Дмитрий Медведев - Эпоха мертвых. Дилогия (СИ)
— Ну что, Боб, — ухмыльнулся генерал, кивая приятелю на стул напротив. — Садись. Какой-то ты невеселый, что такое?
— Вот об этом-то я и пришел с тобой поговорить, Вилли, — полковник Джефферс грузно уселся, едва уместив свое жирное брюхо за столом. На нем и вправду лица не было.
— Так и знал. Ты всегда был мягкотелым, — вздохнул генерал, вынул из нижнего ящика бутылку виска с двумя стаканами и поставил их на стол. — Как будто не понимаешь, что мы обязаны это сделать. Обязаны.
— Вилли, но как он мог это одобрить? Как мог поставить подпись?
— Сколько раз ты встречался с нашим президентом лицом к лицу?
— Этот был третий.
— То есть ты три раза пожимал его руку, так?
— Так, — кивнул полковник Джефферс, не понимая, к чему клонит генерал.
— Тогда, черт возьми, ты не мог не заметить, какая мерзкая у этого ублюдка рука — вся какая-то хилая, тощая, вялая. Это не рука победителя, не рука лидера, это — дохлая медуза, в лучшем случае, и трогать руку нашего, гм, лидера, ничуть не приятнее, чем склизкую морскую тварь.
Генерал поднял свой бокал, полковник сделал то же самое. Офицеры обменялись кивками нахмуренных лиц и опрокинули напиток. Тот радостно побежал вниз по пищеводу, оставляя за собой обжигающий след.
— Он — жалкая марионетка. И все об этом знали, — Уитмор сделал небольшую паузу, сморщился — он уже десять лет мучился от панкреатита, пить ему категорически запрещено, но ирландские корни не позволяли генералу прожить без крепкого алкоголя больше недели, от которой не спасали никакие таблетки. Наконец, перетерпев приступ острой боли, он продолжил. — Даже самые большие тупицы на свете догадывались, что он даже с хреном своим самостоятельно не управится, какая уж там страна. Тем более такая, как Америка.
— Да? И где же тогда кукловоды? — Джефферс почувствовал себя уязвленным, он испытывал к президенту уважение и, возможно, даже некую симпатию. Во всяком случае, он был куда лучше своего оппонента в предвыборной гонке, безумца, чуть ли не в открытую призывавшего к ядерной войне.
— А нет их, померли, видать, — развел руками генерал. — Но он слишком привык подчиняться, так что… Моей задачей было собрать цели, а потом сказать президенту — заметь, именно сказать, не просить — чтобы он поставил свою закорючку. Он в военных вопросах некомпетентен, что ему еще оставалось делать?
— А если прилетит ответ? Ну откуда у тебя такая уверенность, Вилли?
— Боб, Боб, — разочарованно поцокал Уитмор. — Я хоть раз поступал опрометчиво, под наплывом чувств, теряя берега? Нет. И сейчас я верен себе. Ни Россия, ни Китай больше не представляют угрозы. У первых армия развалилась за пару дней, что доказало мои предположения касательно того, что можно было ударить по ним и раньше с минимальным риском. А узкоглазые, с их перенаселенностью, практически мгновенно исчезли как нация, превратившись в полтора миллиарда мертвых или живых, но пустоголовых болванов.
— Но если все-таки что-нибудь да вылетит?
— Что-нибудь мы собьем без проблем. Про подлодки забудь — ими мы занялись в первый же день этой суматохи, они все на дне. Да и серьезную волну отразим, — уверенно отозвался генерал. — ПРО в Польше под контролем, почти все базы в Европе тоже вернулись, там теперь порядок. Ни тварей, ни гражданских. А еще — и ты это знаешь — русские сами открывали шахты девятого числа, но не решились ударить. А теперь у них там некому бить по нам, дезертирство невероятное, скажу я тебе. Как и у нас, впрочем, просто до нас позже докатилось. Так что удар, который мы нанесем, будет ограниченным. Можно даже сказать, хирургическим, только вместо скальпеля у нас будет бензопила.
Ненадолго воцарилась тишина. Джефферс обдумывал услышанное, заново пропуская через себя каждое слово. Уитмор же явно скучал, побрякивая по столу костяшками пальцев. Он в своем решении не сомневался, и этот разговор был для него пустой тратой времени, а еще данью уважения к старому приятелю. Убрав виски и стаканы на место, генерал закинул голову к потолку и начал насвистывать мелодию из какого-то старого фильма. Его переполняла энергия, он только что отдал революционный приказ, и теперь его подмывало как можно скорее броситься в командный пункт и увидеть результаты. Фамилия «Уитмор» навсегда останется в истории человечества, и плевать было генералу, как его поступок будут трактовать потомки, как правило, неблагодарные.
Джефферс посмотрел на маленький флаг Соединенных Штатов, соседствующий на блестящей поверхности стола с аккуратной стопкой секретных бумаг, и, сформулировав мысль, вновь поднял взгляд на своего боевого товарища.
— Зачем ты включил в список три лагеря временного размещения? Чего ради нам бомбить гражданских?
— Как бы вся эта заварушка не закончилась, мы не можем допустить вероятности возрождения любого из наших противников. Вон, северокорейцы не стали телепениться, взяли и стерли своих южных соседей с лица земли. Сами, правда, тоже пострадали, но и хрен с ними. Это просто хороший пример решительности, а она нам сейчас нужна как ничто другое. На мушку взяли только самые большие лагеря, там, где много военных и хорошее «железо», а также где есть, так скажем, демографический потенциал. Стихийные скопления людей никто не тронет.
— Когда?
— Ракеты ушли, — Уитмор посмотрел на часы. — МБР в пути. Ударили по минимуму, чтобы не было серьезных экологических последствий — никто не знает, как поведет себя природа после нескольких десятков практически одновременных взрывов. Нам нужно разделаться с основной живой силой и скопищами техники, остальное не так важно. Заодно, кстати, яйцеголовые проверят свои гипотезы насчет ядерной зимы и еще какой-то дряни.
— И много гражданских целей? — Джефферс почувствовал, что сердце плавно стекает куда-то вниз. Ему даже не нужен был ответ, чтобы понять, что через считанные минуты погибнет огромное число ни в чем не повинных людей. Не ради этого он шел в армию, так какого черта терпит?
— Восемь у китайцев — успели со спутников засечь две дюжины хорошо организованных лагерей, охраняемых армией. У русских три больших лагеря — на территории Беларуси, недалеко от границы, под Новосибирском и в Балтийске — и две дюжины военных целей. Чтоб в будущем не воспользовались, так сказать. Мелкие скопления нормальных людей трогать не станем, не волнуйся, гуманист ты наш. Мы уже провели разведку, на такой сброд жалко тратить дорогие ракеты и боеголовки.
— И все же, какие же могут быть последствия? Экологические, конечно, какие-то данные должны быть, предположения, — продолжал дивиться Джефферс — вопросы он задавал полуавтоматически.
— Они противоречат друг другу. Заодно и проверим, где была правда, а где ложь, — хмыкнул Уитмор, и сверкнувшая под светом лампы синева его глаз показалась Джефферсу пугающей. — Ядерными зарядами бьем только по городам и лагерям, заряды не слишком мощные, потому как и цели не самые масштабные — несколько военных объектов, да обычные люди.
— Слушай, Вилли, — Джефферс неожиданно для самого себя вдруг вскипел. — Конечно, мы с тобой военные, и у нас есть долг. Но как тебе не стыдно добивать не просто мертвого, а разлагающегося врага? Что за радость — глумиться над трупом, тем более…
Джефферс умолк, наткнувшись на полный ледяного презрения взгляд Уитмора. Он не мог противиться гипнотическому эффекту этих слишком молодых и слишком холодных для шестидесятилетнего человека глаз. В таком возрасте пора превратиться в доброго дедушку, который и мухи не обидит.
Захотелось провалиться сквозь землю, но Уитмор не отпустит так просто, обязательно скажет еще что-нибудь, и тогда вновь почувствуешь себя мелкой сошкой, которая не в состоянии оценить замыслы великих.
— Странно, Боб, вот сколько раз я задавал себе вопрос, а ответ найти не мог, — вздохнул Уитмор, сожаление вышло слишком наигранным. — Ты ведь смелый боец, я помню и Вьетнам, и Ирак, но при этом ты слишком сильно поддаешься эмоциям. Сейчас настал момент, когда мир будет вновь вставать на ноги. Твари отступили, мы пока не понимаем, почему, но мы знаем, что наши скромные персоны им более не интересны. Пришел час отвоевать свое, понимаешь? Ты хочешь, чтоб наша страна оставалась лидером и дальше? Чтобы это продолжалось веками? Чтобы дети наших детей жили в сильной Америке?
— Конечно. Но…
— Здесь не может быть «но», — покачал головой генерал, не отрывая тяжелого взгляда от глаз Джефферса. — Я присягнул этой стране, и я люблю ее. За Америку я отдам жизнь, я расстанусь с ней даже ради таких никчемных сограждан, как наш президент или какой-нибудь сраный ниггер, ненароком отстреливший себе яйца отцовским пистолетом. И я сейчас выполняю свой долг.
Джефферс тяжело вздохнул. Он глянул на темный циферблат часов, прикинул в уме и вопросительно посмотрел на Уитмора. Тот кивнул.
