Александр Логинов - Боярин
Чтобы продать что-то или купить что-либо у импортных торгашей, нужно было побегать. Весовой товар сначала осматривался покупателем, потом взвешивался на новгородских весах, тут же платилось «весчее». У ганзейцев сукна тоже опломбированы. Если пломба сорвана, то продавать такое сукно им не разрешалось. Если товар весь продан, то гости обязаны покинуть Новгород не мешкая. Кстати, количество продаваемых товаров ограничивалось суммой в одну тысячу марок серебра. Если купец привозил товару на большую сумму, то его ждала конфискация излишнего товара. Вот такие нехитрые правила торговли действовали в Новгороде.
Гаврила сговорился с любекским купцом обменять пушнину и воск на ткани. Услугами маклера русские старались не пользоваться. Торговец из Любека, дородный мужчина с отекшим лицом и ярко-красным носом был сама честность. Воск больше меры не ковырял, убедился, что товар добрый, и забрал все, что было предложено.
– За девять тысяч[117] воска я дам тебе три терлинга[118] сукна из Сент-Омера: пятнадцать красных за сто восемьдесят три марки двадцать один шиллинг, семнадцать зеленых обрезных по одиннадцать марок четыре шиллинга кусок, пятьдесят кусков керсей[119], за них сорок марок, за все.
– Марки Любека? – поинтересовался Иван Андреевич, до этого скромно стоявший рядом с Гаврилой.
– Любека, – с готовностью подтвердил торговец.
– Длина постава[120] пятьдесят локтей[121]? – уточнил Гаврила, пока Иван Андреевич на листе бумаги производил подсчеты и конвертировал любекскую марку в рубли.
– Сорок восемь, – уважительно ответил продавец.
– Не пойдет! – заявил купец, закончив расчеты.
– Отличное сукно! – загорячился любекский торговец.
– Добавить бы надо, – твердо стоял на своем Иван Андреевич. – Воск у нас ярый[122], – рублей десять добавь.
– Так там на обертку три куска ушло, так и быть забирайте.
– Мало, – заупрямился Гаврила, внимательно наблюдавший за спором.
– Марку весом[123] могу дать еще, – уступил ганзеец.
– Мало. Три давай, – быстро отреагировал Гаврила под одобрительным взглядом Ивана Андреевича.
– Марку и три нобеля[124], – в свою очередь сделал предложение ганзеец.
– Семь, – Гаврила был непреклонен, пытаясь выжать из ганзейца максимум.
– Четыре. И это мое последнее слово.
– По рукам, – согласился Иван Андреевич.
Купцы ударили по рукам и отправились взвешивать воск. Взвесив проданный воск на новгородских весах, после взвешивания поставили на кусках и кругах вощеную печать Великого Новгорода и личный знак купца-продавца воска, потом взвесили серебро и золото, тут же заплатили полагавшиеся по закону налоги. Гаврила отдал по алтыну с каждого рубля. Ганзеец заплатил меньше – три пфенинга[125] с круга[126].
Вообще-то ганзейские купцы – настоящие прохиндеи. Честной торговлей в Новгороде и не пахло. Заморские гости все норовили обдурить русских купцов. Воск им, понимаете, не нравится. Вообще-то новгородцы сами виноваты, мелкие торговцы в Ревеле и Риге пару раз подсунули в воск кирпичи для веса, поимели свои жалкие гроши, а ганзейцы уцепились за нечестность русских и ловко обратили эти два прискорбных случая в свою пользу. Они так наловчились покупать воск, что в своей наглости отколупывали здоровенные куски воска. Разумеется, все, что наколупали, на весы не попадало.
Три часа кряду ругались, мирились и снова торговались купцы. Пока меха продали, семь потов сошло. Приказчики рижан Изволта и Сассенберга купили белку на семьсот любекских марок каждый. Торговый агент ревельского купца Готшалка Ханенполя приобрел мехов на пятьсот любекских марок и сделал заказ на доставку в навигацию еще трех бочек пушнины. Торговый представитель купца из Ревеля Иоганна Олдендорпа купил десять бочек пушнины, а это больше шестидесяти тысяч шкурок. Высокий тощий мужчина с изрытым оспинами лицом и с типичным немецким именем Ганс долго торговался и все-таки купил оптом бочку с семью тысячами шкурок белки. С торговыми агентами вести бизнес было приятней, чем с самими купцами. Купцы настоящие скряги, торговались до последнего, пытаясь снизить цену. Торговые агенты вели себя иначе. Поторговавшись для виду, платили ту цену, которую просил Иван Андреевич. По совету Андрея, прекрасно знавшего честность импортных людей, купцы заранее встретились с каждым торговым агентом за чаркой меда и каждому вручили поминок в виде шкурки соболя. После таких подарков торговые агенты честно платили по самым честным ценам, установленным русскими купцами.
Иван Андреевич с Гаврилой отчаянно торговались, постепенно снижая цену, немецкий купец Арнд платил чистым серебром, а раз так, то можно пойти навстречу человеку. Серебро решило дело. Бартер – дело хорошее, но серебро – лучше.
Андрей остался доволен сделками купцов и покинул Немецкий двор, когда торг дошел до бобров, бобровых шкурок и бобровых брюшек, которые также отличались дорогой ценой, а еще оставались шкурки рысьи, ласки и ее выметков, норки, выдры, горностаи по цене рубль за сорок и дорогие куницы по пяти рублей за сорок шкурок. Хитрый купец не говорил торговым партнерам, сколько у него припасено пушнины, ежедневно являясь на Немецкий двор с новыми партиями меха, и еще намеревался договориться с орденскими приказчиками, те платили за пушнину чистым серебром, в отличие от ганзейцев, которые традиционно предпочитали бартер. Тысячу шеневерка или анигена они легко меняли на четыре постава доброго ипрского сукна.
Значительно дешевле продавалась клязьменская белка, которую немцы называли «клязмес». Сорта «клязмес», как и московской белки, у купца скопилось много, именно такими белками в основном расплачивались за товары в Москве. Эти шкурки ценились почти как «онежские» из-за короткого и тонкого меха. Ревельский купец покривил рожу от заломленной цены и все-таки купил эти меха. Забрал оптом две бочки, в одной шесть тысяч шкурок, в другой восемь тысяч. Рассчитался купец за меха ипрским сукном голубого, зеленого, красного, коричневого, черного и персикового цветов. Он дал честное слово, что сукно настоящее, не английская подделка. Также в уплату за меха отдал купец скарлат – красное сукно из Гента и Генуи и несколько поставов поперингского сукна, которое успешно конкурировало по качеству с ипрскими тканями. Итальянский скарлат на поверку оказался фландрским, только прежде чем добраться до Новгорода, он сначала попал в Италию, где был покрашен в красный цвет, затем доставлен обратно в Брюгге и переправлен в Ревель, а оттуда уже в Новгород.
Итого прибыток в среднем вышел сам-шесть на скорах[127] всех сортов. Если бы Андрей не видел собственными глазами горы серебра и кипы сукна, то никогда бы не поверил в подобное. Новгородцы держали в ежовых рукавицах всю европейскую торговлю русскими мехами! Импортные купцы, если имели навару с перепродажи в тридцать процентов, то были счастливы, а тут, сидя в Новгороде, Иван Андреевич поимел все шестьсот процентов! Правда, на сукне заморские гости имели стопроцентный навар, но на перепродаже сукна Иван Андреевич поимеет не менее, если не больше!
На лисах и зайцах прибыток вышел сам-четыре, а соболя купец продал по пятнадцать рублей за «сорок», а некоторые соболиные шкурки Иван Андреевич умудрился продать даже по рублю за штуку. На взгляд Андрея, особой разницы в соболиных мехах не было, но покупатель, немец Арнд, особо о цене дорогого товара не спорил и платил столько, сколько просили, видимо, понимал толк в мехах или знал, что соболя подобного качества в эту зиму ему не найти.
Триста соболиных шкурок, взятые князем в литовском походе, продать полностью нереально, Иван Андреевич и не собирался, он взял с собой в Новгород на продажу всего лишь три сорока соболиных шкурок разного качества и даже не надеялся продать все: товар-то страшно дорогой и не пользовавшийся массовым спросом в Европе. Дорогие соболиные меха ганзейцы брали в очень малых количествах, зато белку скупали десятками тысяч. Этому было простое объяснение. На Западе строго регламентировалось, что можно носить крестьянину или горожанину, а что нельзя. Потому лиса, белка, заяц – это товар массового спроса, а горностай, куница и соболь – это уже роскошь и символ высокого социального статуса.
Андрей даже всерьез подумывал о морском разбое. Если корабль перевозит в среднем тридцать бочек с мехами, а это не меньше двухсот тысяч шкурок, то предприятие «морские разбойники» будет весьма и весьма прибыльным. Помимо мехов, обычно на кораблях еще другие грузы есть, например, воск. Если придумать, как незаметно легализовать большие партии меха и воска, то вполне стоит подумать над карьерой корсара.
Прибыток от торговых сделок получился очень приличный, только серебра получили больше шести пудов в слитках и разной монетой. Жалко только, что на Руси импортные шиллинги, пражские гроши, пфенинги, скуди, гроты, лобцы[128] теряли свой платежный статус и шли на переплавку в слитки. Помимо серебра, еще удалось выменять четыре дюжины золотых монет: английских корабликов, рейнских гульденов, турских ливров и угорских золотых.
