Наталия Московских - Вихрь (СИ)
- Поэтому я и спрашиваю, что у тебя случилось, - закончил отец. Юноша снова отвел взгляд и затянулся.
- Вряд ли ты сможешь дать мне совет, - усмехнулся Максим. Александр пожал плечами.
- Ну, куда уж мне, - хмыкнул он, - но попробовать спросить тебе ничто не мешает. За спрос, как говорится, денег не берут, так ведь?
Юноша тяжело вздохнул, затушил сигарету и зажег еще одну. Он думал, в глазах отца появится осуждение, но ошибся – взгляд Александра остался невозмутимым.
На то, чтобы собраться с силами и заговорить, Максиму понадобилось несколько секунд.
- Тебе когда-нибудь приходилось стоять перед выбором настолько тяжелым, что едва ли даже собственная жизнь может сравниться с ним по значимости?
Александр удивленно посмотрел на сына и усмехнулся.
- Это перед каким же таким выбором может стоять двадцатилетний юноша, вроде тебя?
Скептицизма в словах мужчины не было, однако Максим все равно неприятно поморщился от этих слов.
Действительно, перед каким таким выбором может стоять единственный в своем роде искусственно созданный прототип со случайными способностями Мастера, который, чтобы спасти мир и всех, кто в нем живет, должен уничтожить своего оригинала, что, как следствие, должно убить и его самого?
Разумеется, озвучить свои мысли отцу юноша не мог, поэтому лишь скрипнул зубами. Ведь для Александра он действительно был простым студентом, которого пока должна волновать только учеба, ну и по мелочи – личная жизнь, будущая карьера и прочее…
- Забудь, - тяжело вздохнул Максим.
Александр нахмурился, серьезно посмотрев на сына.
- Ладно, погоди, не злись, - примирительно сказал он, - хочешь сказать, перед тобой поставили выбор, на фоне которого даже твоя собственная жизнь не имеет значения?
- Можно сказать и так, - тоскливо повел плечами Максим.
Александр задумался.
- И, разумеется, ты не скажешь, о чем речь, - пробормотал он, скорее утверждая, чем спрашивая. Юноша только кивнул в ответ.
Александр глубоко вздохнул.
- Что ж, попытаться стоило, - улыбнулся он, затем посерьезнел и продолжил, - когда я служил в армии, мы оказались со старшим лейтенантом Комовым в доме, в котором начался пожар. Мы находились на пятом этаже, и прыгнуть вниз на растянутый ребятами брезент должны были по очереди. Огонь быстро распространялся, и мы понимали, что тот, кто останется ждать, может не выжить.
Максим заинтересованно посмотрел на отца, понимая, что слышит эту историю впервые.
- Комов боялся высоты, - усмехнулся мужчина, - и предлагал мне прыгнуть первому. Я знал, что, если он останется, то вряд ли сможет перебороть свой страх. А ведь у него было двое детей и жена…. Мы находились в одинаковой опасности, но я тогда подумал, что моя жизнь – неустроенная, непонятная – стоит меньше, чем его.
- Ты, что, выкинул его из окна? – округлив глаза, догадался юноша. Александр улыбнулся.
- Так точно, - кивнул он, - как видишь, все обошлось: я жив, мы с мамой счастливы, у нас есть ты. Но тогда передо мной встал подобный выбор. И я его сделал.
Максим опустил взгляд.
- Я ответил на твой вопрос? – поинтересовался Александр. Юноша хмыкнул и кивнул, - теперь ты ответь на мой. Что у тебя случилось?
- Скажи, пап, я был нежеланным ребенком? – неожиданно для самого себя выпалил Максим.
Мужчина едва заметно дернулся и недоверчиво приподнял бровь.
- С чего ты это взял?
- Нет, ни с чего. Просто мне интересно.
- Ремень по тебе плачет за такие интересы! – мрачно буркнул мужчина, - Максим, ты наш сын. И мы с мамой любим тебя и гордимся тобой.
Юноша покачал головой. Это не было ответом на его вопрос, однако и этих слов было достаточно.
- А когда ты выкидывал лейтенанта из окна, ты думал о своих родителях?
Александр поджал губы, задумавшись.
- Если честно, тогда я просто знал, что поступаю правильно, - он сделал паузу и тяжело вздохнул, глядя на сына, - я так понимаю, ты так не ответишь, что с тобой?
Юноша покачал головой.
- Прости, я… не могу, - виновато отозвался он. Александр тяжело вздохнул.
- Тогда я скажу тебе вот, что: в душе ты всегда знаешь, как нужно поступить. И когда поступаешь правильно, твоя совесть остается чистой. Для меня это всегда было самым главным.
- Для меня тоже, - честно согласился юноша. Александр хлопнул сына по плечу.
- А перед лицом трудного выбора спасовать может каждый. Знай только, что мы с мамой не осудим тебя, как бы ты ни поступил. Хотя твои слова о цене собственной жизни, конечно... гм... ты же не собрался... не знаю...
Максим округлил глаза, понимая, куда клонит отец, и нервно хохотнул.
- Не возникают ли у меня мысли о самоубийстве? Ты об этом спрашиваешь?
Александр хмуро посмотрел на сына, ища в его взгляде ответы на свои вопросы.
- Максим, ты, надеюсь, понимаешь, что столь радикальные решения не являются...
Юноша удержался от нервного смешка и спешно замотал руками, останавливая отца от дальнейших рассуждений.
Да я, наоборот, думаю, как спасти свою жизнь, а не завершить ее!
- Не собираюсь я сводить счеты с жизнью, - прикрыв глаза, отозвался он, - честное слово, это последнее, что могло прийти мне в голову.
Александр недоверчиво нахмурился.
- Точно?
- Пап! - возмущенно воскликнул Максим. Мужчина облегченно вдохнул.
- Хорошо, хорошо, верю. Просто ты... в общем, надеюсь, ты не вечно будешь держать от нас секреты?
Максим улыбнулся.
- Спасибо за совет, пап, - кивнул он.
Александр криво ухмыльнулся и прищурился, в глазах все еще читалось беспокойство. Мужчина с трудом подавил в себе желание продолжить расспрос - он волновался за сына, но уважал его личное пространство и понимал, что Максим обязательно расскажет обо всем, когда будет готов. По крайней мере, раньше так всегда и бывало.
- Не за что. А теперь бросай сигарету и готовься к расправе от мамы.
***
Сабина осторожно вздохнула и устало привалилась к двери, только что закрыв ее за вторым по счету учеником, сеанса с которым не состоялось.
Лишь взглянув на избитую молодую женщину, путешественники разворачивались к выходу и открыто заявляли, что будут искать другого медиума, что было их полным правом. Медиум, лишившийся своего защитного поля, явно сделал это по собственному желанию, а значит, пренебрег своими обязанностями. Мало какому путешественнику захочется отправляться в Вихрь со столь ненадежным наставником.
Хотя Сабина не хотела осуждать учеников, в душе ее все равно разгоралась горькая обида.
Для этих людей я никогда не была человеком. Для них я просто бездушный инструмент перехода в Поток…
Эти мысли особенно больно вонзились в сердце молодой женщины. Разумеется, они не были для нее открытием – Сабина и раньше знала, что ее личные переживания не волнуют никого из учеников. Она ведь и сама выставляла между ними и собой стену в виде непроницаемого выражения лица и напускной строгости. Так предписывали правила.
Правила… Эмиль всегда нарушал их. Он один видел во мне человека. Он хотел, чтобы я и сама увидела, чтобы переступила через себя и через правила. Эмиль надеялся, что я пойму его…
Поймав себя на мысли, что вновь оправдывает Моргана, Сабина до боли сжала кулаки, костяшки пальцев побелели, ногти впились в кожу. Молодая женщина злилась на себя, не понимая, как может испытывать хоть какие-то теплые чувства к Эмилю после того, что он сделал с ней. Морган использовал ее чувства, чтобы разрушить барьер. Да, он не сумел убить ее, но медиума в ней он уничтожил, теперь ни один ученик не придет на сеанс. Однако, сколь горячо Сабина ни злилась бы на Эмиля, на деле она понимала, что в фактическом крахе ее работы медиумом винить некого, разве что, кроме нее самой. Никогда еще ей не приходилось чувствовать себя столь ничтожной. И напуганной…
Находясь в одиночестве, Сабина вздрагивала от каждого шороха. Боль в сломанных ребрах сковывала все движения, не помогала даже тугая повязка. Молодая женщина понимала, что в таком состоянии не сможет ни оказать сопротивления, ни убежать, когда Эмиль явится за ней, чтобы закончить начатое.
При одной лишь мысли о расправе, которую Морган, должно быть, собирается учинить над ней, Сабина внутренне содрогалась, однако часть ее даже ждала этой встречи. Сама расправа казалась меньшей мукой, чем ожидание ее. Молодая женщина лишь не понимала, почему Эмиль медлит. В страхе она обращалась к Вихрю, и тот показал ей, что Морган вернулся в Красный мир, но с того момента уже прошла целая ночь. Беспокойство не давало медиуму сомкнуть глаз, по телу наперебой с болью от каждого движения разливалась неестественная болезненная бодрость. Сабине казалось, что теперь она и вовсе никогда не сумеет погрузиться в сон.
