Сергей Плотников - Из рук врага
— Портовых трущоб больше нет, набережные выложили гранитом, и на месте «дикой» застройки — нормальные подъездные пути и выделенная пешеходная зона, — внезапно подал голос Фариз. Всю дорогу он просидел у «окна» монитора, наблюдая, как под аэротрамваем проносится совершенно однообразный пейзаж: лес, как и шельферы, собирался из регулярных фрагментов — этакая масштабируемая система из «ячеек», только так можно было добиться его автономного роста. И только так — одним внесённым изменением — апгрейдить все зоны сразу. — Мне кто-то из вас рассказывал впечатления о столице, я запомнил. И… Мора Рокс, мне очень знакомо это — мир изменился, изменился, может, и не мгновенно, но быстро, и ни единого шанса не осталось исполнить глупую детскую мечту. Как ни быстро менялось всё, но в процессе это было… логично, в чём-то даже привычно. А через двадцать лет ты просыпаешься и вдруг понимаешь: всё это вокруг тебя — чужое. От прошлого остались одни стены домов… Да и то не везде.
— Тем не менее изменения не мешают мне видеть в летающем реактивном контейнере на солнечной тяге с питанием от гигантского искусственного леса, да ещё и реактивной пушкой на носу трамвай, кондуктором которого я так хотел стать в шесть лет, — хмыкнул я, разбавляя почти осязаемый ностальгический туман, повисший в салоне. — Между прочим, вам, детям-в-прошлом, тоже не мешали… некоторые условности. Если уж вспоминать прошлого себя, то полностью, включая разбитые коленки и… э-э-э… более широкий взгляд на всё вокруг. И кстати, хочу напомнить, что те изменения, что ещё впереди, по сравнению с теми, что уже произошли, — настоящий детский лепет!
Ветви широко разошлись, открывая спуск для воздушного трамвая: в отличие от «обычных» ячеек леса-конструкта именно здесь, под ярусами совершенно стандартно выглядевших с воздуха вершин, была совсем другая «начинка». Древесные стволы ниже превращались в дома и переходы — несколько ярусов, по которым ходили люди (очень много детей и подростков, и больше половины — с тем или иным красноватым оттенком кожи: сказалась миграционная политика) и двигались отдельные «живые» растения — грузораспределительные линии и транспорт совсем местного значения. Толпы не было: по меркам земного или даже местного населённого пункта «Город» был полупустой. Но на самом деле нам просто не было нужды экономить на пространстве: зданий, в отличие от Земли, на островах можно было вырастить столько, сколько нужно.
На платформе, где приземлялся наш флайборт, уже ждал заранее предупреждённый Гуурака Мика, а также ящики, ящики, ещё ящики, контейнеры и свёртки. И десяток гвардейцев в броне и с оружием: двадцать лет… кто знает, кто или что там сейчас? Лично у меня от того места сохранились не лучшие воспоминания… и давать шанс случайностям я не хотел.
Интерлюдия 13
Бумаги, бумаги, бумаги… Смешно. Можно нарастить уровни производства — в конец концов, это было даже не так и сложно, — но вот изменить людей за это же время оказалось куда сложнее. Только сейчас дети, рождённые в начале «эпохи перемен» и взрослением своим попавшие на стремительное изменение уровня жизни, начинали показывать настоящие результаты, осмысленно принимая новые знания и способные работать самостоятельно. Но если с технической стороной вопроса всё было довольно неплохо — механика, физика, математика, даже любимая химия находили своих фанатов, то формирование мировоззрения нового типа происходило с ужасным скрипом. Даром, что Святослав вывел из собственности дворянства девяносто процентов пахотных земель — вместе с дворянством «старого типа» в основном. Даром, что крестьяне стали «вольным наймом»: вместо кристаллизации из общей среды многочисленных «кулаков»-фермеров толпа бывших «приписанных» всё так же, как и раньше, шла на поклон «к хозяину», только теперь не потомственному землевладельцу, а госчиновнику, пригревшемуся на новом месте. Те же, раздуваясь от спеси, делали всё, чтобы показать свою, как бы сказали на Земле двадцать первого века, «альфасамцовость», включая «право первой ночи», в чьём наличии не сомневались ни земледельцы, ни аграрные чиновники. Последние очень удивлялись, когда их вешали. Что интересно, за некоторых даже вступалась толпа ими же старательно втаптываемых в унижение и дикость сервов: мол, государевы люди, куда тащите барина? Барин хороший был, бил только в меру, ещё никого собственноручно не запорол и всегда зерно давал на посев… Тьфу.
Столичный имперский университет, ещё пара южных учебных заведений высшего толка да буквально пара производственных комплексов (не опытных, работающих исключительно при прямом монаршем пригляде и, по сути, являющихся продолжением столичного вуза, а нормальных), чьи владельцы-буржуа «просекли фишку», как масло в воде образовывали своего рода «анклавы Нового времени» — со своей социальной средой, продвинутым мировоззрением, философскими диспутами, агностикой, нигилизмом и яростной «собачьей свалкой» с Церковью Великого Бога! Это при том, что сама церковь получала всё те же университетские кадры (не «звёзд», разумеется, а тех, кто смог хотя бы удержаться до конца обучения) — именно «светлые» жрецы несли на своих плечах бремя начального образования основной массы людей, говорили вчерашним средневековым крестьянам и горожанам, что Богу не по нраву серость и суеверия.
Церковь Великого Бога… Очередная головная боль. Петрович, мир его праху, был с «золотыми» руками и прилагающейся к ним не пустой головой, хоть и слесарь. И по церковной линии он пошёл вовсе не зря. Главный жрец, осенённый Марк, и до того был незаурядным человеком, а после того, как приблизил к себе нового адепта… У «патриарха» Церкви был определённый и редкий талант. По крайней мере, мало кто может принять и органически переработать знания попаданцев о простой механике, арифметике, базовой химии и… основам маркетинга в единый сплав. Человек, понявший, что именно от него и его церкви надо новому императору, и давший это. Невозможно переоценить значение «ликбезов», устроенных на «духовный» манер: сплав предельно упрощённой философской концепции о всегда прямом следствии результата из усилий (потому что это радует Великого Бога![54]) и преподавания простых и понятных, «нужных в жизни» умений вроде чтения и простого счёта, профилирование под самые «низовые» и многочисленные рабочие профессии — слесаря, столяра, плотника и прочих «работников руками»… Именно на этих людях держалась сейчас промышленная мощь империи: они лили сталь (руками, а не указанием пальчика, как инженеры-выпускники трёх университетов), собирали шпангоуты боевых кораблей и транспортных судов, рубили каменный уголь и добывали столь нужный цветной и чёрный металл… И их были не «десятые доли процента от населения», как выпускников вузов, а десятки процентов! Точнее — около двадцати. В основном — бывшая беднота из горожан, но и самые вменяемые из сельских жителей. В городах уже складывались первые рабочие династии, а сёла лишались крепких хозяйственников. Проклятье! Вдвойне проклятье, что «продвинутые» инженеры и «прикладники» на местах на командных должностях из-за царившей атмосферы получались довольно… вольномыслящими, что не могло не сказаться на отношении к «узколобым» рабочим. В итоге всё усиливающаяся контра, вот-вот грозившая вылиться в торможение прогресса и рост саботажа, любого — умышленного или нет, ведь рабочие уже были уверены, что всё «лучше знают». Всё это можно было бы считать глупостями, если бы не фактически «ручная сборка» всех самых передовых устройств — от автомата Калашникова и до электрогенераторов и моторов.
Славку можно было понять — организовать автоматизацию сейчас было очень сложно и (вот парадокс-то!) дорого: проще было использовать кучу народа, согласного пахать за честно заслуженные гроши, чем один, но буквально «напильником и надфилями» созданный университетскими выкормышами станок или пресс, за который поставить несколько спецов высшей квалификации. Кажется, на родной Земле что-то подобное тоже было[55]…
Иногда Алексей, ныне граф Алей, часто за глаза называемый не иначе как граф Юга, спрашивал сам себя: ну зачем они вообще начали этот долбаный «технологический рывок»? Можно же было ограничиться полумерами… Нет, всё-таки нельзя. Для Святослава вопрос полноты слома существующей системы даже не стоял: только не после всего! Не после «марафона на выживание» по пустыне между отрогами горного хребта. Не после «весёлой» «игры в прятки-догонялки» с какими-то уродами в плащах вроде курдов или каких-нибудь бедуинов уже на самом Хребте Песков. Не после того, как они чудом наткнулись на засаду имперских егерей и их — в кои-то веке повезло — приняли за бежавших от пленителей мелкопоместных дворян из Нарроны и после двух недель полевой жизни с питанием гнилыми сухарями, как оказалось, ради того, чтобы напыщенный сноб в штабной платке поставил очередной крестик на карте, отпустили восвояси… своим ходом. Не после трёхмесячного «кантования» в «забойном» порту (где грузили мясо и шкуры, сезонно добываемые в саванне), здесь попаданцы довыучили-таки у скучающих местных язык, а Слав прилично, по местным меркам, подзаработал ремонтом оружия. Не после почти двухмесячного неторопливого каботажного плавания «сухопутным мусором» в трюме, среди крыс и отбросов в столицу. Не после общения с «магами», вытянувшими почти все ценности без зазрения совести. Не после того, как стало окончательно понятно: пятеро переживших дорогу до «самого прогрессивного города в мире» попаданцев вытянули билет в одну сторону и назад дороги нет — и прозябать им в этом, в прямом смысле дер… Средневековье, чтобы лет через пятнадцать дряхлыми развалинам, сточенными лихорадкой и гельминтами, сдохнуть без гроша где-нибудь в канаве… Просто потому, что «так положено», потому что «цеховая» круговая порука не давала даже заниматься ремеслом без «вступления в гильдию», а туда в столицу просто так было не попасть даже за деньги…
