Admin - Каюр (СИ)
- На запасную перейдем, товарищ майор, или как?
- Да ладно, - сказал Моравский. - Они про себя и так все знают.
- Я поправлю, если соврешь, - сказал Вазелин.
- Значит, за старшего у них этот языкатый. В миру - Василий Савченко. Среди братии - Вазелин. Другой - Константин Коркин, соответственно - Клим, - сказал диспетчер. - Год рождения ....
- Оставь, - сказал Каспар. - Меня интересуют их биографии, начиная с сегодняшнего утра.
Выведение из строя ретрансляторов, коммуникаций и средств жизнеобеспечения сейчас не считается большой бедой. Но тогда подобные акции были еще актуальны, и могли подпортить как трафики, так и послужные списки властям. Ретрансляторы еще не были столь повсеместны, зоны их действий не всегда перекрывали друг друга. Это сейчас они достигли такой компактности, что могут размещаться в подвалах и на крышах зданий, да и чуть ли не на фонарных столбах. А тогда для них возводились спецвышки, стоящие недешево. По мнению монахов, ретрансляторы использовались для тотальной слежки. Тотальной или нет, но использовали. В частности, одно время за мной. И уж тем более - за монахами.
К более серьезным акциям относились биоатаки и массовые заражения, взрывы с большим количеством жертв - чтоб лазареты захлебнулись под наплывом ремонтных тел. Переполненные карантины, очереди к биотелам, загруженные инкубаторы и как следствие некачественный материал, спешка и сбои при перекачке памяти - все это могло дестабилизировать обстановку, но не дискредитировать ППЖ. Было несколько налетов на лазареты. А в идеале эти новые луддиты намеревались (да и не оставили этой затеи сейчас) разработать способ уничтожения всех баз. По долгу службы я заглядывал на их сайты. Обсуждалось разное: вирус, электромагнитный импульс, бомбардировка субатомными частицами, античастицами и т.д. Те, что были в своих воззрениях искренни и фанатичны, считали, что человек, приняв от себе подобных бессмертие, опоганился, продался дьяволу, посягнул на прерогативы Творца. Все средства хороши против бесов - бессмертных, то есть. Или бесконечных, как чаще привыкли они называть своих современников. Наши монахи, которых мы сейчас нагоняли, распространили какой-то зловредный биоматериал, воздействующий на центральную нервную систему и приводящий к параличу. О жертвах еще не сообщалось. Кроме того, они помогли бежать четверым осужденным.
- Это Агапов, Попаданцев, Шаткин и Воронец. В монашестве, соответственно: Ветрогон, Попаданец, Муму и Стальное Очко, - доложил дежурный. - Последний - из депрессивных. Эти мажоры, как только загрузились в автомобиль, сразу отправились к метро "Воскресенская".
- Врёшь, - сказал кто-то из челоморфов. Голос его был скрипуч. - Нас ребята сначала по злачным местам провели. Забежали в паб, в пуб. Выпили по рюмашке, по монашкам прошлись. Наш мозг не лишен вожделений, но не имеет возможности их утолить. Лично я - полтора года без баб и без вкусного. А у нас же чувственные запросы, инстинкты. Их ведь никто не отменял.
- А взять брата Муму, так у него всё отняли, - сказал Клим. - Дали тело без органа. Бабу хочешь - а крыть ее нечем. Папа Карло и то милосердней был. А этот сыр-Буратино даже писает сидя.
- Шаткин одно время работал на "Чупа-Чипс", где им помыкали все. Изготавливал для подобных себе чипы покорности. Хуже этого только публичный дом, а могли б и туда, снабдив соответствующим влагалищем. Так что он особенно зол на нас, - поделился сведениями диспетчер.
- Муму оно и есть Муму, - сказал майор. После чего в эфире на минуту повисло молчание.
Лес, что нас обступал, состоял преимущественно из сосен. Подлесок отсутствовал. Лишь однажды слева возник осиновый молодняк, да пару раз пришлось обойти заросли шиповника. Мы перевалили через заброшенную железнодорожную насыпь, и лес ненадолго стал гуще.
Чмо не приспособлены для быстрого передвижения. И нагнать мы их могли уже через полчаса. Однако спешки особой не было: дальше озера не уйдут.
Где-то постукивал дятел. Воздух был прохладен и свеж. Ноги утопали в хвойном ковре. Тело двигалось легко и упруго и не предчувствовало, что скоро умрет.
Я уж решил, что монахи совсем отказались от общения с нами, но тут снова заговорил Клим.
- Этот мир с воскресениями и непусканием в смерть все больше превращается в произвол Департамента. Нынешний благословенный режим есть дурное бессмертие плюс чмофикация половины страны. И единственный способ из этого состояния хоть ненадолго выбраться - умереть.
- По умирании человек разделяется на добро и зло, и зло умирает, - подхватил Вазелин. - Так происходит очищение и приближение к Богу, брат.
- Вот! К Богу! - воскликнул Клим. - Что ваше жалкое воскресение по сравненью с вознесением в такие верхи? Однако чем-то мы прогневили Бога...
- Бога прогневишь - смерти не даст, - сказал Каспар.
- Вход есть, а выхода нет и не будет... Мы втянуты в дурную карусель//И нам уже не вырваться отсель, - продекламировал боец Бондаренко двустишие собственного сочинения.
- Отставить! - одернул его Каспар. - Соблюдать тишину в эфире!
Однако сам соблюдать ее не собирался. Над монахами же и вовсе не властен был.
- Когда-то Бог и дьявол составляли единое, - продолжал Вазелин. - И создали они свет и твердь, и Землю и человека создали, и стали человеками, чтобы через человека избавиться друг от друга. И в посмертии Божье в человеке отойдет Богу, а дьяволово - дьяволу.
- А вы не отпускаете, - сказал Клим.
- Да я бы всех отпустил - от лазаря до последнего лузера, - сказал майор. - Но это не в моей компетенции. А всё, что в моей - это повязать тебя или тело твое умертвить, если окажешь ожесточенное сопротивление.
- Окажу, не сомневайся. Оставляю за собой право на ответный огонь. Нам за каждого убитого полицейского - бонус на небесах.
- Чем больше смерторождений испытает субъект, тем он любезнее нам, а мы ему. Тем больше у него резонов предпочесть земному небесное. Вот, хоть Муму опять же спроси: он компетентен. Опыта человек исполинского. Прожил одиннадцать жизней. Исколесил оба света. Дважды женился. Трижды безумен был. И отказался от царствия земного из презренья к нему, - сказал Вазелин.
- Слушай, Стальной, - обратился Каспар к лузеру Воронцу. - Тебе ж нельзя в Иное. Тебя ж там черти на вилы подымут, или еще хуже приглючится что-нибудь. Баня с пауками и голыми бабами. Совсем голыми. Без кож.
Стальной, или иначе: Стальное Очко, прозванный так за стойкость в боях, ныне был депрессивный лузер из числа тех серийных самоубийц, что живут в состоянии полусмерти, в постоянном метафизическом ужасе - перед бытием, перед небытием, перед тем, что по ту сторону небытия. Подобные свихи не так уж редки по возвращении из Иного. И бывали, как правило, в тех случаях, когда лазарь осуществлял ходку самостоятельно, неассистированным суицидом. Что им там виделось, передать прямой речью практически невозможно. Считалось, что лазарь словил бэд. Попал не в тот лэнд. И возвратился лузером. Дальнейшее их существование превращалось в прижизненный ад. Несуществование оборачивалось тем же адом, только еще хуже. По большому счету им было все равно, где проводить вечность. Жить страшно и умирать страшно. Лузер и тут и там остается верен своему ужасу. Я знаю, что говорю. Бывал.
Такое в лазаретах и поныне не лечат. В качестве аксиологической коррекции пытаются использовать трипы, но это негласно. Но у лузера все равно навсегда остается панический страх перед жизнью, и еще более панический - перед смертью. Лузера легко распознать. По походке - как будто он все время чего-то боится, и шаг его шаток, не тверд, словно он в любое мгновенье готов скакнуть в сторону. По мечущимся зрачкам, или наоборот остановившимся, направленным внутрь себя, неимоверно напуганного тем, что открылось там. Что именно? О том лучше всех знали лечащие врачи, если лузер или иной горький ходок соглашался на психическую аутопсию. Однако не так страшен черт, как чувство отчаяния. А это чувство не оставляло их никогда.
- Там - баня с пауками. Здесь - банка с пауками. Между баней и банкой невелик выбор. Какая разница, где муки мыкати? - сказал Клим.
- Я баню бы выбрал, просторнее все-таки, - сказал челомут Ветрогон. Тот, что про чувственные запросы нам излагал. - А ты, Очко?
- Я покойник - ты паук. Ты покойник - я паук, - меланхолично заметил лузер Стальное Очко. Речь его лениво лилась. Видимо, находился под химией.
Впереди появился просвет, и уже через пять минут лес кончился. Перед нами открылось пространство, чуть поросшее молодым ковылем. Слева медно блестело озеро с соленой водой. Когда-то рядом стояла грязелечебница. Теперь берег от нее отодвинулся едва ли не на километр, порос, словно коркой, жесткой красноватой травой, а от здания осталась только часть кирпичной кладки, за которой, судя по маячкам, и укрылись преследуемые.
