Боярышня Дуняша 2 (СИ) - Меллер Юлия Викторовна
Ещё при выходе из возка Дуня обратила внимание, что дом Пучинковых был наполовину каменный, наполовину бревенчатый и походил на маленький безыскусный замок. Внутри дома оказалось множество переходов непонятного назначения. Когда она только вошла внутрь, то успела краем глаза приметить помимо основной лестницы пару узких боковых. А когда её с родителями повели по широкому проходу, провожая в большой зал, то заметила расходящиеся в стороны катастрофически узкие коридоры и множество дверок.
Планировка казалась несуразной, но Дуня давно уже поняла, что люди не всегда руководствуются удобством или эстетикой, поэтому не спешила осуждать. Она с удовольствием побродила бы по жилищу Пучинковых, но повсюду были слуги, и они приглядывали за гостями. Вот и ещё один момент: дворни было около трёх десятков, и это только те, кто на виду.
Посидев немного за опустевшим столом, она поднялась и направилась к арке, намереваясь посмотреть, как проходит пир в большой зале. За ней сразу пошёл старый дворовый. Он снисходительно отнёсся к желанию маленькой гостьи поглядеть на пир взрослых, но если бы она надумала пройти дальше, то остановил бы её.
В зале горело огромное количество свечей, особенно над отдельным небольшим возвышением, где была выставлена напоказ золотая и серебряная посуда. У Дуни невольно захватило дух от того количества золота, что там находилось. Возможно, это была всего лишь позолота или ярко начищенная бронза, но смотрелось — роскошно. Среди этого блеска она увидела кубки из горного хрусталя. Говорят, что их привозят с востока. Ещё она разглядела огромное яйцо в золотой сетке. Если оно не вырезано из кости, то, скорее всего, страусиное. Но удивило её больше всего серебряное дерево с висюльками и зажжёнными свечками. Это была её придумка.
Дуня вытянула шею, чтобы увидеть хозяев дома, и слуга сразу коснулся её плеча. Она тихо попросила:
— Я одним глазком.
Он улыбнулся и попросил, чтобы гостья сильно не высовывалась.
Дуня не наглела. Она бросила взгляд на возвышающегося над мужским столом Харитона Алексеевича, потом на Пестинею Ядвиговну и вновь спряталась за аркой.
Хозяева дома сидели на стульях-тронах под иконами, а гости расположились на лавках, застеленных полавочниками из дорогих заморских тканей. Дунин отец сидел ближе всех к Пучинкову, чтобы все видели, как его ценит хозяин дома, но из-за того, что стул-трон Харитона Алексеевича стоял на небольшом подиуме, то отец смотрел на него снизу вверх. Дуню это покоробило. Всё же Пучинковы не князья, чтобы так возвеличивать себя. Да и к чему эти ужимки в республике?
Даже князь не злоупотреблял атрибутами власти, хотя в думе вовсю использовал их. Но Пучинков?
Она его хорошо помнила, и тогда Харитон Алексеевич не показался Дуне кичливым. Сейчас же Пучинков источал снисходительную благожелательность к приехавшему к нему в гости московскому товарищу. Может, всё дело было в том, что вместо думного дьяка Еремея приехал всего лишь его сын?
Дуня посмотрела на отца. Он как раз вытирал руки о нижнюю скатерть. Столы были застелены в несколько слоев. Нижним слоем служило полотно, которым вытирали руки, сверху застилали сукном, а на него уже стелили нарядно расшитую скатерть. Лицо отца казалось спокойным, но Дуня видела, что он вовсе не расслаблен и не польщён приёмом.
Ей захотелось подбодрить его, сказать, что согласна с ним и нельзя терять бдительности, но вряд ли ему это было нужно. Отец всю свою жизнь служит княжьим вестником и лучше всех чувствует все нюансы в общении.
Дуня постаралась встать так, чтобы понаблюдать за матерью. Над женским столом было меньше света и Милославу мешала разглядеть стоящая подле Пестинеи одна из её родственниц, прислуживавшая только ей. К тому же Пестинея не посадила особую гостью поблизости от себя. Хозяйку дома и Милославу разделили другие знатные женщины, возможно, тоже родня, но более близкая и богатая, чем та, которая прислуживала. Во всяком случае было что-то общее в их лицах.
На глазах Дуни Пестинея начала передавать через свою прислужницу кубки с наполненным питьем. Каждая женщина, получив кубок, поднималась, делала глоток и кланялась, благодаря хозяйку. Так же пришлось поступить и Милославе.
Лицо Дуни скривилось в некрасивой ухмылке. Слишком много церемоний не по чину в этом доме! Ей всё это не нравилось, но вспомнив о следящем за ней слуге, она приняла беспечно-любопытный вид, надеясь, что он не разглядел её гримасы. А впрочем, пусть видит и доложит, что ей было весело от увиденного. Это ещё надо посмотреть, кто родовитее!
Тут Дуня осознала, куда потекли её мысли из-за увиденного и чертыхнулась. Вот так и озлобляешься, глядя на всё это.
— Люди говорят, — услышала Дуня голос Пестинеи, обратившейся к её маме, — что много бед московская земля приняла от братьев князя, и твое имение пострадало.
— То правда… — начала отвечать Милослава, но её словно никто не услышал.
— Многие согласны с князьями. Они пришли искать ответа за смерть матери, а московский князь прятался.
— Он не прятался. Хан…
— Грязная история произошла в их роду. Стыдно даже говорить об этом.
Милослава поджала губы, поняв, что ей не дают слова сказать. Дуня этого не видела, но с удивительной точность скопировала выражение лица матери.
— О твоих дочерях идёт слава по Москве.
Дуня невольно отметила, что Пестинея забыла о слове «добрая», когда произносила «идёт слава по Москве». Это устойчивое словосочетание, но Пучинкина намерено сократила его.
— Верно, — с достоинством ответила Милослава. — Мария прослыла лучшей мастерицей, несмотря на малые годы.
— А младшая? О ней всяко разно болтают. Нехорошо это, когда слухи идут.
— Евдокия летом расписывала стены монастыря, — громко объявила Доронина и с вызовом добавила: — Это богоугодное дело.
— Хм, действительно, — с улыбкой согласилась Пестинея и сочувственно добавила: — В вашем положении другого выхода нет, как только готовить младшую в монахини, чтобы хотя бы за старшей дать хорошее приданое.
«Ах ты…!» — мысленно воскликнула Дуня и обратила внимание, как Машка опустила голову. Да тут краше её нет девицы, а она сидит, как будто хуже всех!
— Мы обеим девочкам соберём достойное приданое, — выдержано произнесла Милослава.
— Конечно-конечно, — с небрежной улыбкой ответила хозяйка дома. — Не сомневаюсь, что вы постараетесь. Вот только хватит ли стараний твоей семьи?
Дуня видела, как мама собралась ответить что-то резкое, но вдруг повернула голову к Маше и смолчала. Может, Машка что-то шепнула, а может всхлипнула. Однако, Пестинея не стала больше провоцировать и заговорила с другой женщиной.
— Боярышня, — позвал слуга Дуню, — иди к столу. Сейчас принесут сахарный домик.
— Сахарный?
— Это такая сладость, — пояснил он. — Очень вкусно и нравится детям.
— Ух, да… я знаю, что это. Иду.
Застолье длилось несколько часов! Дуня успела дважды посидеть за столом и погулять с детьми, прежде чем можно было ехать домой. Возвращались вымотанными, мрачными и без подтверждения помолвки. Однако, к добру или нет, но отворот поворот не дали. Всё осталось в подвешенном состоянии.
Дома начались расспросы, но вялое состояние вернувшихся из гостей Дорониных лучше всего показало, как развернулись переговоры.
— Может, к лучшему? — робко спросила одна из молодых женщин.
— Нет! — неожиданно воскликнула Маша. — Я выйду замуж только за Ванечку! А он женится только на мне! Мы поклялись друг другу!
Все как-то одновременно тяжело вздохнули и начали расходиться. А что тут скажешь? Разве что приложить усилия и отвлечь дурёху? В конце-то концов она в новом городе и ничего ещё не видела! А здесь столько разных людей! А церкви какие красивые! И молодежь весёлая да удалая. Соломония переглянулась с Милославой и решительно произнесла:
— Завтра гулять пойдёте! Я выделю сопровождение.
Дуня всем своим видом показала, что бабушка крута и дальновидна, а та усмехнулась, понимая, что мелкой непоседе хочется везде побывать. Когда-то и она без удержу носилась по городу и не только. Всякое бывало в её жизни, и она не жалеет ни о плохом, ни тем более о хорошем. Теперь, когда уже всё позади, то понимаешь, что без испытаний не смогла бы оценить то благое, что досталось. Эх, молодость!
