Виктор Дубчек - Капитан. Наследник империи
Прежде чем он успел предпринять хоть что-нибудь ещё, Кави вскочил на ноги, в два скачка вспорхнул на корпус «коробочки» и принялся раскручивать петлю. В горизонтальной плоскости, – задеть, конечно, никого не опасался, – и на вид весьма умело. Одновременно парень умудрялся пританцовывать, петь, строить дракону гнусные рожи и ругаться.
Немец, шалея от библейской извращённости сцены, выглянул из-за укрытия. Дракон раздувал мешки.
Но Кави успел первым.
Свободный конец пращи вылетел из его руки далеко вперёд. Ком грязи промелькнул в воздухе и ударил змея в широкую грудь. Место соприкосновения взорвалось настолько ярким голубым светом, что капитан, совсем уж было собравшийся стряхнуть мальчишку с БТР, прищурил глаза.
Дракон застыл на месте. От раны в груди к концам крыльев заструились дрожащие ручейки огня. Пламя бежало по извилистым каналам, как кровь по сосудам. Там, где капилляры заканчивались, огонь выплёскивался наружу дымными струйками.
– Земля чужого мира, – заворожённо проговорил Немец.
Голубое свечение наполняло гигантского зверя всё полнее. Дракон дёрнулся раз, другой, попытался свести крылья. Он застыл в воздухе, как в янтаре, – не падая, утратив вес и весомость. Тёмно-синие ошмётки разлетались по сторонам; хвост последний раз дрогнул и рассыпался пеплом.
Наконец огонь добрался до шеи, захватил голову.
Дракон тонко, бессмысленно заскулил и взорвался.
Поток раскалённого, слепящего пламени хлынул по сторонам. Огонь ревел, кусал чужую ему землю, тут же распадаясь на отдельные языки.
Волна жара сбила капитана с ног, покатила по грязи, ударила спиной о чудом уцелевший ствол дерева. Огненный язык ощупал тело убитой «коробочки», фыркнул, поджался – и вломился внутрь. Металл корпуса на глазах менял форму, отекал и сминался. Лопнула какая-то последняя стекляшка.
Прижатый к дереву Немец пытался восстановить дыхание. Эльфёнка в поле зрения не наблюдалось – поэтому капитан смотрел на крупные капли расплавленной стали, которые медленно, чудовищно медленно летели прямо в него. Пора бы им было остыть, да вот не остывали – только сопротивление воздуха вытягивало их в стрелы.
Жидкий металл ударил Немца в грудь, живот, руки. Пробил изорванную одежду, вошёл в плоть, прожигая её до костей.
Капитан потерял сознание.
* * *– Не спи, – произнёс чей-то равнодушный голос, – замёрзнешь.
– Живой, значит, – сказал капитан, раскрывая глаза. Может, и стоило поиграть в бессознанку, но любопытство пересилило. – Вот уж не думал. И, вижу, не поумнел.
– Поздно мне умнеть, – всё так же безразлично заявил собеседник.
Немец приподнялся на локтях.
– Ну как поздно? Никогда не поздно. А то сам вроде старый, а шуточки всё те же, детский сад. Эльфам на смех.
Собеседник впервые пошевелился.
– Это и вправду эльфы?
– Они самые. На орков, я так понимаю, ты уж насмотрелся?
– С высоты не очень видно.
– Ну вот. Теперь заземлился.
Собеседник коротко хохотнул:
– Да. Это ты опять молодец.
– Не я, – сказал капитан, – на этот раз тебя совсем пацан уделал.
– Смену себе растишь? Таких же псов бешеных?
– Обидно, понимаю, – сочувственно сказал капитан. Вооружённых собеседников обычно не дразнят, но случай был особый. – А ты ещё погавкай: полегчает.
Оба молчали. В мягкой тишине капитан мог различить звуки движения армий в низине. Будь в Вишве в ходу огнестрел, Немец, пожалуй, и «шахматы» бы начертил… кстати!
Он приподнялся на здоровой руке, сел, неуютно поёрзал – незаметно нащупывая «макаров».
– Даже не думай, – сказал собеседник, не оборачиваясь, – говорил же: я тебе не пацан.
Пистолета в кармане действительно не оказалось, зато капитан впервые после пробуждения получил возможность оценить собственную одежду. Бушлат, штаны, берцы – всё в дырах; капли металла оставили множество отверстий с оплавленными краями.
Немец разворошил пальцем одну из прорех. Кожа руки щеголяла безобразным чёрным шрамом от глубокого ожога. Ни малейшей боли, впрочем, капитан не испытывал.
Он вообще чувствовал себя почти прекрасно – если не считать сломанного запястья, – как будто раны, нанесённые ему именно драконом, тут же и затянулись без следа. Но следы-то были на месте – и подозрительно походили на шрамы от ожогов Кави.
Кави.
Эльфёнок? Нет, про мелкого мы подумаем позже. Теперь нужен старший.
Гибель дракона не могли не заметить из лагеря. Судя по звукам в низине, настоящее сражение ещё не началось. Если потянуть время, Содара и Кави наверняка отправят отряд…
– Тебе не холодно, майор? – участливо спросил Немец. – Давай бушлатом поделюсь.
– Земля ещё горячая, – ответил Рябышев, разгребая пепел босой пяткой.
– А в халатике чего?
– А я прямо из больнички, – в тон капитану сообщил майор. – Батаева помнишь?
– А должен?
– Улан-Удэ, СОБР, срочник.
– «Рысёнок»? Помню, как же.
– «Двести».
– Свои, на дороге?
Майор покачал головой.
– В дурке. Сошёл с ума, потом скончался.
Немец настороженно молчал. Рябышев наконец развернулся полностью, и стало видно, что он держит в руке.
Пагди.
Немец молчал.
– Это твой, – сказал Рябышев.
Немец молчал.
– Твой, твой. Батаев, потом ещё двое. Просто подержались.
– Боженька наказал. Грешно чужое брать.
– «Детский сад», говоришь? – усмехнулся майор.
– Уел, – легко согласился Немец. – А ты-то как – тоже подержался?
– Пришлось. Меня ведь тогда только-только заштопали… – Рябышев задрал подбородок, демонстрируя уродливый розовый шрам на горле, – давлю банку, тебя вспоминаю. Кормят через трубочку… комиссовали сразу почти.
«Ах ты, бедняжечка, – подумал капитан, – и чего это я себя замочить не позволил?..»
– Уроды, – сказал он сочувственно, – боевого офицера!..
Рябышев посмотрел на него с такой иронией, что Немец зарёкся льстить майору. Точнее, льстить так откровенно: время-то всё равно надо было тянуть до победного.
Но Рябышев и сам явно хотел выговориться.
– Приходит командир мой, морда в мыле. С ним эти… говорят: холодняк тот? Тот, говорю. Возьми, говорят, убедись.
– И как, убедился?
– Нормально. Эти переглядываются, мол, счастливый ты, майор… я тогда и поклялся тебя всё равно достать.
– Чего вдруг? – удивился капитан.
– А сам не знаю, – искренно ответил Рябышев. – Меч держу – и так вдруг накатило… У меня ведь в жизни этой ничего не осталось: сын сторчался давно, жена… всю дорогу по общагам – кто выдержит?
– От мужика зависит, – философски заметил Немец, вспоминая некоторые личные обстоятельства.
– Ничего от нас не зависит, – жёстко сказал майор, словно искал утешение в этой показной жёсткости, – мы – псы цепные. Наше дело – служить.
– За всех не скажу, – покачал головой Немец, – кто пёс, кто змеюкой вон заделался… а я лично – человек. Вопрос выбора.
– Кожевников мёртв, – неожиданно сказал Рябышев.
Капитан вздрогнул от неожиданности. Кожевников, – тот самый бывший мент из Астрахани, который укрывал его и помог сделать новое лицо, – мёртв?..
– Как?
– А ты как думаешь? – усмехнулся майор. – Большую ты волну поднял, Эдя. След за тобой кровавый.
– Не за мной, – чувствуя, как подступает к горлу металлический привкус, сказал капитан. – Не за мной. Перед вами. Вам, чтоб ногу поставить, надо крови плеснуть – потому что только по крови шагать умеете. За мной-то, может, и трупы… псов ваших, а за вами – пустота. И Чечня, сплошная Чечня кругом.
– Ну вот, – сказал Рябышев, поднимаясь с бревна, – теперь и здесь Чечня будет. Меч бери.
На мгновение капитану показалось, что майор собирается отдать ему Пагди. Но нет – Рябышев носком босой ноги подкинул ему грязные ножны ритуального меча. Немец машинально поднял оружие, рывком встал на ноги. Кисть левой руки отозвалась ноющей болью.
– Я там, в палате, меч взял, – сказал майор, – и всё сразу понял. Всё. А потом раз – в глазах круги синие. И тишина.
– И мёртвые с косами? – поинтересовался Немец, разминая ноги; но Рябышев уже не слушал.
– А потом здесь. Смотрю на вас на всех из-под неба… представляешь? Думаешь, победил нас? Думаешь, одним драконом дело ограничится?
– Хотелось бы надеяться, – сказал капитан, прохаживаясь так, чтобы встать против солнца, – у меня ужин скоро по расписанию.
– Там, здесь. Коммуняки, дерьмократы… эльфы, орки, гоблины… Мне всё равно! Я власти служу. Ты сюда пришёл – испортил всё. А я исправлю. Ты хотел по-своему – а я по правилам сыграю, как положено.
– За орков поиграть охота?
– За власть!
Рябышев с наслаждением выругался, разогревая себя перед дракой. Капитан чуть поморщился. За время своего… – чёртов Кави! – своего анабазиса он успел крепко отвыкнуть от мата.
– Батаев, говоришь? – спросил Немец, пристально разглядывая противника.
– Что?
– «Рысёнок», говоришь, свихнулся?
