Сергей Калашников - Своё никому не отдам
Понравились Григорию эти ребята. Что-то в них крепкое почувствовалось. Словно стерженёк куда-то в серёдку вставлен. Татьянка, конечно, совсем дитя ещё, проговорилась несколько раз по малолетству. Но брат на неё за это не осерчает.
Сам же царевич направился домой. Короткая тропинка как раз ведёт через деревеньку, где он любил играть с ребятами, и где стоит на краю у самой дороги дом Натальи. То есть, Милены, конечно. Дело у него к ним обеим образовалось. Надо бы выяснить, что эти знахарки полагают про ноги Бригитты и что такое стряслось с горлом у Федота.
Разговора, однако, не получилось. Топилась баня, Милена разрывалась между ношением в неё воды, коровой и стряпнёй. Наташку она услала куда-то перевязывать рану, а тут ещё увидела своего недавнего помощника с коробом за спиной и косой на плече.
— Заплутал, что ли. Уж сколь времени прошло, а никак до дому не воротишься? — и далее, не интересуясь ответом: — Давай ещё пару бадеек из колодца притащи, а то нам потом постираться нужно будет.
Не, ну прям как зятьком помыкает! Свыклась уже, что ли? Отдала мысленно доченьку свою за него? А… не жаль.
Бадеек в кадушку вошло шесть, а ещё пару в корчагу, что сбоку примазана к печи, да в избу занес, да дровец притащил, да в топку подкинул. Пеструхе отнёс пойла и, усевшаяся доить корову Милена велела ему мыться пока баня горячая.
Уже и завечерело, так что хорошее дело. А то его сегодня что-то уже и ноги не носят. Так что с устатку горячий пар будет в самый раз. Снял с колышка в предбаннике веник, пучок мочала выбрал, горшочек со щёлоком разыскал, и радостно нырнул в тепло. Пару для начала дал немного, устроился на полке, вытянулся и блаженно расслабился. Разок-другой подкинул понемногу воды на раскалённые камни, но без рьяности, да и замер на животе, наслаждаясь действием жара на искусанную спину.
Сумрачно было в парной. Через крошечное окошко света проникало немного, а зажечь светильник он не позаботился. Да и сумерки наступили.
Слышал, как кто-то заворошился в предбаннике, но особого внимания на это не обратил: мало ли чего там хозяйке понадобилось. А потом скрипнула дверь и голос Натальи над самым ухом произнёс:
— Ну ты, мам, и исхудала. Кожа да кости.
Повернулся лицом к девушке, но она как раз отвернулась, чтобы затворить за собой дверь. А потом повернулась к нему и… мочалкой по морде это очень больно.
— Ты красивая, — только и нашел, что ответить. И занесенный было ковшик так и не опустился на его голову. Наталья не стали ни визжать, ни выскакивать обратно:
— Подглядывал, небось, когда я купалась? Там, на покосе.
Кивнул. А чего отпираться.
Веником они друг друга отходили как следует, и спинки друг другу тоже потёрли от души. Однако оба были смущены и ограничились просто мытьём. Собственно, у Натальи оказалось много дел с косой — длинные волосы требуют много времени. А царевича, чтобы не пялился и не смущал стыдливость её девическую, отправила в избу поторопить мать, пока не выстыло.
Милена, взглянув на сияющего чистотой царевича, посетовала:
— Что-то Наташка запропала совсем.
— Она как раз в баню пошла. Просила свету прихватить, — понятно, почему оплошала девушка.
Хозяйка выдала Грише чистые порты и рубаху, а то в одном полотенце на чреслах прохладно вечером, и отправилась мыться, поручив присмотреть за кашей. И чего, спрашивается, за ней смотреть — стоит себе в печи и томится. Его больше интересует внутреннее убранство дома.
За печью в закуте, отделённом от остального пространства занавеской, стоит крепкая кровать на две персоны. И, судя по наличию одежды, мужчина в этом доме бывает нередко. То есть отец сюда наведывается и его тут всегда ждут. Свечи и книги, многие по медицине. Столовая посуда работы не сельского гончара, а выделанная в городских мастерских. Сразу припомнилось, что вещички, которые носит Наталья, не все из домотканой материи. Шелков он не припоминает, однако ткани мануфактурного производства видел определённо.
Надо же! Ещё недавно смотрел на всё это совсем другими глазами и, хотя видел то же самое, ни о чём подобном не задумывался. А вот календарь на стене. Лист, расчерченный на клеточки. Такие недавно вошли в обиход. Две шкатулки на полке под зеркалом — тоже признак достатка. Это вещи дорогие. Но и облик простой крестьянской избы проступает. Широкие лавки вдоль стен, полки с туесками и корзинками. Печь с ухватом рядом в углу и длинной кочергой. Кстати, как там каша?
Вовремя достал. В самый раз. А тут и хозяйки пожаловали, замотанные в просторные полотнища некрашеного полотна. Переоделись за печкой и уселись за стол.
Спал царевич и ничего не слышал. Да и не было ничего особенного, чтобы прислушиваться. Только Наталья долго ворочалась и изредка вздыхала на соседней лавке.
Глава 4. Ревность
Растолкали Григория ни свет, ни заря. Напоили парным молоком, и спровадили восвояси. Женщинам надо и в Берестово ко князю Федоту бежать, и стирку у себя заводить, так что нечего тут слоняться без дела и под ногами путаться. Такое вот впечатление осталось у него от прощания с любимой и её матушкой. И ещё показалось, что Наталья смотрела на него как-то уж слишком сурово. Ну да, в этом доме его воспринимают как своего и, ясное дело, не церемонятся. Вспомнилось из детства, когда они с Наташкой толкались играючи и опрокинули решето с перебранными и очищенными груздями, так ей от матери сразу вицей перепало. А он и себе потребовал равной кары за равную вину. Было больно, даже слёзы тогда из глаз выступили.
С того случая хоть полотенцем, хоть крапивой он от этой женщины получал безвозбранно, а соседи про то, что за разные шалости порют вместе с собственными чадами царевича, ещё и не догадывались. Наверное, потому и чувствует он к этой деревне такое уважение.
По мостику перешёл речушку, обогнул заросли тальника и через полянку между старых вётел, ту самую, на которой они с Федоткой чуть друг друга не закололи, вошел в лес. Утренний туман здесь гуще, но тропа хорошо знакома и мышцы уже разогрелись. Сонливость ушла, а ноги сами собой побежали, хоть и похлопывал по ягодицам опустевший берестяной короб.
На спящее подворье царской резиденции вошел через ворота, приветливо кивнув ночному сторожу и махнул рукой конюху. Добрался до своей горенки, переоделся в шелка. Ну вот, старая жизнь завершена. Пора начинать новую. Пожалуй, стоит для начала разобраться с тем самым местом, где обитал он долгие годы и какое-то время поживёт ещё. С этим самым дворцом-теремом. То есть посмотреть на него взрослым взглядом — у него последнее время это уже несколько раз получилось. Отчего бы и не попробовать ещё?
Вышел на середину двора и принялся озираться. Терем о двух этажах, сложенный из брёвен, толщиной примерно в один обхват — точно таких же, как и Федоткина изба. Только здесь, в значительно более крупной постройке они не кажутся толстыми. Дерево потемнело за многие годы, однако гнили нигде не видно. Стены прямые, углы вертикальные, стёкла в окнах чистые. Кругом царит порядок — ни мусора, ни навоза. Трава кое-где вытоптана до грунта, а в остальных местах скошена. Справа и слева вперёд выставляются длинные одноэтажные корпуса, в которых обитает челядь. На иностранный манер называются флигелями. Если пройти вдоль них, попадаешь на задний двор, замкнутый конюшней, за которой раскинулся ухоженный сад. Коровник, курятник, дровяник — это устроено позади флигелей.
Всё обошел, глянул издали на кровли. Тесовые. Прорех не видно. Вернулся к стене основной постройки, потыкал пальцем в щели. Паклей проконопачено. Глядь, а рядом дворецкий стоит и молчит, всем своим видом показывая, что ждёт. Распоряжения ждёт или упрека, не знает, но, коли хозяин всё обошел и осмотрел, то вот он тут.
Вообще-то, если по-старинному, по-рысски, то ответственного за такого рода большой жилой комплекс полагается называть ключником. А в крепости или гарнизоне — то комендантом. У франов его именуют кастеляном, то есть дворцовым, если перевести буквально. Похоже на рысское «домовой», потому, наверное, и нарекли дворецким, чтобы изгнать из слова любые признаки языческого духа.
Так вот этот самый дворецкий и стоит рядом с володетелем и ожидает взбучки.
— А скажите мне, Никифор Никонович, из чего паклю делают?
— Так из льна, Ваше Высочество.
— Из него же полотно ткут!
— Так перед тем, как материю соткать надо нитки спрясть, а перед тем, чтобы куделю от ости отделить, стебли вычёсывают, и как раз очёсы в паклю и уходят.
Так и стояли царевич с дворецким у всех на виду. Старший объяснял, а младший расспрашивал. Примечал раньше Григорий, как лён убирают да мнут, а остального никогда не видывал. Пряли женщины обычно зимами дома, и ткали там же. Только этого со снежной крепости или ледяной горки не рассмотришь. Поэтому вопросов было много, а потом у ворот какая-то кутерьма случилась, и оттуда прибежал солдатик.
