Две жизни комэска Семенова - Корецкий Данил Аркадьевич

Они посмотрели друг другу в глаза. Молчун был уверен, что Семенов понял всё то, что он вложил в эту незамысловатую короткую фразу.

Выпили.

Комэск показал глазами: по второй?

— Нет, — покачал головой Молчун. — Это уже будет не выпивка, а пьянка!

Ирумов позвонил на другой день, закричал шумно и радостно:

— Иван Мокич! Как здорово, что я вас слышу! Иван Мокич, не стану вокруг да около — мы ведь оба, можно сказать, деловые люди, потому что люди дела… — он хмыкнул собственному каламбуру, помолчал, тщетно дожидаясь реакции комэска. Не дождавшись, продолжил:

— Есть интересное во всех отношениях предложение. В офисе о нем лучше не говорить.

Комэск пожал плечами.

— Да мне все равно — где о чем говорить… Был бы толк!

— Прекрасно, — Ирумов, казалось, был счастлив это узнать. — Давайте через час в парке напротив вашего фонда, там спокойно и лавочки есть.

— Хорошо, — нехотя бросил комэск.

Через час он встал и молча вышел из кабинета.

Телохранители, бросившиеся следом по коридору, торопливо передавали по миниатюрным рациям: «Третий лифт… на выход». Обычно Семенов, проходя мимо, предупреждал — выйдем, дескать, на улицу, пойдем или поедем туда-то. Но сейчас промолчал — не то настроение. В результате долгих настойчивых усилий удалось добиться от охраны, чтобы сопровождение осуществлялось издалека, чтобы не мельтешили под ногами и не дышали в затылок. Работу это им, конечно, усложнило — зато комэск перестал чувствовать себя каким-то задрипанным «вольным атаманом», опасающимся шаг ступить по селу без вооруженной свиты.

Телохранители не подходили ближе чем на пять-семь метров и в людных местах им стоило больших нервов делать свою работу: нередки были случаи, когда к Семенову с досужими разговорами лезли прохожие — пожать руку, признаться в любви к советской власти. Случалось, такие беседы успевали собирать толпу, чем привлекали внимание полицейских патрулей. Семенов помнил наставления Молчуна и старался общение с народом не затягивать, хотя временами ему буквально не давали прохода. Но не сейчас. Мрачный и замкнутый вид комэска, казалось, сделал его невидимым для почитателей. Было заметно, что многие встречные узнают его — но один за другим проходят мимо, отводя взгляд или сдержанно приветствуя. Мрачный комэск не располагал к общению.

Он прохаживался у входа в парк, заложив руки за спину, глядя то себе под ноги, то на окружающие его массивные здания. Москва, наконец, перестала давить на него своим бетоном и кирпичом, но к её шуму и суетливости он так и не смог привыкнуть. Рядом, но почти всегда вне поля зрения, держался «личник» Николай — суровый, туго сбитый крепыш со следом осколочного ранения на шее и наполовину оторванной — видимо, тем же осколком, мочкой правого уха. Еще двое контролировали окружающее пространство.

Ирумова комэск распознал издалека, тот вылез из огромной черной машины и шел навстречу, широко улыбаясь. Следом шествовал крупный, коротко стриженый бугай. Семенов заметил, как Николай сделал движение в направлении телохранителя Ирумова: шаг, приподнятая рука, — этого хватило, чтобы бугай, вальяжно рассекавший людской поток, послушно сбавил шаг, остановился на предписанном ему расстоянии.

«У них свои правила, — усмехнулся про себя Семенов. — Доказать, кто круче…»

В памяти промелькнуло воспоминание — как сцепились однажды бойцы «Беспощадного» с часовыми комендантского взвода штаба полка: не разошлись в узком коридоре… Потягали друг дружку за грудки, пошумели… Разгружали потом, по приказу товарища Павловского, вагон с провиантом для восстановления классовой солидарности.

— Чрезвычайно, чрезвычайно рад встрече!

Подходя, Ирумов вскинул нарочито, с дружественной шутливостью растопыренную ладонь, будто собирался с размаху шлепнуть по ладони близкого друга. И одновременно представился:

— Руслан Григорьевич!

Комэск ответил сдержанным рукопожатием.

Стоявший перед ним чернявый, несколько оплывший человек, всем своим видом излучал сытую самодовольную праздность: не нужно волноваться о пропитании, рано вставать, не нужно ежедневным трудом оплачивать своё существование. Это откладывает отпечаток, безошибочно угадываемый с первого взгляда. Когда-то, в той, первой своей жизни, Семенов много повидал таких в барском доме, на балах, во время которых детвора караулила на заднем дворе объедки — случалось, кухарка Марфа бывала в хорошем настроении, выносила на заднее крыльцо… он успел насмотреться на таких и в новой жизни — и вот теперь встречается с одним из них лично…

— Как вам фляга? Я специально заказал!

— Спасибо, — сухо сказал комэск.

— От всей души! — Ирумов прижал руку к груди. — Наша история… великая история… Сам я не то чтобы как-то очень активно, — речь его стала терять складность. — Но в душе очень даже поддерживаю, всегда поддерживал… великая страна, великий опыт… а потом всё как-то…

Они углубились в парк и неторопливо шли по боковой аллее. Людей вокруг почти не было. Охрана держалась сзади, вне поля зрения.

— Столько всяких дел по бизнесу… и никому не доверишь… Такие времена, всё приходится самому. Специалистов или нет, а те, которые есть, норовят обуть, как лоха…

— Дело-то какое, Руслан Григорьевич? — прервал его комэск.

— Дело серьезное, партнер надежный нужен — известный, авторитетный, которому все доверяют. Человек с именем! Вот как господ…, то есть, товарищ Семенов. И в результате каждому может запросто отвалиться по кругленькой сумме, даже делать ничего не надо!

— А так разве бывает?

— Сейчас бывает. Все так делают. Кто может, конечно. Но мы сможем.

— Мы?!

— Конечно! Я знаю, вы кадетский корпус хотите открыть, а вас только за нос водят. А свои деньги получите и открывайте на здоровье!

«А ведь верно!» — подумал Семенов и настроение у него изменилось.

— И что, денег хватит? — переспросил он.

— Еще останется и детям, и внукам!

— Это как же?

— Очень просто. Есть один дружественный банк… кто-то сказал бы «прикормленный», но я не люблю таких словечек — привык позитивно смотреть на вещи… В общем, владелец в теме, управляющий мой хороший знакомый… даже «крыша» дает добро…

— Как крыша может что-то давать?

— Это частности, потом объясню. Суть в том, что можно взять миллиард кредита… а отдавать не надо. Вас, естественно, не обидят. Половина, как основного, так сказать, участника — ваша, остальное нам за инициативу и организационную работу.

— Как так — взять и не отдавать?

— Есть механизмы и практика наработана. Но не очень-то тут удобно о серьезных материях толковать, — Ирумов понизил голос. — А где, кстати, этот ваш охранник, с чугунным лицом?

Он обвел рукой вокруг, судя по всему, имея в виду Молчуна.

— Выходной сегодня, что ли? И где таких набирают? Сразу видно — отпетый головорез!

— Он не охранник. У него свои задачи.

— Ну да, ну да… Так вот я и говорю: давай в баньку проедем, отдохнем, там и поговорим. Парилка, бассейн, выпивка, закуска, девочки…

— Нет. Вызвал говорить — говори здесь!

— Здесь так здесь! Короче, ваша доля — полмиллиарда!

Он остановился, поглядел вопросительно на Семенова.

— Ты говори, говори, — кивнул Семенов, пытаясь сообразить, сколько это в пересчете на стволы, фураж и обмундирование.

— Я тут слышал, люди говорят, ты с казачками нашими хотел замутить. Вот тебе, стало быть, и ресурсы в руки. Хватит и на кадетский корпус и на всякие другие благородные замыслы!

Семенов задумался. Пора было что-то ответить. Сказал первое, что приходило на ум:

— С банкирами известно как связываться… без порток оставят, да ещё будут доказывать, что сам виноват.

— Да что ты! — Ирумов хлопнул себя по обтянутой серыми, с отливом, брюками ляжке. — Разве я полез бы… я же знаю, с кем дело имею… Приятель мой хоть и банкир, а одной с тобой крови. У него дед герой Гражданской войны, как ты! Его портрет… деда, в смысле, в музее вывешен. Кстати, я вас там и познакомлю — под этим портретом. Может, ещё узнаешь своего боевого товарища!