Михаил Баковец - Улей. Игра в кошки-мышки
Больше всего на свете, я желал, чтобы чёртов Художник и Люк оказались здесь. Искать самостоятельно этих кротов от сектантов, у меня, никакого желания не было. А будет ли прок от моего заявления в администрацию, этого я не знаю.
Потом ломал голову, как справиться с сектантами, где напасть и что после этого делать с ними. По дороге сюда, решил, что стоит по-тихому пристрелить из своего бесшумного автомата обоих, под прикрытием дара Улья. Провернуть мне это, с расстояния метров двести-триста с какой-нибудь крыши, будет легче лёгкого.
Но пока прошёлся по Орешку, то передумал. Сейчас план звучал так: пленить и допросить.
Где находится жильё сталкеров, я знал, и мне не составило труда незаметно пробраться в дом. То, что они на месте, я понял по личному автомобилю сектантов, который стоял под их окнами.
А вот рядом с дверью в квартиру, я завис: как её открыть без шума, или заставить сектантов открыть её мне? Наличие двух замков, не давало нормальных шансов на взлом, даже с использованием своих способностей.
«Будем ждать», — решил я про себя и занял позицию в дворике дома напротив.
Только ближе к вечеру из подъезда вышел тот, кто мне был нужен — Художник. Погасив секундный порыв немедленно врезать гаду по затылку, я перебрался поближе. Через пятнадцать минут, сектант вернулся. В подъезд я зашёл вместе с ним, используя отвод взгляда.
— Люк, я пришёл! — крикнул Художник и отбил быстрый ритм по дверному полотну. Через минуту раздались несколько щелчком в замках, звякнула цепочка (ого, как у них там всё устроено!) и дверь приоткрылась.
— Пива взял?
«Гадство, ты-то мне совсем не нужен, — от досады я скрипнул зубами, когда оказалось, что дверь открыл не второй сектант, а их возможная жертва — Колобок. — Теперь извини».
Держать скрыт, становилось всё тяжелее и поэтому и речи не шло ни о какой тонкой тактике.
Художника я от души приласкал по затылку, не понявшего ничего Колобка, пнул в пах, потом оттолкнул пучившего от боли глаза парня в сторону и бросился в квартиру. Потратил секунд восемь, чтобы оказаться в комнате, но этого времени хватило второму сектанту, чтобы выхватить оружие и встать у стены, чтобы видеть дверь. Любого другого влетевшего в комнату ждала очередь из «калаша», но со мной Люк сплоховал и, точно также как и Колобок, не успел ничего понять, как согнулся от сильного удара в пах (а чего плодить сущности, если для обезвреживания противника, такой приём подходит как нельзя лучше?).
Автомат я откинул в сторону, завёл руки хрипящего и пускающего розовую слюну Люка за спину, где накинул заранее приготовленную веревку с петлями на запястья. После этого пулей вылетел в коридор, убедился, что Художник и молодой сталкер лежат на месте, скрутил руки и одному и второму и затащил их в комнату, где связал уже качественнее. Каждому из троих пленников, я одной верёвкой стянул руки и согнутые к спине ноги, вставил кляп и перевернул на спину. В таком положении и при такой вязке, у них за считанные минуты затекут конечности.
Больше всего я опасался Художника, который был клокстопером, одаренным, способным ускоряться в сотни раз на дистанции в несколько шагов. Именно так он и вырубил шокером меня с Коброй в машине, после чего благополучно остановил ту, не доведя до аварии, хотя гнал я порядочно, и потеря управления могла сказаться катастрофически на всех нас троих. Люк, был слабеньким сенсом, чей Дар сектанты только начали раскачивать и особой опасности не представлял. Разумеется, если мои пленники из детей Стикса, ни в чём не соврали, когда я их допрашивал.
Я ушёл на кухню и вернулся с ведром холодной воды и вылил часть на Художника.
— Поговорим? — спросил я у него, когда он зафыркал и раскашлялся, придя в себя.
— А? Ты к… — возмутился Художник и вдруг прервался.
— Узнал, я смотрю.
Несколько секунд сектант сверлил меня взглядом, потом торопливо заговорил:
— Сервий, прости, бес меня попутал. Понравилось мне барахлишко твоё, оружие и польстился на твою награду от янычар, которую они тебе выплатили. А у меня, в последнее время, дела совсем никак не шли, на мели сидел с кучей долгов…
— Чего?! — не понял я в первый момент, что он мне говорит. — Какое «на мели»? Какое «польстился»?
— С бандой Хрома связался, они мне пообещали за твои вещи треть. Честное слово. Они бы не убили тебя, к себе хотели взять, в работники, на их стабе пожил бы, дрова порубил, воду таскал на кухню, стирал бы. А потом предложили стать одним из них. Им хорошие бойцы нужны. Да я тебе поклясться чем угодно готов, что жив остался бы, ну, может, побили бы немного. Ты же видел, что я тебя просто оглушил и связал, а мог бы убить, что проще намного. Кобра у них на базе живёт, можешь его выкупить, я помогу с этим, увидишь, что живой пацанчик и тебе ничего не грозило…
Я не выдержал и ударил его под рёбра носком ботинка, расчётливо пнул, чтобы нижние плавающие рёбра совсем уплыли.
Тот захрипел и выгнулся в дугу, с губ потекла кровь, как и у его товарища, Люка.
— Кобра?! Живой?! Выкупить?! Ах ты, сука!
С каждым словом, я бил сектанта, пока он не потерял сознание. Только когда он перестал реагировать на удары, я остановился, успокаивая тяжёлое дыхание.
Показалось, что в комнате запахло жжёной тряпкой, но значения не придал. Так как дым мог мне просто показаться или его затянуло с улицы.
Вылив остатки воды на Художника, и дождавшись, когда он очухается, я присел рядом с ним на корточки и поднёс нож к его лицу.
— Я тебя сейчас резать буду, как резал твоих друзей — братьев по вере, как вы резали Кобру и тех двух женщин на крестах. Да-да, я видел то место, видел вашу табличку, знаю откуда ты. Художник или ребёнок Стикса, как к тебе обращаться, скажи мне? — от злости некоторые слова я выговаривал невнятно, проглатывал окончания, когда спазмы сдавливали горло. В этот момент я был готов содрать с него шкуру и всё потому, что вспомнил картину истерзанных людей. Кобру, с которым за несколько часов до этого разговаривал, да и просто сказалось напряжение последних суток. Его бы снять длительным сном и крепкой выпивкой, да некогда. Наверное, именно так и сходят с ума на войне или после картин жестокости, когда нет возможности снять стресс хоть чем-то — сексом, лекарствами, алкоголем. Общением с психиатром наконец… Да хотя бы баней, лишь бы тело испытало шок, который перекрыл бы шок сознания.
Отвлекло меня от желания пустить кровь сектанту, мычание Колобка. Кажется, он начал привлекать к себе внимание сразу, как только я упомянул про детей Стикса, до этого момента, он и Люк лежали тихо, словно мёртвые.
— Тебе чего? — грубо обратился я к сталкеру, которого несколько дней назад спас. — Твоё счастье, что про тебя ничего не рассказали и даже сообщили, что ты вроде бычка на закланье, которого с собой возили, вот они.
— М-м-м…
— Потом поговорим, — отмахнулся я от него, — после них. Видел бы ты, что я…
— М-М-М!
— Да, что ты размычался, блина?! Или мне тебя оглу…
Запах дыма резко усилился. Словно, источник его был совсем рядом. Может быть, прямо в этой комнате.
— Что за хрень тут горит?
Ответил мне Люк… молчаливо. Сектант вскочил с пола и, скидывая тлеющие обрывки верёвки, налетел на меня, сбивая с ног и отвесив оплеуху, от которой у меня лицо вспыхнуло так, будто его кто-то решил горячим утюгом погладить.
От моего ответного удара сектант отлетел к стене, где приложился с таким стуком головой об неё, что я подумал: готов. Да только куда там! Я не успел проморгаться от слёз, которые градом текли от боли, как Люк вновь повернулся в мою сторону, выбросил вперёд правую руку, и из неё вырвалась струя пламени не меньше метра в длину.
Увернулся я каким-то чудом и вместо меня, огонь прошёлся по столу, стулу с мягкой обивкой, задел Колобка.
Я отпрыгнул спиной назад, за что-то запнулся и повалился на пол, больно ударившись левым боком о ещё один стул, отбил локоть и чуть не попал под огонь, когда Люк шагнул ко мне.
Полыхнули занавески на окнах, что-то на окне вспыхнуло голубоватым пламенем с лёгким хлопком, а лотом я, наконец-то, достал пистолет и несколько раз выстрелил в грудь сектанту. После второй пули, ударившей в грудь, исчез с его руки огонь, после третьей, он пошатнулся и одной рукой ухватился на край тлеющего столе, и только четвёртая заставила его рухнуть на спину. И это пули из моего ремингтона, который сорок четвёртого калибра! Здоров же он был, сволочь.
— М-м-м!!!
Одежда на Колобке горела, парень пытался перекатиться и придавить пламя, но не мог из-за пут. Чуть лучше дело обстояло с Художником, у которого ткань только тлела, и язычков пламени ещё не было видно. Зато огня хватало в комнате: весело трещал, распространяя удушливый запах краски и лака, стул, горели какие-то бумажки на полу. Тлела столешница. Пламя с занавесок, перебралось на потолок, который был оклеен пенопластовыми панелями.
