Юрий Раджен - В тени монастыря (СИ)
– Не против Церкви, а против произвола. Церковь…
– Безгрешна. Ведь именно она определяет, что грех, а что – нет, и саму себя она в грехе не уличала. Но неважно. Твой знакомый на площади взлетел. Что это было?
– Я не знаю. Была метель, трудно было что-нибудь разглядеть.
– Метель, налетевшая изниоткуда? Просто так, с чистого неба? Некоторые из твоих знакомых уже признались, что видели полеты. Что это, если не бесовщина?
– Я не знаю.
– Они сказали, ты была знакома с этим парнем. Помогала ли ты ему в его черных делах?
– Нет.
– Не лги мне. Раскайся.
– Я ничего не знаю.
– Что ж, – ответствовал священник, – и голос бесов еще силен в тебе. Но ничего, скоро он затихнет, и ты сознаешься во всем. И тогда тебе станет очень, очень хорошо.
Он достал из складок своей серой рясы ланцет и вскрыл вену на руке девушки. Штарна отвернулась – от вида собственной крови, стекающей по руке в чашу на полу, ее замутило. И в этот же самый момент краешком зрения она вновь увидела какое-то движение. Тень снова была здесь. И Штарна могла бы поклясться, что она лакает кровь из чаши на полу.
* * *Вспоминая истории и предания о Древних Богах, Киршт подошел к Щачинскому вокзалу. Нет, я по-прежнему не собираюсь никуда уезжать, – подумал он, с усилием заглушая трусоватый писк внутреннего голоса, раздававшийся каждый раз, когда он входил в этот огромный, обшитый мрамором зал с толстыми квадратными колоннами посередине. Здесь было людно и шумно: пассажиры сидели на немногочисленных лавках, читая газеты в ожидании своего рейса, шуршали промасленной бумагой, в которую были завернуты пирожки, куски жареной курицы или овощи, собранные в дорогу, деловито спешили на перроны по подземным переходам, неся чемоданы или волоча за собой сумки на колесах. Но Киршт пришел сюда не для того чтобы к ним присоединиться. Его не манили – совсем нет! – билетные кассы, и он не собирался становиться в конец змеящихся перед ними очередей. Табло расписания, стукающее табличками с названиями городов и номерами рейсов, тоже напрасно пыталось соблазнить его обещаниями поездки в Старомест или Кобылицы. Нет, он пришел в привокзальное кафе, где встречался с теми своими соратниками, которые не разбежались и не затаились. Такие встречи проходили здесь почти каждый день, и наверняка они были очень подозрительны – но, с другой стороны, на вокзале никогда не было недостатка в подозрительных типах.
Эти встречи для Киршта были одновременно необходимы и вредны. Из-за той неуверенности, что висела над городом, он отчаянно нуждался в компании единомышленников, просто чтобы ухватиться за них, не быть одному в этом море сонных, тошнотворно-благонравных людей, над которым поднимались неспокойные, пенящиеся волны из озлобливающихся угрюмых гномов и впавших в неистовство прихожан Церкви. Встречи давали успокоение, возможность высказать все, что накопилось на душе, но в этом заключался и их вред: выпустив пар, Киршт лишался сил для действий, и чем дальше, тем больше эти встречи превращались в бесцельные говорильни. А время меж тем шло.
Киршт сразу нашел нужную компанию, рассевшуюся за одним из столиков – все-таки его друзья сильно выделялись на фоне обычных для вокзалов деревенских жителей в нечистых рубахах и с сальными волосами. Узнав присутствующих, Киршт едва не застонал. О да, это были те самые люди, с которыми можно было попусту потерять сколько угодно времени. Дед Цархт, степенный пожилой гном, помнящий Щачин еще до войны, всегда говорил правильные вещи – медленно, с расстановкой и аргументацией столь обстоятельной, что от нее клонило в сон уже через пять минут. Постоянно вспоминающий о старых временах, он обличал внутренние пороки Империи и Церкви, дотошно-подробно доказывал, почему государство, выстроенное на столь порочных принципах и противоестественной вере просто не может существовать – и это казалось весьма убедительным. Если, конечно, забыть о том, что Империя стояла вот уже пятьдесят лет, причем из них тридцать – в практически полном покое и стабильности.
Вторым участником сегодняшней встречи оказался Хйодр, парень восемнадцати лет или около того. Ростом он походил на гнома, худобой – на эльфа, и оттого казался совсем ребенком, слабым, но деланно-оптимистичным. Он часто спорил с Кирштом, находя во всем положительные стороны. Бернд нарушил свое слово, натравив на них стражников? Но ведь не перебил, а всего лишь арестовал. Застрелили Иана? Но ведь он пытался нарушить государственную границу. Арестованных упекли в Монастырь? Но ведь по решению суда, и не на пятнадцатилетнюю каторгу, как хотели вначале. Парень был откровенно трусоват, и поначалу Киршта удивляло, что он вообще приходит. Он думал было, что Хйодр опасается, как бы товарищи не заявились к нему домой: парня воспитывала одна лишь мать, женщина дородная и гневливая, так что щуплый подросток дома был послушным тихоней. Позже, однако, Киршт сообразил, что эта вынужденное, забитое прилежание становилось причиной неугасающего внутреннего протеста – жаль только, что это пламя никак не могло как следует разгореться из-за слабости и пугливости.
И Гедеон, конечно же. Куда без него. Студент Академии искусств, сынок заведующего магазином и начальницы отдела городской управы, мажор, видящий во всем только игру и развлечение. Вся его жизнь была сплошной показухой: от возгласа «смотрите, я читаю стихи!» в самом ее начале и схожих «смотрите, я отличник!», «смотрите, я талантливый студент!», теперь она шла под девизом «смотрите, я борюсь за справедливость и свободу!». На словах он был на многое горазд. Да и на деле, надо признать, не подкачал – тогда, на площади, он быстро стряхнул с себя замешательство, вместе с Кирштом прорвал оцепление, и, надо отдать ему должное, не сбежал сразу, как многие другие, а еще и помог замешкавшимся. И, тем не менее, Киршт не мог отделаться от ощущения, что Гедеону здесь было не место. Ни здесь, ни на Площади. С людей было достаточно того, что некогда они завоевали Щачин. Было бы лучше, если бы все они, включая Гедеона, удалились вместе со своей распрекрасной Церковью в Старомест, который некогда был единственным крупным человеческим поселением. А еще лучше – в Латальград, или и вовсе за Тамру, куда-нибудь в Пустоши или Железный лес.
Раздосадованный, Киршт уже собрался потихоньку смыться – но Гедеон его заметил и помахал рукой. Пришлось остаться. Киршт подошел к буфету, и, постояв в очереди минут пятнадцать, принес за столик тарелку с двумя бутербродами с маслом и стакан желтого чая. Он не хотел есть, но сидеть просто так было бы подозрительно.
– Есть какие-нибудь идеи, – без приветствий, полушепотом сказал он, и добавил, глядя на Цархта, – новые идеи?
– О чем? – откликнулся Хйодр.
– Как поскорее освободить узников, разумеется. Все остальное потом.
Этот вопрос действительно был самым важным. Даже если забыть о Штарне – а Киршт не хотел, не мог о ней забыть – было делом чести и доверия выручить товарищей, которые по роковой случайности попали под раздачу и на которых сейчас срывали свою злобу церковники.
– У меня есть одна идея, – откликнулся Гедеон, – слушайте! Давайте проведем такую акцию: завтра, ровно в полдень, каждый принесет ко дворцу Наместника белую розу. Просто положит цветок и уйдет. В этом же нет ничего противозаконного, но так мы покажем всем горожанам, что мы все еще боремся за их свободу. И потом, это будет очень красиво!
Гедеон, ослепительно улыбнувшись, оглядел собравшихся, ожидая, несомненно, если не оглушительных аплодисментов, то похвалы. Впрочем, Хйодр и Цархт тут же принялись изучать собственные ногти, а Киршт с нескрываемой досадой посмотрел прямо на парня:
– Как в точности нам это поможет? Мы им уже показывали, что вместе, и это не помешало аресту. Гедеон, каждый попусту потраченный день – это еще один день Монастыря для наших друзей. Нам нужно поторапливаться, пока их не сломили.
Улыбка Гедеона увяла.
– Спешка здесь не поможет, молодой человек, – наставительно пророкотал Цархт, – спешка годится только блох ловить. А здесь дело совсем других масштабов, исторических! Я уже предлагал и предлагаю снова: нужно созвать Другую Ассамблею. Провести выборы, собрать тех граждан, которым не все равно, чтобы не просто сидеть на вокзале и разглагольствовать, а иметь доверие населения, говорить об имени народа…
Киршт задумчиво уставился на старика. Ведь говорил же я, новые идеи! Даже если забыть про сомнительную осуществимость – Ариан собирался запретить даже существующую, ручную Ассамблею, так что говорить о Другой? – это было дело не недель и даже не месяцев.
– как исстари принято – со времен Владыки все вопросы Ассамблея решала…
– Едва ли следует бороться с Церковью, чтобы вернуть порядки Владыки! – выпалил заскучавший Гарин, уловил повод для дискуссии.
