Гай Орловский - Все женщины — химеры
— Пора ехать, — произнес я запоздало, — если бы мы останавливались по таким пустякам, еще были бы в Уламрии.
К нам подбежал один из младших командиров Гекары, хотел что-то сказать ей, но услышал меня, запнулся и едва выговорил:
— Пустякам?.. Здесь сорок два убитых!.. Вы залиты кровью!
— Это чужая кровь, — пояснил Фицрой терпеливо. — Нам как-то привычнее проливать чужую, хотя мой друг Юджин уверяет, что чужой не бывает, но это он чудит, как обычно. Умные все чудят, а он не зря лучший ученик нашего великого мастера.
Гекара перевела благосклонный взгляд на Рундельштотта, потом оглядела нас с Фицроем.
— Ваши мечи в крови по рукояти.
— Рукояти тоже, — сообщил Фицрой небрежно.
— И одежда, — добавила она. — Да вы оба просто звери!
— Трое, — уточнил Фицрой. — Мы только ученики великого мастера боя лекаря Рундельштотта.
Я сказал настойчиво:
— Фицрой, перестать пугать нежную девушку. Вон там за деревьями большой ручей. Помоемся, потом и ехать будет проще.
Он пробормотал:
— Может, так и поедем? Я себе таким так нравлюсь, так нравлюсь…
— Красивый цвет, — согласился я. — Цвет победы! Но грязный цвет.
Он ответил обидчиво:
— Ты в каком смысле?
— В прямом, — сказал я победно, — так что как хошь, а я пошел мыться. Мы, чародеи, как бы чисты перед миром. И не совсем виноваты, что в нем творится порой непотребное. Умываем руки и все остальное.
Гекара переводила взгляд с одного на другого, а когда я повернулся в сторону ручья, услышал, как она зло фыркнула за спиной. Поняла, что лишившихся всадников коней по-барски оставляю ей и ее отряду, а также неизбежное мародерничанье и обшаривание трупов.
Даже Фицрой, которому не терпелось проверить кошельки и карманы убитых, кое-как сдержался, глядя на меня сердито, но с пониманием. В самом деле, не стоит нашу великолепную победу снижать такими житейскими буднями до уровня людей простых и очень простых. Пусть мы не совсем так уж и герои, но зато в других глазах будем выглядеть благородными, даже благороднейшими героями.
Ручей хорош, я сбросил рубашку и штаны, у меня они почти уцелели, только по спине пару раз задели, да плечо ноет после добротного удара. К счастью, здесь мечи пока еще не тяжелые рыцарские, которыми раскалывали стальные доспехи, как яичную скорлупу, а для кожи достаточно и таких, что больше похожи на сабли, иначе кровоподтеками не отделался бы. Но что у Фицроя, страшно и представить.
Горнолыжный костюм стаскивал, воровато оглядываясь, а когда за спиной послышались шаги Гекары, торопливо сунул, скомкав, в карман камзола, и полез в воду.
Гекара не стала раздеваться полностью, как я почему-то решил, всего лишь разулась, сбросила кожаные доспехи и брюки, оставшись в легкой тунике до середины бедер, которую явно заправляет в кожаные штаны.
В самом глубоком месте до пояса я присел, смывая кровь и грязь с лица, а Гекара, войдя в ручей до колен, зачерпывала воду и медленно лила на себя воду из обеих ладоней, поглядывая на меня дразняще. Почему-то дуры уверены, что женщины в мокрой одежде или вообще голые и мокрые выглядят соблазнительнее, но когда я вижу мокрую, я вижу мокрую, которой надо вытереться.
Женщина должна быть мягкая и пушистая, а какая пушистость, если мокрая?
Когда я смыл кровь и грязь, пошел на берег, Гекара проводила меня взглядом, в котором я рассмотрел слишком уж странное внимание.
— Что? — спросил я.
Она покачала головой.
— Никогда не видела таких мышц. Ты великий воин?
Я хмыкнул загадочно, не буду же признаваться, что эти мышцы накачиваются простенькими, хоть и тягостными, упражнениями, а вовсе не в жарких боях и схватках.
— Мы все не такие, — сообщил я скромно, — какими кажемся. Вон Моисей был настолько косноязычным, что Господь велел его брату Аарону постоянно находиться рядом, слушать и толковать его слова народу. Но в памяти народной Моисей остался как некий мускулистый красавец с хорошо поставленным голосом, что постоянно выступал перед толпами народа и очаровывал их мудрыми речами. Так и меня запомнят совсем не таким, какой я… а умным и красивым.
Она утешила:
— Ты уже красивый и сильный. А умным быть мужчине не нужно. Мужчины должны воевать, а вот женщины, что сидят дома, должны быть умными.
Не давая мне наклониться к разбросанной одежде, она подошла вплотную, бесцеремонно пощупала мои бицепсы, потыкала пальцем в выпуклые пластины грудных мышц.
— Ого, как каменные…
— Правда? — спросил я.
— А ты не знал? — спросила она саркастически.
— Как-то не задумывался, — ответил я с прежней скромностью. — Знаешь ли, я разгадыватель тайн природы, а не боец. Я люблю наблюдать за жизнью жучков-паучков, они такие великолепные!.. А какие красивые! Ты жучков любишь?
Она брезгливо поморщилась.
— Терпеть не могу.
— А паучков?
— Гадость какая…
— Нет в тебе романтики, — сказал я обвиняюще. — Даже бабочками не любуешься?
— Бабочки красивые, — возразила она.
— А паучки их едят, — сообщил я, хотя вообще-то не уверен, что едят паучки. — А ты, как хыщник, должна больше любить паучков!
Пока я смахивал воду с тела ладонями, вытереться нечем, она продолжала рассматривать меня с той же бесцеремонностью, как коня на ярмарке.
— У тебя сложение умелого бойца, — сказала она обвиняюще. — Не понимаю, зачем тебе прикидываться другим. От кого-то скрываешься?
Я тяжело вздохнул:
— Что значит женщина! Сразу в точку. Ты ведь все еще женщина?.. У вас чутье… Как я вам завидую!
— От кого скрываешься? — спросила она.
Я спросил тихо:
— А никому не сболтнешь? А то все-таки женщина…
— Не сболтну, — пообещала она. — Я не настолько женщина.
— Хорошо, — сказал я с великой благодарностью и в жестах. — Я так и подумал, но лучше все-таки спросить, верно? А то вдруг ты все-таки женщина.
Она поморщилась.
— Так от кого бежишь?
Я ответил еще тише:
— Как ты уже догадалась, но пока сама еще не поняла, я бегу от самого ужасного противника!.. От самого себя. Вообще-то многие бегут от себя, и, я слышал, некоторым удается. Редкостным счастливчикам удается убежать, не сходя с места, но большинству… а я как раз унылое большинство, все же надо сменить место кормежки.
Она посмотрела на меня исподлобья.
— Ничего не поняла. В тебе что, два человека?
— Надеюсь, — ответил я шепотом. — Хотя иногда мне кажется, их больше. Днем держу власть в руках, но когда сплю… Ты точно помнишь, я к тебе ночью не приходил? А то у других меня могут быть другие вкусы. Странные…
Она фыркнула:
— Ты еще жив, не так ли?.. Значит, не приходил.
Не обращая на нее внимания, я привел к ручью коня, искупал, обтер его той тряпкой, в которую заворачивали провизию, а когда начал седлать, Гекара подошла к нам, обошла вокруг, оглядывая оценивающе обоих.
Я видел краем глаза, как выпрямляется красиво и зовуще, как выпячивает вторичные признаки, потому я смотрел только на коня, а еще иногда поглаживал и говорил ему ласково, какой он у меня хороший, умный, тактичный, сдержанный.
— А где ты был раньше? — спросила она, не утерпев.
— Когда, — поинтересовался я. — До рождения?
Она поморщилась.
— До того, как пришел в наше королевство!
— Да уже и не помню, — ответил я невинно. — Не по-мужски запоминать такие мелочи. Главное для человека то, что меняет его самого. А какие земли он видел, каких людей… это все не важно.
— Почему?
— Я ученик чародея, — пояснил я. — Или ученик лекаря, как записано в моем послужном списке. Мало ли кем я был… и где странствовал. Сейчас я скромный познаватель тайн природы. Отступи, ты почти наступила на мое седло.
Она отодвинулась, я взял седло и взгромоздил его на конскую спину.
Она усмехнулась:
— Такой скромный познаватель, что вокруг тебя одни трупы?
Я покачал головой.
— Ты же не труп? Я никого вообще не трогаю. Пока меня не тронут. Я всегда стараюсь все решить миром. А ты?
Она нахмурилась:
— Ты на что намекаешь?
Я перебросил ремни, начал затягивать для последнего перехода к столице. Гекара ждала, я ответил нехотя.
— Я?.. Я самый ненамекательный на свете. Всегда только правду, потому что правда — это наше все, а неправда все не наше. Ты как хочешь, а мы поехали дальше. Нам не терпится снова в башню и заняться умственными исследованиями глубоких тайн природы.
Она выпрямилась еще больше, просто вытянулась в длину, смерила меня холодным взглядом.
— Что значит, поедете? Мы прибыли встретить вас. Так что отныне ты и твой друг в моем распоряжении.
Я ответил мирно:
— Я не в твоем подчинении.
— Отныне, — отрезала она, — в моем!
— А ты хто? — поинтересовался я. — Общей охраной дворца занимается Картер, главный корпус охраняет Форнсайн, городской стражей ведает глерд Иршир, в главнокомандующих у нас теперь глерд Брандштеттер, если не запамятовал. Извини, что я не слышал твоего имени…
