении и гордыне. Гнев господень принимает разные формы, но суть одна - Господь карает отступников и маловерных. Посему я вынужден спросить - крепка ли ваша вера?
- Крепка, - поспешно сообщил Колдун, топчась на левой ступне охотника.
- Хорошо. Но, как я говорил, зло принимает многие формы... Скажите мне, и скажите искренне, как сказали бы перед лицом судьи нашего небесного: не лежит ли на вас дьяволова печать? Не замечали ли вы в себе или в товарище своем что-либо необычное, не присущее роду людскому, искажающее облик человеческий, коий есть отражение творца?
Колдун не успел удержать Хантера, и тот сказал, громко и злобно:
- То есть, нет ли у нас копыт и хвоста? Копыт нет.
Тут охотник выдернул свою многострадальную ногу из-под ботинка Колдуна и всем продемонстрировал рваный и грязный рождественский носок. Копыта под носком, несомненно, не было.
- Насчет хвоста - могу спустить штаны и показать, но здесь дамы. Так что если преподобный желает, мы можем пройти вон в тот сарай...
Преподобный залился такой багровой краской, что у Колдуна появились смутные сомнения - а не испытывает ли он и вправду желания уединиться в сарае с охотником? Воздержание - вещь, конечно, достойная...
Негодующе сопя, отец Элиэзер воскликнул:
- Не следует понимать слова мои столь буквально! Не только и не столько о физических пороках я веду речь, сколько об иных отклонениях. Известно, что дьявол одаривает своих слуг многими дарами. Так, могут они заглядывать в мысли людей и говорить как бы ангельскими голосами, неслышимыми никому, кроме тех, кого задумал совратить нечистый...
Колдун быстро взглянул на Хантера. Охотник паскудненько ухмылялся. Вот, настал его звездный час. Интересно, что добрые поселяне делают со слугами дьявола? Сжигают на костре? Топят в яме с нечистотами? Или банально вешают на изгороди, чтобы другим неповадно было?
- Нет, - громко и отчетливо произнес Хантер. - Мне не известно о таких отклонениях. И я, и мой напарник стопроцентные люди, пробы некуда ставить. А теперь дайте, наконец, пожрать!
На ночь из заперли в сарае, принадлежавшем брату Иеремии Апшерону. Колдун так понял, что это вроде карантина. Если отсидят в сарае три дня и никаких дьвольских отклонений не покажут, им разрешат свободно разгуливать по деревне. В ответ на вопрос, а не хочет ли почтенный отец Элиэзер и его паства услышать и новостях из внешнего мира, преподобный лишь презрительно фыркнул.
- Мир есть дьявол, - повторил он. - Никто здесь не желает слушать о дьяволе.
У Колдуна зародилось подозрение, что заглушка тут появилась неспроста. Если преподобный и впредь желал удерживать свое стадо в святой уверенности, что за пределами деревни беснуется нечистый, прежде всего следовало отрезать связь с внешним миром. В таком случае, отец Элиэзер был совсем не так прост, как казалось, и на это стоило обратить внимание.
Побеседовать с хозяином дома тоже не удалось. Тот на все обращения Колдуна отвечал молчанием или неопределенным хмыканьем. Впрочем, поесть своим гостям - или пленникам - он все же принес. Две здоровенных миски, наполненных буроватой кашей, каравай кукурузного хлеба и увесистый ломоть ветчины. Колдун уступил голодно рычащему Хантеру половину своей порции и задумался. Вечерело. Сквозь узкое оконце под крышей сарая лился красный закатный свет. В углу свалена была то ли репа, то ли брюква, то ли еще какой-то таинственный овощ. От кучи слабо тянуло гнилью. Что-то там ворочалось, попискивало, и хорошо, кабы не сами корнеплоды. Один раз невдалеке ударил колокол - наверное, созывал поселян на вечернюю молитву. Оконце налилось синевой, а затем в него заглянула острая маленькая звездочка. За стенкой шуршало, щебетало, скрипело - пробудились ночные насекомые, а, может, ботва в огороде вела светскую беседу.
- Жаль, - сказал Хантер, отрываясь от миски и облизывая масляные губы.
- Что «жаль»?
- Жаль, что подружку свою ты с нами не взял. Она бы быстренько прорыла ход наружу.
- Ее бы тут убили.
- А то как же. Непременно бы убили. Не нравятся мне эти святоши. Как бы они и нас не мочканули, во славу Господа, единого и всеблагого.
- А я думал, они вам по душе. Вы ведь тоже не любитель... отклонений.
- Не любитель, - охотно согласился Хантер. - Я, пацан, много чего не любитель. Например, не люблю, когда меня засовывают в сарай и снаружи запирают задвижку.
- Я мог бы выбраться в окно, - с сомнением сказал Колдун, разглядывая узкий прямоугольник.
- Давай. А я подсоблю. Надо отсюда валить.
- Надо найти и отключить заглушку.
- А ты умеешь?
- Могу попробовать.
Тут их разговор прервался, потому что снаружи заскреблись. Скрипнула задвижка, и в открывшемся проеме показалась черная фигура. Хантер напружинил руки, готовый бить насмерть. Фигура поднесла палец к губам и, пугливо оглянувшись, снова прикрыла дверь. Затем, обернувшись к напарникам, пришелец прошипел:
- Шшш. Пожалуйста, не шумите. Я хочу с вами поговорить.
У пришельца оказалась зажигалка «Зиппо». Щелкнув ею, он на мгновение осветил лицо с рыжей бородой и голубыми испуганными глазами. Затем огонек потух.
- Не надо света, - шепнул гость. - Они заметят.
- Они? - спросил колдун.
- Отец Элиэзер и его бесноватые. Я Ковальский. Доктор Ежи Ковальский.
- Вы доктор?
- Да, педиатр. То есть был педиатром, пока не угодил в этот дурдом. Теперь я брат Иисус Ковальский.
- Иисус. Это забавно.
- Да, очень забавно. Слушайте. Вы, как я понимаю, пришли из внешнего мира? Откуда именно?
- Британский Анклав.
- Британский Анклав...
Доктор Ковальский, он же брат Иисус, покатал эти слова на языке, как сладкую карамельку.
- Значит, старушка Британия еще держится?
В голосе пришельца послышалась улыбка.
- Да. А вы там были?
- Был, на конференции в Лондоне. Много лет назад. Сейчас, должно быть, все изменилось.
- Темза еще не вытекла, - нетерпеливо вмешался Хантер. - Хотели говорить - говорите.
- Да, так вот. Я жил в Бостоне, работал там в клинике, когда разразилась катастрофа.
- Из Бостона никто не спасся, - подозрительно заметил охотник.
- Правильно. Мне не повезло. Или повезло. Я был на межднародном слете педиатров в Торонто. Семья осталась в Бостоне, я потерял с ними связь... Эти ублюдки глушат все частоты, вы знаете?
- Знаем. Дальше что?
- Из Торонто я выбрался пешком, на дорогах были страшные пробки. Аэропорт закрыли, объявили чрезвычайное положение. Только военные рейсы. Я пробирался на юг, к Ниагарскому мосту, а угодил сюда.
- Скажите спасибо, что вас не сожрали по пути.
- Я каждый день говорю спасибо. Каждый день, только не в этой их проклятой церкви... Слушайте. Сначала тут была нормальная община, а отец Элиэзер был вовсе не отцом, а братом Мордехаем, это уж он потом сменил имя. «Помощник господа», как же.
- Доктор Ковальский, - сказал Колдун. - Свое недовольство отцом Элиэзером вы можете высказать потом. Что тут вообще происходит?
Ковальский помолчал, а затем глухо выговорил:
- Здесь происходят убийства. Прикрываясь именем Господним, они убивают собственных детей.
Из рассказа доктора Колдун уяснил следующее. Когда Ковальский присоединился к общине, связь с внешним миром еще поддерживалась. Шла речь об эвакуации, но потом о маленькой деревне и ее обитателях все забыли. И они продолжили жить там, где две сотни лет жили их предки. Построили Большую Изгородь, как могли отбивались от кадавров. В те месяцы погибли многие. А затем атаки внезапно прекратились. Люди вздохнули с облегчением, но тут начали изменяться растения. Репа, морковь, картошка - все, плодоносящее под землей, приняло странные формы. Отказаться от мутировавших растений селяне не могли, они бы просто умерли с голоду. Продолжали есть, хотя Ковальский настойчиво рекомендовал не употреблять странные продукты в пищу сырыми. Еще через некоторое время стали рождаться больные дети.
- Судя по всему, это мутация, связанная с Х-хромосомой. Для мальчиков она летальна. Пренатальная смертность. Попросту говоря, выкидыши на шестой-седьмой неделе беременности.
Девочки выживали, но рождались деформированными. Вот тогда-то брат Мордехай провозгласил себя отцом Элиэзером и захватил власть.
- Это психопат заявил, что рождение изуродованных детей - кара Господня за грехи и непослушание. Я пытался убедить людей, что это простая мутация. Казалось бы, любой, кто поглядел на наш урожай, должен был бы понять. Но они не поняли. Предпочли поверить сумасшедшему.
