Ревизор: возвращение в СССР 35 (СИ) - Винтеркей Серж

Хитрый черт, продуманный! Попрощались с ним дружески и потащил я подарок с собой. Первый раз ухожу из театра с подарками, очень странное ощущение. То ли дело прийти с цветами, чтобы подарить их любимой актрисе или актеру…

Шел и думал о том, сколько автографов сейчас мог бы собрать. Но, рассуждая здраво, пришел к выводу, что сегодня делать это было нельзя. Не так поняли бы, все же от общества «Знание» лекция. Но вот когда Галия вернется, мы с ней придем в театр во всеоружии, – мысленно потирая руки, планировал я, – цветов купим, афиш раздобудем или даже просто программок и автографов наберем.

***

Диана договорилась о встрече с Артамоновой буквально через час. Жара на улице, так что по ней и прогуляются. Кто предположит, что две красивые девушки в легких платьях обсуждают вовсе не легкомысленные темы?

Диана сообщила, что завтра они улетают в Больцано, а оттуда полетят на отдых в Ниццу. Мария посоветовала ей отдохнуть, как следует, но и не забывать о том, что там много богатых и влиятельных людей, с ними имеет смысл активно знакомиться и налаживать отношения. Пообещав ей это, Диана задала главный вопрос:

– А что там с моим братом? Получится помешать его поездке в Берлин?

Немного помявшись, майор ответила:

– Не буду тебе врать. У нас сейчас организационные вопросы серьезные возникли. Точно не до этого начальству будет. Да и на будущее лучше с такими просьбами к нам не обращаться. Мало ли какие казусы возможны. Я попрошу, а меня как-то не так поймут. Организация у нас специфическая, все же.

***

Москва, Лубянка.

Третьяков понял, что информация о его скором уходе с должности уже распространилась. Собранные им подчиненные слушали его указания с ленцой, которой раньше не было. И в коридорах прежней почтительности к своим полковничьим погонам он уже не видел. Не сотрудники комитета, а сплетники какие-то!

Что же делать? Его вот так просто возьмут и уволят?

Внезапно вскипев, он сказал сам себе:

– Хрена с два! Я не уйду просто так.

И, выйдя из здания в обеденный перерыв, пошел звонить своему покровителю в Саратове. Он хвалился, что Вавилов его однокашник, вот пусть и разруливает как-то вопросы с ним. В конце концов, кто же так свирепствует по отношению к человеку, который едва приступил к своим обязанностям?

***

Заехал сразу после четвертой лекции к маме. Первоначально хотел только книги отвезти, чтобы не скучала в больнице. Взял с собой целиком собрание сочинений Конан Дойля. Вряд ли Ахмад о книгах подумал, когда вещи второпях собирал.

Как бывает у мужчин, когда дело касается хозяйственных дел, мысль потихоньку дозревала, пока занимался своими делами. Подумал, уже в дороге, почему бы ей какие-нибудь фрукты консервированные тоже не отвезти? Консервный ключ купил в магазине между второй и третьей лекциями.

Покопался поблизости от больницы в багажнике, посматривая, чтобы никому не было видно, в каких деликатесах я роюсь, нечего злить людей. Дары снова были щедрыми, было из чего выбрать. Отобрал две банки с персиками, взял еще и немецкую шоколадку.

Пока шел к матери, благо номер палаты вчера, когда Инна позвонила вечером, она сообщила, мысль продолжала работать. Подумал, что надо было с утра на базар смотаться за свежими фруктами… Ладно, это уже завтра, и сразу же завезу.

Мама устроилась в палате с тремя другими беременными женщинами. Палата, как палата, окна открыты, что при такой жаре не удивительно. Главное, что кровать не на сквозняке, молодец, сестричка, подумала об этом.

Аполлинария, конечно, тут же начала ворчать про то, что это вы тут удумали. И что она полностью здорова, и что дома ей удобнее. Чтобы отвлечь ее, рассказал, как я сегодня выступал в Вахтанговском театре. Как я начал рассказывать про Этуша, Ульянова и Яковлева, в палате установилось мертвая тишина, все мне откровенно завидовали. Рассказал еще маме, что узнал от Яковлева, что историческую комедию про Ивана Грозного закончили снимать, скоро на экранах появится.

– Яковлев сказал, что хороший фильм получился, у него большие ожидания по его поводу, – сообщил я, и все в палате, включая маму, тихонько ахнули, словно только что окончательно поверили, что я рассказываю правду и действительно видел сегодня всех этих знаменитостей.

Так что, когда я уходил, завидовали все уже моей маме, что у нее такой сын. Ну, всяко теперь ей лежать тут будет полегче… Отблески славы Этуша, Ульянова и Яковлева упали и на нее после моего рассказа. А ведь наверняка и пациентам в соседних палатах кто-нибудь расскажет, и медсестричкам…

Приезжаю домой. Затаскиваю первую партию трофеев в логово. Все тихо и спокойно, дети спят. Валентина Никаноровна встречает меня в прихожей со словами:

– Павел, я тут подумала. Раз ваша мама в больнице на сохранении, может быть, ваш отчим пока что у нас будет столоваться? Мне все равно, на двоих готовить, или на троих…

– Очень признателен вам за это предложение! – кивнул я, – спасибо большое! Может, он и волноваться тогда будет поменьше, будет с кем пообщаться дома. Все не одному сидеть все время после работы в четырех стенах.

– Вот именно! – кивнула няня, – и вам еще звонил сразу, как вы уехали, какой-то представительный мужчина. Сказал, Муравьев от Румянцева. Я ему велела вечером перезвонить.

– Спасибо! – ответил я, нахмурившись. Так, что-то КГБ начинает меня злить. Никак не отцепятся. Муравьев? Если Валентина Никаноровна не перепутала Соловьева с Муравьевым... Хотя пока что она не путала ничего ни разу. Значит, какой-то новый деятель из комитета рвется со мной общаться. Ну, если опять начнется песня про подписку и о счастье, что она мне принесет, то я за себя не отвечаю. Никогда не вкладывался ни в МММ, ни в Гербалайфы, и подписок мне комитетских тоже не надо… Рубль за вход, пять за выход. К Межуеву, что ли, на прием записаться? Рассказать всю правду – как прислали по линии «Знания» лекции читать. Попросили еще читать лекции, но уже за оплату на полставки. А потом начали терроризировать своей подпиской… Думаю, он сразу достанет шашку поострее, и полетят клочки по закоулочкам…

Но ладно. Вначале все же переговорю. Если не угомонились, то точно схожу к Межуеву.

Подхватил пакеты с добычей и понес на кухню, по дороге продолжая размышлять.

Или пойти к Захарову? Нет, к Захарову не вариант. Мы с ним не те дела делаем, чтобы вообще обсуждать любые мои отношения с КГБ… Неохота проверять, поверит ли он, что все лекциями ограничивается…

И тут я едва не выронил один из пакетов, настолько резко остановился от пришедшей в голову мысли. Блин! Я ведь сам инициировал периодическую проверку всех членов нашей группировки топтунами Мещерякова. А если в один из дней, когда я снова пойду с КГБ общаться, он за мной проследит? Достаточно увидеть, как я в их здание вхожу… У Захарова и Бортко может возникнуть определенное непонимание… В девяностых такое приводило к тому, что человек просто-напросто исчезал. Сейчас, конечно, в особенности у нашей группировки, таких методов нет, но что я точно понял за предыдущую жизнь, что никогда не надо вводить людей в искушение…

Хотя в ближайшие дни мне точно волноваться не о чем. Мещеряков явно кинул все силы на проверку, что от нас хочет Дружинина. Все топтуны наверняка ей заняты. И кстати, когда уже хоть какой-то отчет будет?

Но что-то со всем этим делать надо… Пока что есть время подумать – так что буду думать.

Рассказал за ужином Ахмаду и Валентине Никаноровне, что сегодня выступал в Вахтанговском театре. Выслушали в тишине, ожидаемо задали пару вопросов по актерам, кто как выглядит. Потом Ахмад спросил:

– Ну ты же сказал им, что сам драматург, и твоя пьеса скоро будет поставлена в Ромэне?

– Да ты что! – замахал я руками, чуть чаем не подавившись, – у меня нет никаких иллюзий. Я написал чисто проходную вещь, чтобы людям помочь, просили очень что-то на злобу дня. Я вообще не собирался этого делать, и вначале отказался, просто в голове просьба засела, и как-то все это взял и придумал. И у меня же и опыта никакого не было. Поставят мою пьесу несколько раз, и в запасники отправят. И все на этом с Ивлевым как драматургом. Говорить об этом людям, что в пьесах по Шекспиру играют так, что люди от восторга заходятся… По меньшей мере вызывающе, если не самонадеянно до прискорбности…