Андрей Посняков - Крестоносец
— Ну вот, — продавщица неожиданно рассмеялась. — А вы еще говорили, что вряд ли кто купит. Для детишек — дорого больно.
— Когда это я говорил? — сдвинул брови Миша.
— Ну как товар привезли. Говорили еще — на пробу взяли.
Ратников расхохотался:
— А ведь точно — на пробу! Придется теперь в следующий раз… да через пару дней и рвану… Ладно…
Не прощаясь, он вышел из лавки и быстро зашагал к почте. Зашел в только что открывшийся магазинчик, поздоровался, спросил громко:
— Машинки детские есть? Приятель с сынишкой приезжает… хочу вот подарок купить.
— Машинки? — стоявшая за прилавком дебелая тетка с накрашенными ярко-алой помадой губами и с химической — мелким бесом — завивкой, смачно зевнула: — Да такого добра сколько угодно.
— А мне бы модельку… Знаете, такие, в коробочках?
— Да они все в коробочках.
— А можно взглянуть?
Никаких моделек тут не было, не считая примитивно-пластмассовой китайской дряни, на которую всякий уважающий себя коллекционер даже и не взглянул бы… ну, разве что только — с презрением.
— А частенько их покупают? Ну, модельки?
— Да берут… Вот, кстати, вчера перед закрытием мальчишка какой-то купил. Тоже в коробочке.
— Мальчишка — в коробочке?
— Да нет, машинка!
Модельки, значит… Вот оно в чем дело-то! Вот где собака порылась! Значит, выходит, Горелухин никакой не извращенец, а коллекционер? Сначала ходит, модельки присматривает, потом кого-нибудь из мальчишек просит купить… Сам стесняется, что ли? А, похоже, что так! Мыслимое ли дело для деревенского мужика — в игрушки играться? Вот и оглядывается, таится. Ну, Геннадий Иваныч!
Ратников даже был несколько разочарован — ни на соглядатая людокрадов, ни на извращенца Горелухин теперь как-то вроде и не тянул. Обычный мужик со своим — тоже вполне обычным в городах — хобби. А что угрюмый… так мало ли сейчас в провинции угрюмых, разочаровавшихся в жизни, мужиков?
Значит, не Горелухин… Эх, Геннадий Иваныч, сколько же ты времен отнял! Впрочем, не так уж и много.
И снова нужно было искать вражину! Или — его пособников. Арбалетная стрела — вещица вполне серьезная.
Забравшись в машину, Михаил поехал обратно к себе, на усадьбу, ехал не быстро, по пути раздумывая, размышляя… Прежде всего, если стрелу выпустил пришелец из прошлого — а, похоже, что это так, скажем, тот же брат Герман — то он должен где-то жить, что-то есть, с кем-то общаться… Хотя последнее вовсе не обязательно. Но что обязательно — так это его отличие от всех здешних людей, не важно — приезжих или местных. Выходец из средневекового мира обязательно должен казаться странным, не таким, как все!
И тогда — о нем знали бы в поселке, сплетничали бы. А раз не сплетничают, значит, он, скорее всего, живет не в поселке, а где-то в лесу. Мало ли там охотничьих домиков да заброшенных деревень? И опять же тогда должен был бы попасться на глаза охотникам, рыболовам… Горелухин, кстати, заядлый охотник и рыболов. Его и спросить? А скажет?
Вряд ли, скорее — пошлет. С чего это он будет с полузнакомым человеком беседы разводить? Тем более — с «магазинщиком», с представителем, так сказать, частного капитала — тех самых глубоко ненавидимых «ворюг».
К черту бирюка этого! А вот с другими можно поговорить… правда, уже их всех расспрашивал. Ничего! Не помешает спросить еще раз — в лес-то они почти каждый день шастают. Может, кого и видели? А не видели, так еще увидят.
Михаил снова начал с Аристарха Брыкина, бывшего колхозного бригадира, благо мужик тот был компанейский, и всех в поселке — и не только в поселке но и вообще, по всему побережью — знал.
— А, Миша!
Ратников нарочно прошелся мимо брыкинского двора — обширного, с двумя избами, сараем, обширной беседкой, гаражом и баней. В одной избе — огромном доме-пятистенке — Брыкин со своей супружницей и жил, зимой — вдвоем, летом — с наезжающими из города детьми-зятьями-невестками и целым сонмищем внуков мал-мала меньше. Дом был обшит светло-серым сайдингом, вторая же, в глубине двора, изба, как видно, ремонтировалась, покуда используясь в качестве летнего домика.
— Куда направился?
— Здрово, Аристарх! — Михаил остановился у забора, глядя, как бегающие по двору внуки Брыкина играют в пятнашки. — Шел вот мимо, по делам, вижу — ты тут копошишься.
— Да вот, сети задумал чинить… ты, если никуда не торопишься, заходи. Посидим, жбанчик раздавим.
— Почему б и не раздавить? — хохотнул Ратников. — Сейчас прогуляюсь до лавки — куплю.
— Да не ходи ты, есть…
Там, в беседке, и сели. Детей-зятьев не было, а брыкинская супружница Марья Петровна, поставив на стол в беседке сковородку жареной рыбы, черный, крупно нарезанный хлеб, зеленый лучок и прочие — прямо с грядки — огурчики-помидорчики, выпила рюмочку да ушла кормить внуков, не вмешиваясь в мужские беседы.
— Ну, давай еще по одной, — Брыкин деловито разлил водку. — Сейчас, чуть погодя, и Гена Горелухин придет — он у меня в старой избе печку кладет. Уже бы должен закончить.
— Горелухин? — Михаил вскинул глаза. — А он тоже выпьет?
— Почему ж нет? — расхохотался Брыкин. — Генка — парень хороший, а что нелюдим малость — так судьба у него такая, тяжелая. Лет двадцать назад супружница его, как началась в стране вся эта катавасия, сбежала с каким-то городским фертом. Кооператором, мать его за ногу!
— Ах, вот оно что… Аристарх, ты вот скажи — на рыбалку-то еще хаживал? Ну, после того как тогда ко мне заходили…
— Да был, не раз уж!
— Все на Черной речке иль у Танаева?
— И там…
— А правду говорят, странный какой-то мужик где-то в тех местах бродит?
Ратников шумно зажевал выпитую рюмку лучком. Честно говоря, никто про странного мужика не говорил — это он вот только сейчас придумал, форсируя беседу и направляя ее в нужное русло.
— Не, ничего такого не слыхал. Да что за мужик-то?
— Не знаю, — Миша пожал плечами. — Просто говорят — странный. На лешего чем-то похож… и одет в какие-то балахоны.
— Не, не слыхал… Может, Генка что слышал? — Брыкин повернул голову. — А вон он как раз идет. — А мы уж заждались тебя, Гена! Давай, к столу… Тебе полный набулькать?
— Половину, — Горелухин уселся на лавку и, сняв кепку, повесил ее на вбитый в поддерживающий крышу брус гвоздь. — Ну, Аристарх… Чтоб печь твоя века простояла!
— Да мне не надо века-то… Ох, хорошо пошла… Ты, Гена, не стесняйся, бери вот, рыбинку, лучок… Это — Миша, ежели вы не знакомы.
— Да виделись, — гость прищурился и смачно надкусил помидор. — Соли-то нет тут у вас, что ли?
— Да вон, рядом с тобой и стоит. Слышь, Гена… Тут вот Михаил какого-то непонятного мужика в лесу видел… говорит, в балахоне каком-то… не наш.
— Да я его тоже видал, — неожиданно произнес Горелухин. — Точно — в балахоне, глухаря промышлял и угадайте чем?
— Чем?
— Луком!
— Зеленым, что ли?
— Да не зеленым, а тем, из которого стрелы. Ловко бьет, паразит… Правда, меня увидел — убежал.
— Ну и дела! — доставая из-под скамейки вторую бутылку, Брыкин сокрушенно качнул головой. — И кто только по нашим лесам не шастает!
— А где ты его видел-то? — Ратников прямо задрожал от нетерпения. Неужели — повезло? Неужели — вычислил супостата?
— Да в лесу, где же еще-то? — собеседник отмахнулся. — Есть там деревни заброшенные… Аристарх, ты должен помнить — МТС еще была, ну, давно, при Хрущеве.
— Скорей, при Сталине, — не преминул уточнить Ратников. — При Хрущеве МТС как раз ликвидировали.
— Козлы, — Горелухин потянулся к стакану. — Ну, последний… да пойду, пора мне.
— Как же, помню МТС, — покивал Брыкин. — Ребятами еще там игрались. А в деревнях там пути нету. Дороги заросли, ручьи кругом, болотины. Раньше-то дренаж делали. Мелиорация, понимать надо!
— Ну, за мелиорацию! — Миша поспешно поднял рюмку и, выпив, негромко сказал, вроде бы ни к кому конкретно не обращаясь: — И я тоже пойду. Завтра в город. Автомашинок прикуплю — приятель просил, скоро в гости приедет.
— Каких еще машинок? — удивился Брыкин.
— Модели… В масштабе один к сорока трем. Их серьезные люди коллекционируют, вот, как мой приятель. Между прочим — главный инженер на военном заводе. Да много таких, увлеченных. Жаль — если какая модель и есть уже и у него, так здесь вряд ли кто купит. Вряд ли!
Зря Михаил болтал. И про машинки, и про главного инженера. Не купился Горелухин, ни словечка не произнес. Надел свою кепочку да поднялся:
— Пора мне!
Миша тоже засобирался:
— И мне…
Вышли вдвоем, пошли, темнеть уже начинало так, слегонца. Шагали молча до самого пустыря. А там Ратников распрощался:
— Ну, пока! Может, еще и свидимся.
И зашагал себе к магазину.
И вот тут-то услыхал:
— Эй, Михаил, погодь!
