Алексей Доронин - Чёрный день
Мощность этой бомбы могла быть невелика в абсолютном исчислении, но точка приложения оказалась верной. Зев пропасти раскинулся там, где располагался старый центр города. Там были жилые дома, в одном из которых он обитал целую вечность назад, школы, в одной из которых он когда-то, будто в прошлой жизни, получал ненужные, бесполезные знания. Отмахиваться топором от врагов и грабить магазины там не учили. Был стадион, на который он никогда не ходил, потому что не выносил скоплений людей, аллеи и скверы, где никогда не гулял по вечерам, предпочитая тишину и мертвящий покой четырёх стен да морок старых книг, написанных такими же сдвинутыми затворниками. Место, где он надеялся и верил, мечтал… О чём?
Пропади оно пропадом. Чтоб оно всё провалилось. Катись оно всё…
Там был его дом.
Бойтесь, бойтесь желать, ибо ваши желания могут сбыться.
Теперь всё это в прошлом, а прошлое похоронено в этой яме.
Когда-то он трусливо бежал из этого города, думая, что сможет измениться, начать «новую жизнь». Он ушёл, бросив себя прежнего, прокляв его и всех тех, кто был рядом, обвинив их в своих неудачах. Но порвать с прошлым не удалось, он так и не нашёл новой жизни, не нашёл вообще ничего, кроме разочарования.
Теперь, перед лицом всеобщей гибели, он возвращается на пепелище. «И дым отечества нам сладок и приятен». Но здесь не пахло дымом. Здесь не было запаха жирной гари, который витал месяц назад над сгоревшими развалинами Новосибирска и посёлков, попавших в зону поражения, не было густой копоти на стенах. Если они и были, то давно выветрились, унесённые ураганами, трепавшими истерзанную плоть земли. А родные стены… их тут осталось немного.
Теперь это место было лишено звуков, запахов, всего. Даже ненавистный ветер, и тот исчез. Провал скрывался в темноте, как разверстая пасть голодной могилы, поджидающая новую жертву. Он выглядел в точности как в том сне.
Что почувствует неосторожный человек, если буран занесёт его в эти края и он обнаружит пропасть, только ступив в пустоту? Даже остановившись как вкопанный и отшатнувшись, он не спасётся. Взгляд вслед за лучом фонаря упадёт вниз и не встретит преграды, тело в рефлекторном движении качнётся вперёд. Совсем немного, но достаточно для того, чтобы потерять равновесие. А ветер тут как тут. Он подтолкнёт падающего в спину, и душу засосёт в бездну, а внизу, на острых камнях, останется лежать лишь изломанная, пустая, как змеиная кожа, оболочка.
Провал поражал воображение, настолько он не походил ни на один из земных ландшафтов. Куда больше он напоминал кусок марсианской поверхности, перенесённый на Землю дьявольской силой. Наверное, такими представляли древние греки врата в царство Аида. Границу между миром живых и миром мёртвых. Ворота, открывающиеся в одну сторону.
Он был глубок. Аккумуляторный фонарь, которым Данилов разжился совсем недавно, не помог ему разглядеть дна. Больше пятидесяти метров. Александр вспомнил, что на такой глубине вроде бы начинались скальные породы. Геолог, пожалуй, мог бы объяснить научно, а чего ждать от филолога? Саша мог представить, как это было, только приблизительно. Он знал, что подошва холмов, на которых стоял город, напоминала червивое яблоко. Под ним располагался лабиринт шахтных выработок, часть из которых после ликвидации предприятий была затоплена, часть просто брошена. Они со всех сторон окружали нетронутые целики, над которыми располагались жилые районы. Лет пятьдесят назад был случай — подработали несколько улиц, и людей пришлось спешно выселить, если не сказать «эвакуировать». На том месте образовался уголок лунного ландшафта с озёрами из дождевой воды.
Здесь было то же самое, только в ином масштабе. «Грабен» — подсунула ему память подсказку из школьного учебника. Так назвался опустившийся по разломам участок земной коры. От немецкого «der Graben» — канава, яма, котлован. Однокоренное с «das Grab». Могила.
Он догадывался, и всё равно не мог поверить, хотя сознание, издеваясь, давало ему развёрнутое объяснение. Кинетическая энергия взрыва вызвала тектонические подвижки, температура в эпицентре вызвала возгорание угольных пластов, чудовищное давление создало эффект вакуумной бомбы. Один большой «хлоп».
Какой-то тёмный контур выступил из мрака по правую руку от него, метрах в сорока от ямы. Данилов отправился туда, радуясь поводу оставить между собой и бездной хоть какое-то расстояние. Ничего интересно, участок стены какой-то постройки. На полпути к ней, споткнувшись о железный обломок, Данилов матюгнулся, но тут же его язык прилип к гортани. Не отдавая себе отчёта, Саша наклонился и выковырял предмет из снега. Блеснули буквы: «Тупик».
Так называлась эта часть Центрального района, рядом с железной дорогой и заводом «Электромашина», где раньше делали какую-то начинку к подводным лодкам. «Которые, надеюсь, успели отплатить супостату по полной программе. Сотней миллионов убитых минимум…» — пришла вдруг мысль в его голову. Фашистская, людоедская, но очень естественная. В последнее время его либерализм и гуманизм растаяли на глазах.
Подержав указатель несколько мгновений, Данилов разжал пальцы, и он со свистом исчез в чёрной яме. Как ни старался Саша услышать звук падения, бездна хранила молчание. В гулкой тишине, повисшей над бывшим городом, любой шорох должен разноситься на километры. Неужели там не было дна? Чушь, у любой пропасти оно по определению есть. Наверное, внизу лежал метровый слой снега, который поглощает все звуки. Самое логичное объяснение. После ворот в ад.
Им внезапно овладело странное чувство, словно всё это уже когда-то было или будет — и не раз. И пропасть, и страх, и гнетущее ощущение чужого присутствия.
«Бежать, бежать пока не поздно, без оглядки», — проснулся старый знакомец, внутренний голос. Саша цыкнул на него, и тот замолчал. Можно убежать. Он так всегда делал, но раньше у него было куда бежать, а теперь отступать некуда. Позади… да ничего не было позади.
Нет, не дождутся. Он в кои-то веки попробует сделать не то, чего от него ждут. Для начала взглянет страху в глаза. Окинет взором своё прошлое и только после этого повернётся и уйдёт. Ведь именно за этим он сюда шёл.
Борясь с головокружением, парень приблизился к самому краю, к тому месту, где горизонтальная поверхность превращалась в наклонную и резко уходила вниз. Он подошёл, присел на корточки и посмотрел туда. Это продолжалось всего пару секунд, но они показалась Данилову вечностью. Потом он медленно опустился на снег, в паре метров от края.
Края родного…
Он всё понял. Остатки его надежды канули в такую же бездонную пропасть. В Тартарары, в Шеол, в Лимб, в Геенну огненную, как ни назови. Его захлестнуло отчаяние — запоздалое, потому что полтора месяца назад зарево над Новосибирском сказало ему обо всём красноречивее слов. Уже тогда было ясно, что идти некуда, но непостижимым образом, обманывая и отвлекая себя житейскими пустяками, Саше удавалось поддерживать искру надежды до этого дня.
Хотя какой это «день»? Чёрный. Тот самый, в ожидании которого люди пытались оставить что-то про запас. Как будто к этому, как к смерти, можно подготовиться.
Он смотрел вниз. Его удивляло только то, что он ещё не ощущает желания спрыгнуть. Видимо, это придёт позже. Время ещё было.
Надо было уходить, пока не поздно, но он медлил, словно у гроба дорого ему человека. Александр сидел и смотрел в небо, такое же тёмное и пустое, как яма под ногами. Как это бывает после смерти близкого человека, до него с опозданием дошло, что это произошло на самом деле. Произошло с ним, со всеми, и ничего уже нельзя изменить. Дикая усталость обрушилась на него прессом, вдавила в стылую землю. Так он и лежал, пока не перестал чувствовать холод.
После увиденного в Провале он не видел смысла продолжать. Как можно бороться с тем, что никогда от тебя не зависело? С объективной логикой истории. С тупиком, в который зашла цивилизация. С человеческой тупостью, жадностью и злобой. Против него действовали силы, определявшие ход человеческого «прогресса» и его финал. То, что он уцелел — исключение из правил, их же и подтверждающее. Притом, временное исключение.
Вдруг Данилов понял, что встал на ноги. Это его удивило, он не помнил, чтобы отдавал своему телу такой приказ. Тем не менее он стоял и более того — шёл! Медленно, незаметно приближаясь… Не помня себя от ужаса, парень попытался остановиться, но его ноги заскользили как на льду и продолжили движение.
Он застыл на самом краю, почувствовал кожей воздушные потоки, поднимавшиеся из глубины. Ему осталось сделать «маленький шажок для одного человека» навстречу зовущей бездне, нырнуть в спасительную тьму, раствориться в ней, забыть жизнь как дурной сон, будто он не рождался вовсе или родился мёртвым, не шёл по дороге скорбей и страданий, появившись на свет настолько не вовремя.
