Галина Гончарова - Азъ есмь Софья. Царевна
Но нищенствовать она всяко не будет, а там и правда замуж выйдет?
И пятнадцати минут не прошло, как она вышла на улицу — и едва в кровь не наступила. Лежал рядом с шатром ее хозяин — и из истыканного саблями брюха уж и кровь не текла, только мухи роились. Таня смотрела долго, с удовольствием, впитывала каждую подробность…
А потом плюнула на труп.
— Туда тебе и дорога, мразь!
Огляделась пристальнее…
Трупы валялись повсюду, но плакать по этому поводу Таня не собиралась, она бы и еще парочку добавила с удовольствием. Например, старшую хозяйскую жену, Хатию, которая постоянно отвешивала девушке пощечины за глупость и неумелость, а на самом деле просто ревнуя к мужу. По поселку споро сновали русские и башкиры, увязывая, что поценнее, и грузя на телеги. Теперь им предстоит путь в Азов, а там сдадут все по описи — и барахло, и рабов — и опять на охоту. Кое-что, конечно, пряталось по карманам, но без особого энтузиазма — не первое селение грабили, успели трофеев набрать. Да и знали, что карманы им никто выворачивать не будет. Ежели за что и будет ругаться Ордин-Нащокин, который занимался пленными, так это за обиду, учиненную православным. Но их-то и не обижали. А татары…
Пожировали?
Хватит!
Могли и прирезать, и позабавиться, и татарских женщин прямо на улице разложить да по кругу пустить… а чего, ежели кровь после схватки в жилах кипит?
Таня осторожно обходила такие развлечения, крадясь в тени шатров, пока не добралась до телег, где ей и кивнул один из русичей.
— Рабыня? Звать как?
— Таня, — попробовала женщина свое вернувшееся имя. Никогда она себя больше не позволит называть Тангуль. Никогда!
— Иди сюда, Танюшка, с детьми поедешь.
— С детьми?!
— А то ж, — мужчина улыбался. — Не убивать же малышню, а и оставлять тоже нельзя. Потому государь и распорядился — брать малышей на Русь и растить из них православных воинов.
Таня только ахнула.
— Из татарвы поганой?
— Так турки-то растят — из детей православных своих янычар. Чем мы хуже?
Таня пожала плечами. Безумный был разговор, но только для нее, а мужчина-то уже не первый раз и не первой бабе объяснял, смотрел даже чуть устало.
— Тебе все равно до Азова ехать — вот и отработай. Пригляди за малышней, сказки им расскажи, нашему языку поучи… справишься?
— Дома за малыми ходила…
— Ну и здесь походи, для родной земли же стараться будешь. А мы не обидим, я пригляжу.
— Спаси тебя Бог, дяденька. А как звать тебя?
— Федотом кличут. А прозвище — Оглобля.
Таня робко улыбнулась. Мужчина, и верно, чем-то похож был — длинный, весь в рост ушел, зато тощий, как щепка.
— Телегу мою запоминай, да вот этих детей…
Таня поглядела. Лежали в телеге трое малышей, почти грудных…
— Дяденька Федот, так не доедем мы с ними, молоко нужно…
— Сейчас поищу им чего. А ты садись пока, обустраивайся, ежели что еще понадобится — скажешь.
— А то как же, дяденька Федот. Молоко обязательно, тряпки на пеленки, без них никак, крупа хоть какая — кашу сварить…
— Будет.
И ушел в темноту. Таня неловко перекинула ногу через бортик телеги, полезла, подумала, что стоило б в шатер возвратиться за подушками. Но это она лучше дядьку Федота попросит, а сама сейчас отсюда ни за что не уйдет. Мало ли что, мало ли кто…
Интересно, что с ее бывшими хозяевами?
Хотя… какая разница?
Она еще расспросит дядьку Федота, она еще много чего сделает, но это — потом.
Азов, Царицын… Русь-матушка! Дом родной и любимый…
Таня мечтательно зажмурилась.
Воля!
* * *Софья тоже не скучала в Москве. Не успели ребята уйти в поход — умер патриарх Иоасаф. Выбрал время!
Этим мужчиной Софья была более чем довольна. Хоть и выбрали его в качестве буфера, но ведь справлялся!
И раскол кое-как придерживал, и негативные настроения в среде духовников давил, как мог. А вот кого теперь?
Алексей Михайлович уже жене обмолвился насчет Питирима… с другой стороны — а будет ли толк?
Стар уже товарищ, болен, заговаривается… но нет равновесия у церковников. Может, и пусть пока побудет Питирим, а Софье надо было теперь списки поглядеть — и подумать, кто сможет аккуратно и осторожно провести Русь между двумя канонами в тихую заводь.
Был вариант с Иоакимом, но что не нравилось Софье — слишком этот товарищ дружил в свое время с Матвеевым. Тут уж одно из двух. Либо товарищ — черная овечка, либо — лизоблюд. И то и другое достаточно плохо. Пообщаться бы с ним… только вот высшие церковные чины с царевнами в непринужденной обстановке не пересекаются. Так что выход один — соглашаться на Питирима и дать Аввакуму задание — приглядеть кого поприличнее. Так, чтобы умел смотреть на два горизонта, а не в одну точку.
А в остальном все было тихо-спокойно.
Бояре не вякали, Милославские не воровали больше нормы, маленький Володя рос как на дрожжах, Любава была жива-здорова. Даже пакостный старец Симеон — и тот покамест притих, понимая, куда его пошлют с любыми предложениями. Война же, да и отец за сына волнуется…
Пришло письмо от Марфы — сестрица благодарила за помощь. Пришло письмо от Михайлы Корибута — тот вообще растекался от счастья. Не рассчитывал мужчина на такое, чего уж там, не верил…
Скорее понимал, что пока может один остаться перед турками, а страна-то не выдержит. Да, вот так оно в политике. Все друг другу клянутся в вечной дружбе, а вот как надо руку протянуть… и куда чего девается? Сразу у всех то понос, то золотуха, то лишай, то почесуха…
Но Алексей Михайлович зятя не бросил.
Писал Ордин-Нащокин, писал и о том, что направит к ней еще мастеров, кое-каких учителей и вообще интересных людей. Благодарил за зелье, интересовался, нельзя ли еще получить… надо было опять озадачить сэра Исаака, чтобы к весне еще пара десятков килограммов зелья была. Но ведь дело-то хорошее! Крым брать надобно! Такая корова нужна самому!
А еще Софья переживала за брата. Ну и за сестру тоже. Окажись Марфа в турецком плену — ничего особо страшного ей не грозит. И статус, и характер, и навыки — все есть. Но сколько ж труда даром пропадет?
А Алексей?
Там такое войско, а ведь он не станет отсиживаться за чужими спинами — и ничего-то она сделать не может.
Или может?
Здесь — приглядеть за школой. Ну и по мере сил повлиять на политику. А в остальном — делай, что должна, и будь, что будет. Самое главное она сделала для брата. Она дала ему шанс. Но не мало ли?
Это она может узнать только по результатам военных действий.
* * *Пятнадцатое августа 1672 года…
Ян Собесский смотрел со стен на турецкое войско. Сначала появились всадники. Конные татары Селим Гирея. Потом горизонт покрылся черными точками. А потом они приблизились — и стало видно, что все это люди.
Хоть и не стоило, но Ян втихорца перекрестился под плащом. Страшновато…
Вот сейчас вся эта волна нахлынет, будет биться о стены — и рано или поздно…
Но Каменец защищать было удобно. Сам Старый город, который расположен на возвышении, был сейчас как следует укреплен и хорошо оснащен пушками. Новый же город планировалось сдать и садиться в осаду, коли так получится. Были уже подготовлены все возможные ловушки. Была укреплена напольная часть Нового города, но не так чтобы уж сильно. Новые пушки сосредоточили в Старом городе. В Новом же было то, что не жалко будет и врагу сдать — мучайся, гад, с такими трофеями! На и подавись!
Ян и не рассчитывал удержать Новый замок. Но и сдавать его без боя не собирался. А потому укрепляли его именно так, как надо было Собесскому. Этим занималась примерно половина его войска. Вторая же половина, под командованием Лянцкоронского, устраивала туркам сюрпризы, используя, где только можно, рельеф местности.
А в остальном…
Полубастион Святого Михаила отдать Мыслищевскому, Святого Юрия — Гумецкому. И дать каждому по пятьсот человек под командование. Эти справятся.
А вот Старый замок…
Длинную южную сторону держал Лянцкоронский. Укрепили Папскую и Ласкую башни. Западную же часть поделили между Владиславом Вонсовичем, который закрывал Новую Западную и Денную башни, и майором Квашиборским, которому доверили башню Рожанка.
Зазвенели колокола.
Это краковский епископ Анджей Тшебинский служил молебен о даровании победы над язычниками. Придя с добровольцами в количестве пятисот человек, он так и остался в Каменце, сказав, что в Кракове и без него найдется кому помолиться. Защитники это оценили…
Пока татары перемещались под стенами, создавали массу, то подступали почти вплотную, так и вынуждая сделать хоть один выстрел, то наоборот, горячили коней, отходя от стен. Кричали что-то оскорбительное, пугали…
Ян не шевелился. Это все было нормально. Напугать, ошеломить, предложить сдачу… только вот ему отступать некуда.
