Николай Берг - Лёха
Сидеть в засаде оказалось нудно и тошно. Время словно остановилось, только тени ползли, удлинялись, день был солнечным, и теперь дело шло к закату, скоро уже и темнеть будет. С шоссе никаких звуков не доносилось, ни одного моторизованного средства не протарахтело, правда и шоссе-то было — одно название, а так — разъезженный пыльный проселок, только пошире, в две полосы. Изнывая от нетерпения и неподвижности, Лёха вдруг сделал открытие — его стали меньше донимать комары, если в первые пару дней «в этом времени» ему периодически выть и плакать хотелось от надоедливой летающей сволочи, то теперь как-то стало спокойнее — то ли привык, то ли кожа задубела. Посмотрел на Жанаева, тот сидел статуей, внимательно смотрел на сигнальную ветку и даже не курил. Дубина в руках уже отпотела, украдкой Лёха вытирал по очереди потные ладони о галифе.
Ветка колыхнулась внезапно, хотя никакого звука мотоцикла не было, в этом потомок мог поручиться, но бурят рванул полено, как и было условлено и Лёха еле-еле успел сделать то же, помочь буряту. Рывок влетевшей в провод добычи оказался куда сильнее, чем ожидалось, хорошо еще сообразили с самого начала, что стоит не просто тянуть провод, а сделать зарубку на подходящем деревце — для фиксации высоты и опоры дополнительной. Потому тянули провод параллельно дороге, а уж от дерева провод шел поперек пути мотоциклиста. С «шоссе» донесся лязг, брань, сигнальная ветка почему-то дернулась еще пару раз, на что Жанаев внимания уже не обратил, кинувшись опрометью на дорогу, а Лёха растерянно застрял с дубиной в руках, продолжая натягивать провод. Тут дубину вырвало у него из рук чудовищной силой и хорошо, что вырвало, а то пару шагов к дереву менеджер по инерции сделал, не выпустил бы оглоблю — стукнулся бы с маху о ствол — опору.
— Хрена себе! Это мы что ли грузовик словили? — с ужасом подумал Лёха, кидаясь к шоссе, на котором уже было весьма шумно. Проломившись с треском сквозь кусты, потомок вылетел на дорогу и обомлел. Сначала показалось, что на шоссе и не разберешься, что творится, но через секунду стало ясно — не так уж тут и много всякого всего, другое дело, что ситуация паршивая. Просто валяется пара велосипедов, одинаковых, серых, плешивый немец в странном зеленом мундире пытается встать на четвереньки, но у него это не получается, потому как подламываются руки, а ноги не слушаются, чуть поодаль вяло — на манер немца вошкается полулежа бурят, еще дальше в боксерских стойках прыгают Середа и второй фриц — молодой, крепкий, очень подвижный и с виду очень опасный.
— Бей! — крикнул Середа и тут же взвыл, потому как его спарринг партнер расчетливо врезал кулаком по раненой руке артиллериста. Лёха оторопел, видно было, что счет 1:1 сейчас перейдет в 2:1 не в нашу пользу, а в одиночку и думать нечего было, с этим шустрым и тренированным фрицем справиться. Немец мельком покосился на нового врага, передвинулся боком, чтобы не упускать его из вида, потом увидел, что Лёха растерялся и оружия у него нет в руках, двумя точными ударами по раненой руке заставил артиллериста отступить к обочине, врезал прямым в голову, добавил сбоку в челюсть и еще раз с размаху в живот — Середа без звука повалился в канаву. Немец пружинисто развернулся, пританцовывая по-боксерски профессионально двинулся к Лёхе и того обуял ужас, потому как сделать хоть что-то с этим ловким умелым чертом он не мог, точно это знал. Остолбенел Лёха, ни бежать, ни атаковать не получалось, так и стоял опустив руки. Можно было бы и глаза закрыть от страха, но на это не было времени сил и мыслей. Этот фашист — опять же в непонятной форме, странного цвета, в первый раз такую Лёха видел, явно был матерым нацистом, потому как на его руке ярко краснела повязка со свастикой. Такие носили эсэсовцы в фильме про Штирлица.
— Рэжж! — слабым голосом крикнул азиат, которому удалось все же подняться и кинуться немцу в ноги. Фриц чуть-чуть не успел отскочить — за левую ногу Жанаев все таки схватился и повис, вцепившись мертвой хваткой, как бульдог. Это встряхнуло Лёху, он был не один и бой еще не кончился и самое главное — возглас бурята напомнил, что все-таки менеджер не был безоружен, благо последние дни, он словно записной кавказец таскал с собой тот самый орковский тяжелый кинжал. Теперь, когда немного растерявшийся от такого азиатского неспортивного поведения немец-боксер нелепо взвизгнул и отвлекся, Лёхе выпал шанс. Выдернуть кинжал из ножен было делом мгновенным и клинок, масляно чавкнув, покинул свое обиталище удобно лег в руку.
Отчаянно труся, но ругая себя за этот страх на все корки, менеджер по продажам, кинулся к врагу, мигом проскочив невеликое расстояние, и с маху засадил кинжалом тому в обтянутый зеленым мундиром бок. Оба удивились — и Лёха и немец. Кинжал со странным трещащим звуком провалился, только поначалу чуточку задержавшись, а дальше пойдя как по маслу, немец как-то вяло отмахнулся, оставив Жанаева в покое, но не так отмахнулся, как должно, не по-боксерски, а словно комаров гоняя. Лёха присел, дернув рукоять вниз, и немец отозвался на это движение лезвия внутри его живота оханьем и гримасой боли. Вот теперь он собрался врезать, как следует и, почуяв намеренье боксера, потомок прыгнул в сторону от удара, выдернув лаково-красный клинок из тела. Немца ощутимо шатнуло в сторону, потом в другую. Бурят все так же висел у него на ноге и боксер, попытавшись вырваться, просто повалился словно гнилой столб. Ошарашенный Лёха глядел, как парень пытается встать, шевелится, хрипит, возит руками по земле, но слабеет с каждой секундой, мякнет, распластывается, как лежат плоско мертвецы. Всего от одного удара ножом! Правда нож здоровенный и широкий, но чтобы вот так!
— Втрой! — отвлекло его внимание от умирающего требовательное шипение неугомонного бурята. Лёха огляделся, словно только что проснулся. Второй немец действительно упрямо пытался встать. Глянув на рубинового цвета сталь в руке, с которой капали круглые красные капельки, обертываясь пылью при падении на дорогу, потомок сообразил, что тут нож не годится. По комплекции немец этот, оглушенный, но упрямый, был как раз под Середу и если артиллериста не искалечил совершенно чертов спортсмен с повязкой на рукаве, то второй мундир дырявить и пачкать никак не с руки. Встретился взглядом с немцем, чуть было приужахнулся светившейся в голубых немецких глазах ненависти, тут же заметил, что плешивый пытается вытянуть из ножен на боку почти такой же орочий кинжал и, не рассусоливая, врезал «пыром» по человеческой голове, как по футбольному мячу. Плешивый мягко повалился лицом в пыль.
— Дабей! — приказал отлепившийся от боксерской ноги Жанаев и Лёха послушно пнул еще пару раз немецкую голову от всей души.
Качаясь из стороны в сторону, словно пьяный матрос на палубе корабля в шторм, Жанаев упрямо поднял велосипед и, тяжело опираясь на него, пошел прочь с дороги. Сообразив, что весь этот беспорядок надо поскорее с дороги убрать, Лёха поспешно потянул на мягкие безвольные и еще теплые руки мертвого боксера. Вопреки ожиданию кровищи из того натекло немного, только китель набух и почернел. Качаясь уже чуть поменьше, слабосильный бурят, словно упорный муравей, уволок второй велосипед, а Лёха взялся за прибитого им фрица. Отвлекся на минуту, подобрать валяющуюся на дороге винтовку, закинул ее на плечо, потом стянул с шоссе к велосипедам плешивого немца. Удивился виноватой улыбке азиата, потом понял, что винтовка у него на плече — их собственная, фрицы получаются, без оружия были, зато оба франтоватые — даже при галстуках и что особенно удивило — боксер вообще был в ботинках и штанах навыпуск, совсем как сам Лёха щеголял не так давно. Тут завозился плешивый, и Жанаев, не долго думая, затянул ему на шее удавку из все того же провода. Показал глазами напарнику, чтобы пошел на Середу посмотрел, продолжая затягивать провод на шее обмякшего немца.
Артиллерист уже моргал глазами, лежа в придорожной канаве и вид у него был очумевший. Лёха не удержался от переполнявших его душу эмоций после такого удачного и неожиданного боя, от того, что проявил он себя в нем круто и даже еще крутее и вид беспомощного товарища просто заставил менеджера тоном судьи начать отсчет:
— Сто петьдесят восемь, сто пятьдесят девять, стопятьдесят десять, аут, сто шестьдесят один, сто шестьдесят два…
— Заткнись, пожалуйста! — попросил Середа тихо.
— Ладно, ты как? — серьезно спросил Лёха.
— Спасибо, хреново.
— Здорово он тебя приложил.
— Ладно, не суть. Он тяжелее, моложе и у него обе руки рабочих. Мы их одолели? — тревожно спросил артиллерист.
— А ты как думаешь? — усмехнулся Лёха.
— Да иди ты к черту, думать я пока не могу совсем. Тошнит меня, вот что я думаю — огрызнулся нокаутированный.
— Помочь встать?
— Да канешна ж, будь ласкив! — ядовито отозвался из лежачего положения Середа.
