Николай Берг - Лёха
Деревня открылась сразу вся. И транспорант этот над въездом тоже, как триумфальная арка. Размеренно крутя педали, оба спасателя не торопясь въехали в деревню. Середа величественно остановился сразу за транспорантом, огляделся. Лёха тоже, судорожно вспоминая многочисленные сериалы с гламурными гитлеровцами, приосанился, глянул вокруг орлом. Немножко ужаснулся тому, что деревня такая здоровенная оказалась, потом почувствовал под рукой гладкую деревяшку тяжелого приклада. Не торопясь, чтобы не получилось что нелепым, повесил винтовку на плечо, так вроде удобнее схватить, если что.
— Эй, юнге, малшик, комм! — громко и картаво каркнул рядом Середа. И прозвучало это очень как-то незнакомо, по-чужому очень. Лёха изумленно глянул на напарника, уловил его злобный взгляд и тут же исправился. Неподалеку стояло несколько мальчишек-подростков, и именно к ним артиллерист обращался. Мальчишки не без робости приблизились.
— Отвечайт! Здесь есть зольдаты дойтше Рейх? На жительствие?
— Не — замотали головами мальчишки. Вопрос, как ни странно, они поняли сразу.
Середа изобразил физиономией неудовольствие, нахмурился. Ребятня как-то незаметно попятилась.
— Альзо, гдье есть тут вам — тут Середа напрягся и выдавил: ссстарьоста? Мит аугенблик тафай-тафай зидесь! Бистро! Сстарьоста!
У Лёхи большая часть сил уходила на то, чтобы держать морду кирпичом и незаметно оглядывать все вокруг. Сразу показалось, что до спасительной опушки, где залег бурят очень и очень далеко.
Пареньки поняли сразу, что от них потребовал грозный немец, и тут же порскнули вдоль по улице, оставив из всей кучки только парочку, не то самых ушлых, не то самых глупых.
Середа тем временем опер велосипед о жердевую изгородь и на несгибающихся ногах горделиво прошествовал к стоящему неподалеку колодцу с журавлем. Там он не спеша достал из кармана блокнотик, карандашик, зачем-то понюхал, наклонившись к срубу, и стал увлеченно что-то записывать.
Селяне не заставили себя ждать — с разных сторон достаточно прытко поспевали две группы — слева пара парней, босых, но с винтовками и мальчишка с ними, справа — благообразный бородатый селянин со свитой — вот на этого Лёха сразу подумал, что этот видать староста. И взволновал он куда меньше, чем двое губошлепов с винтовками, которые выглядели бы вовсе невнушительно, если б не оружие. Впрочем, тут менеджер вовремя вспомнил, что он не хрен с бугра и не фантик какой, а арийский героический воин и винтовки и у самих найдутся, потому, не давая себе испугаться как следует, сдернул карабин с плеча, грозно схватил его обеими руками и рявкнул, неожиданно очень уместное в этой ситуации:
— Хальт!
К его огромной радости босые гопники в кепках, но с винтовками, оторопели и тут же задрали руки вверх. Староста же со свитой наоборот поспешил куда пуще.
— Кто есть тут говрить по-немейтски? Вэр шприхьт ауф дойч? — оторвавшись от записывания чего-то в блокнотик, строго спросил у подоспевшего бородача Середа. И надо сказать, что фраза это прозвучала странно и чуждо, да еще и ударения лукавый артиллерист сделал не там, где положено, отчего и Лёха не вполне и не сразу вопрос понял.
— Не вем, пан, не зрозумив, не розумій по-німецьки — заторопился бородач, весьма опасливо поглядывая на ощетинившегося Лёху.
— Зер шлехьт! — укризненно заявил ему Середа.
Староста изобразил всем телом крайнюю степень виноватости. Ему только хвоста не хватало, такого же пышного, как борода, он бы его сразу поджал для полноты картины.
— Это есть отшень плёхо — наставительно продолжил ряженый арбайтсфюрер воспитательную работу.
Староста изобразил еще большую виноватость, хотя вроде уж дальше было и некуда.
— Вэр бист ду? Кто есть ты тут? — ткнул пальцем в виноватого старосту Середа. Получилось это у него величественно.
— Староста я, Олександр Гогун — часто и низко закланялся бородатый.
— Ах, зо! Это есть кто? Документе фюр ваффен? Папиер? Бьентофк — докумиент? — палец указал на пару гопников с винтовками.
— А, документи на зброю? — расцвел от догадки староста и кивнул одному пареньку из своей свиты:
— Миттю принеси папери пану официеру!
Тот только пятками засверкал. Середа не стал тратить время на разглядывание аборигенов, а снова стал что-то черкать в блокнотике, что явно не понравилось старосте.
— Вифиель вассер махт дас гут? — словно студента на экзамене спросил строгий арбайтсфюрер местного вождя.
— Вибачте пане, не розумій по-німецьки — с полным раскаянием заявил нерадивый староста. Манипуляции у колодца с блокнотиком и главное — записью чего-то грозного непонятным этим типом, щедро украшенным свастиками явно настраивали старосту на самое худшее. На его счастье подоспел малец с бумажками, которые тут же забрал Середа.
— Полицай баталльион… Аблёзунг фон цеен меньшен траген… Зельбстфертайдигунг ваффе… Ди ист рихьтихь! Гут! Сильи самоопоронны… Десьять полицай! Гут! — и тут Середа махнул гопникам с винтовками рукой, дескать, ладно, опустите грабки. Мрачно поглядевший на это Лёха смекнул, что пока можно винтовку закинуть на плечо. Гопники в кепках подошли поближе и таращились на попугайного Середу, оставив Лёху без внимания, таких, наверное, уже видали.
— Панове, будьте ласкаві поїсти! — ласково сказал староста, поедая глазами преданно черт знает откуда явившееся суровое начальство.
— Вие? — холодно спросил Середа.
— Кушать, исть просимо — напряженно подыскивая слова, понятные этому чужаку сказал староста, делая нелепые жесты, которые при некотором воображении можно было бы представить как нарезание чего-то и потребление некоей похлебки ложкой.
— Кушайт? Шпек, яйки, боржч? — наконец понял недогадливый Середа. Лёха, находясь в некоем взвинченном, лихорадочном состоянии с колоссальным трудом подавил в себе желание ляпнуть что-то типа «Я-я, фольксваген!». Твердо помня, что ржать нельзя, он отчаянной судорогой подавил ухмылку и от этого еще свирепее вытаращился на селян. Ближайший к нему гопник с винтовкой даже попятился опасливо.
Староста так истово и радостно закивал башкой, что поневоле напомнил Лёхе рок-металлистов, только те трясли длинноволосыми гривами, а у старосты голова была плешивой, свою меховую шапку он почтительно снял на подходе к гостям.
— Не есть время! Сначаль делайт дело! Неметский орднунг — делайт дело бистро и неотлажательно! Дойче зольдатен унд официерен не пить на служб! Альзо, ви есть сстраоста это деревнь?
— Я — закивал Гогун.
— Эрстенс. На мой человек нападайт местний бандит. Я имейт информаций, этот бандит из ваш деревнь. Ви есть соббщайт — кто это бандит. Ми есть наказайт экзекуцион махен. Бандит дольжен повисайт на верьеовка. Не выполняйт мой бефель — я давайт рапорт оберкоммандо и ваш деревнь фернихтен зайн. Уничтожайт. Населений гейт ин дие лагер, имустчиество реквизиерен. Ви есть меня понимайт?
Староста обомлел. Высыпанные мелким горохом слова немецкого офицера вызвали у него легкую оторопь. Он аж на шаг отступил.
— Пан офіцер, у нашому селі бандитів немає, ми всією душею за Рейх і за батьку Хітлер! Це вам все набрехали, либонь миколаївські набрехали! Зараз начальника самооборони запитаю — що він скаже! — заторопился он. Посланный старостой пацан тут же засверкал пятками, рванув куда-то за каким-то дядькой Олександром.
Середа стоял молча, смотрел крайне неприятным взглядом и от него буквально несло холодной, злой и самое пугающее старосту — неотвратимой силой. Гогун отлично знал таких упертых, да и порядки ему были известны — такие государственные люди просто напишут одну-единственную бумажку — и все — как под паровоз на железке попадаешь. И просить бесполезно и подкупать. И, в общем, этому офицеру вполне вероятно наплевать на пострадавшего своего подчиненного — но орднунг есть орднунг. И самое главное — сам Гогун безоговорочно и со всеми потрохами, с радостью, взялся служить новой власти — хотя бы потому, что не любил москалей. Почему не любил — и сам сказать не мог. Возможно, потому, что был холуем до глубины души и ему было нужно, чтоб над ним был Господин, которому он мог бы истово служить. Служа им и самому можно стать господином, ну не так чтоб Господином, но господинчиком — вполне можно. А нынешние москали как-то не выглядели господами. Товарищем же им Гогун быть не хотел.
— Где есть нашальник самооборон? — поторопил немец-Середа.
— Та он уже йде! Давай швидше, пане офіцер чекає! — радостно-нетерепливо позвал староста подходящего усатого мужика — этот был в отличных сапогах, полувоенной форме, лобастый и винтовка на его плече выглядела не деревянной игрушкой, как ее неумело таскали босоногие гопники, а привычным оружием и символом власти. Видно было, что мужик крепкий, себе на уме, явно с военной подготовкой. Впрочем, арбайтсфюрер на него глянул недовольно, видимо досадуя на задержку.
