Алексей Кулаков - Великий князь
– Ох, ну наконец-то…
Когда Авдотья добралась до личных покоев великого князя, то первым же делом избавилась от своих сафьяновых полусапожек – новых, красивых, очень дорогих и вместе с тем уж-жасно жарких! Распахнула створки небольшого окна, немного походила по отдающему приятным легким холодком полу, мимоходом глянув на великокняжеское ложе – места на коем только-только и хватало, чтобы умоститься ее соколику и его рыжей наложнице. Ну, может, и еще бы одна-две девицы поместились, но это уже получился бы сущий разврат… Отчего-то вспомнив плотное и местами очень твердое тело супруга, Авдотья порозовела и смущенно фыркнула.
– Да что это сегодня со мной?..
Сотворив краткую молитву, статная красавица раздраженно потерла виски, после чего решила поискать спокойствия и равновесия духа в привычном и давно уже любимом занятии. То есть неспешном чтении печатных и рукописных книг. Надо сказать, что у боярыни Дубцовой даже в этом сомнительном (особенно с церковной точки зрения) занятии были свои предпочтения: больше всего ей нравилось впитывать в себя одинаково-ровные строчки отпечатанной на белой «царской» бумаге новой скорописи, попутно разглядывая искусные рисунки-иллюстрации. На втором месте были рукописные сказки посольских дьячков о странах заморских, ну или купцов – об их торговых путешествиях. На третьем давно и прочно укоренились переводы разных чужеземных книг, коими в учебных (или личных) целях занимались младшие дети в царской семье. Царевич Иоанн, к примеру, увлекался вроде бы скучными для любой женщины трактатами о военных искусствах, в которые нередко входили и жизнеописания великих полководцев и завоевателей. Александр Македонский, разгромивший громадную империю персов; Ганнибал Карфагенский, едва не поставивший на колени гордый Рим; правитель гуннов Атилла, всего за двадцать лет огнем и мечом создавший державу, простирающуюся от Рейна до Волги; султан Мехмед Второй, взявший на копье Константинополь и переименовавший столицу православия в басурманский Истамбул… Их деяния удивляли и ужасали в равной мере.
В отличие от среднего брата, младший царевич Федор к делам воинским был почти равнодушен, зато неподдельно интересовался каменным зодчеством[167] и златокузнечным[168] делом. Его переводы были по большей части скучны и непонятны, но вот рисунки на полях и свободных страницах поневоле приковывали внимание. Наброски настенных росписей и женских украшений; намеченные тонкими линиями очертания дворцов и крепостей; парсуны всех, кто только вспоминался или просто попадался на глаза… Кстати, царевна Евдокия тоже рисовала (хотя до брата ей, конечно, было далеко). С детства увлекавшаяся сказками и чужеземными былинами вроде «Сказания о короле Артуре» и «Песни о рыцаре Тристане и королеве Изольде», к своим четырнадцати годам царственная дева совершенно утратила к ним прежний интерес, безмерно опечалив всех верховых челядинок Теремного дворца, лишенных новых историй. Взамен царевна полюбила книги о травничестве, трактаты о лекарском деле и особые рукописи старшего брата, украшенные его личной тугрой. Несколько раз верная служанка государя-наследника с милостивого дозволения своего господина пробовала прочитать «Курс физики» и «Химию», но… Вроде и были писаны те фолианты привычной кириллицей, да только ей на дюжину слов хорошо если одно чуть-чуть да понятное попадалось!..
Отринув тягучие мысли, замужняя боярыня подошла к большому ростовому зеркалу. Пытливо вгляделась в отражение, затем довольно улыбнулась, потянувшись, словно большая кошка.
– Хороша…
Бросив последний взгляд на ровную зеркальную гладь, родовитая красавица направилась в дальний угол Опочивальни. Тот самый, где цветастый ворс хорасанского ковра попирали точеными ножками изящный стол и стулец, попирали, одновременно скрывая за собой угрюмую глыбу массивного стального хранилища.
Р-бум!!!
Однако стоило боярыне сделать несколько шагов, как сквозь раскрытое окно ей в спину грянул грозный хор множества орудий, возвестивших наступление новой эпохи в жизни Великого княжества Литовского.
– Ох ты ж, господи!..
Вздрогнув от неожиданности, Авдотья опасливо перекрестилась. Впрочем, надолго ее это не заняло и даже не отвлекло. Ступни утонули в теплом ворсе ковра, плотная ткань одеяний безуспешно попыталась зацепиться за подлокотник небольшого стульца, а затем тонкие длинные пальчики придавили верх стопки рыхловатой писчей бумаги. Одной из полудюжины таких стопок, если быть точнее.
«Записки дьяка Посольского приказа Ондрия Совина о его плавании в землю Англицкую»…
Поворошив остальные страницы и убедившись, что они заполнены исключительно старой скорописью, боярыня Дубцова страдальчески поморщилась. Буквицы начертаны вкривь и вкось, налезают друг на друга словно пьяные, полно клякс и непонятных сокращений!.. Выдернув несколько листов из середины и безуспешно попытавшись разобрать хоть что-то, опытная читательница вскоре сдалась, перенеся свое внимание на другую стопку приличной высоты и пухлости. И вновь неудача! Досадливо поджав коралловые губки, личная служанка государя Московского и Великого князя Литовского все же решила прочитать хотя бы название неведомой ей книги.
«Il Catalogo di tutte… le principale et più… honorate cortigiane di Venezia»…
Задумавшись, белокожая красавица неуверенно сложила чужеземные слова в понятную речь:
«Перечень всех основных и наиболее уважаемых куртизанок Венеции».
Озадаченно похлопав глазами (кто такие куртизанки, и за что они уважаемы?), Авдотья на чистом упрямстве продолжила продираться сквозь итальянское письмо. И всего через каких-то десять минут поняла, что видит перед собой настоящее чудо!.. Явленное в виде стихотворных и философских трудов неизвестных ей девиц благородного происхождения, неких Туллии д’Арагон[169] и Вероники Франко[170]. Немало удивившись такому открытию и печально повздыхав (наверняка ведь вирши о любви писаны!), ценительница итальянской и испанской поэзии бережно вернула на место ставшие вдруг удивительно притягательными листки.
«История и причины Великого раскола христианской церкви»…
Опасливо поглядев на Митину рукопись (вдобавок ко всему еще и отмеченную его личной тугрой), боярыня обратила свой взгляд на последнюю стопку.
– О-оо! «Четвертые приключения Ивана-морехода: путешествие за семь морей»!..
Вспыхнув румянцем радости и предвкушающей надежды, она немедля завладела сим сокровищем.
Р-бум!!!
Не обращая внимания на очередной пушечный залп (уже второй из запланированных десяти), Авдотья расположилась в стульце поудобнее и погрузилась в сказочный мир. Причем так глубоко и надолго, что только робкий стук в дверь Опочивальни заставил ее вынырнуть обратно. С горестным вздохом отложив недочитанную (и что гораздо хуже – еще и недописанную) сказку, боярыня вложила все свое раздражение в короткое и очень сухое разрешение войти.
– Манефа?! Да как ты посмела…
Сжавшись и всем своим видом отображая полную покорность судьбе, опальная служанка осмелилась напомнить госпоже о времени. Та, в свою очередь, глянула за окно в вечерние сумерки, коротко охнула и вскочила на ноги, тут же даровав челядинке свою милость, а вместе с ней и полное прощение.
– Все ли приуготовили?
– Как есть все, матушка-боярыня.
Вылетев живым вихрем в смежные покои (и совершенно позабыв про снятые полусапожки), босоногая красавица тут же принялась все торопливо проверять:
– Не сильно ли горяча вода?
Сунув ладонь в громадную дубовую лохань, боярыня Евдокия Фоминишна лично убедилась – водичка в самый раз. Вылила в нее поочередно содержимое трех скляниц и размешала (отчего по мыльне потек легкий аромат луговых трав), затем оценила мягкость рушников и чистоту льняных простынок, и… И все, больше ничего не успела – в покои быстро просочился взбудораженный чем-то супруг. Махнул повелительно ближней дворне, чтобы немедля убиралась прочь, мимоходом заглянул в Опочивальню и – взял благоверную в плен своих объятий.
– Люблю тебя, люблю больше жизни…
Запечатав удивленные уста длинным и на диво нежным поцелуем, напоследок Петр Лукич чувствительно тиснул любимую жену ниже пояса и вышел прочь, всего за несколько мгновений до прихода смертельно уставшего великого князя. Живое серебро его волос выцвело едва ли не в седину, лицо заметно осунулось и побледнело, и лишь сапфиры глаз светились каким-то мрачным удовлетворением.
– Господин мой!
Всплеснув руками и моментально позабыв о муже с его неприличными нежностями, Авдотья закружилась вокруг своего соколика, помогая ему избавиться от коронационных одеяний, тяжеленных и почти негнущихся из-за обильного золотого шитья и частой россыпи драгоценных камней. Затем едва ли не бегом метнулась в Опочивальню за небольшой шкатулкой, чьи внутренности были оклеены толстыми пластинами янтаря и хранили в себе исключительно опасный предмет – рубиновые четки государя Димитрия Иоанновича.
