Дмитрий Бондарь - Другой путь
У меня затряслась рука со стаканом, я одним глотком осушил его. И беспомощно оглянулся на Алекса.
Паццони уныло посмотрел на меня:
— Я найду доказательства, — повторил он. — Ей ведь было всего девятнадцать, понимаешь ты это, сопляк? Всего девятнадцать. Чем она заслужила такое?
Не произнося ни звука, я сел в кресло напротив, хотел что-то сказать, но в горле одновременно и пересохло, и заворочался тугой комок.
— Кому, комиссар? О чем вы говорите? — вступил в разговор Вязовски, видя, что я слегка “поплыл” от своего прозрения.
— Моей Софии, — на его небритых щеках блеснули влажные дорожки. — Она умерла сегодня. Из-за устроенного вами “розыгрыша”. Почему она, мистер Саура? Вы держали ее в своих планах? Почему взрыв произошел в тот миг, когда она проходила мимо?
— Случайность… — я прошептал в стакан, который так и держал у пересохших губ. — Красные бригады…
— Мне уже безразлично, кто это был, мистер Саура, — перебил меня комиссар, — вы, Красные бригады, рука Господа. Я знаю, что вы к этому были причастны, и вы за это ответите. Меня, скорее всего, отстранят от ведения этого дела. Но тем для вас хуже. Тем хуже. Мне уже пора на пенсию и я уйду сам. Теперь я не буду связан условностями и процедурами. Я пришел объявить вам войну, мистер Саура. Либо вы сдадите мне исполнителей, либо остаток своей жизни я буду занят уничтожением вашей.
Он резким движением смахнул со столика стакан с виски и тот, ударившись в стену книжного шкафа, раскололся на части с громким хлопком.
— Пошел вон, — спокойно произнес Вязовски. — В следующий раз, когда пожелаешь увидеть мистера Сауру, озаботься получением ордера от судьи. Проваливай, пока я не решил, что ты нарушил неприкосновенность частной собственности. Бегом.
В его руке, твердой и спокойной, уже обосновался “кирпич с курком” – Ruger Р85.
Паццони, к его чести, не испугался. Он встал, бросил на столик журнал, отряхнул плащ, поправил свою дурацкую шляпу и положил передо мной на столик фотографию:
— Это она, моя Софи. Запомни ее, говнюк.
С этими словами он пошел к двери. На пороге оглянулся и сказал в лучших традициях американского кино:
— Я вернусь.
— В добрый час, — пожелал ему Вязовски и закрыл за итальянцем дверь.
Он сел напротив меня, в то кресло, где только что сидел Паццони, и прямо из горла хлебнул несколько глотков.
— Что произошло? — вытерев рукой с пистолетом тонкий потек по подбородку, спросил Алекс.
В нескольких предложениях я рассказал ему историю комиссара. Вязовски выслушал не перебивая и продолжал молчать, когда я уже закончил.
— Наверное, нужно позвонить Заку? — невпопад спросил я.
— Зачем? Зак умеет воскрешать усопших девиц? Не думаю. Никто не застрахован от случайностей. А они будут всегда. И чем непрофессиональнее исполнители, тем больше таких случайностей.
— Ты бы сделал лучше?
— Я бы не взялся. У меня другой профиль – противоположный.
— Я больше не хочу таких случайностей, Алекс. — Мне стало так тоскливо, что захотелось напиться.
Я протянул руку и Вязовски, понимающе хмыкнув, отдал мне бутылку, в которой еще оставалось чуть больше половины.
— Только сегодня, — чуть придержав ее, предупредил Алекс. — Если ты захочешь и завтра, я тебя отлуплю.
— Стоило бы, — согласился я и приложился к горлышку.
Бурбон вдруг стал на удивление безвкусен – не обжигал, не пьянил – вода водой.
— Таких засранцев, как мы с Заком – еще поискать. Стоило бы отлупить, чтобы думали мозгами, а не шапкой.
— Пей, моралист, — Алекс достал из бара еще одну бутылку. — Лучше было бы, когда бы Блэк тебя сдал своим хозяевам?
Я протянул ему свою – чтобы чокнуться, но Алекс отстранился.
— Не за здоровье пьем. Думай, вспоминай, командир, что там дальше в твоей пьесе? Сильно он нам напакостит?
Я задумался, не забывая иногда прихлебывать:
— Нет, как он сможет напакостить? Лет пять он будет ждать нашей промашки, собирать компромат, вынашивать свою месть. На этой почве несколько раз явится предъявлять улики и дважды спровоцирует расследования, которые кончатся извинениями. В девяносто четвертом решит, что мы ему не по зубам и начнет искать контакты в среде местной мафии. Найдет подходы к семье ДеКавалканте из Нью-Джерси и “сдаст” нас им. Вернее, “закажет”: Зака, меня и тебя. Отдаст все, что имеет, включая доставшийся от дяди участок земли на Сицилии. Но жадные мафиози придут сначала к Снайлу и предложат ему крышевание. И из кабинета Тома отправятся прямиком в Марион, или куда там положено здесь сажать особо буйных преступников? ФБР произведет облаву, прихватив помимо ДеКавалканте еще и кого-то из Дженовезе и Гамбино. Возьмут многих, но пара капо останется на свободе и они-то и отомстят Паццони за подставу. Пока что так. Если мы не решим что-то изменить.
— Хороший сериал бы получился, — вздохнул Алекс. — Честный комиссар, продажные бизнесмены и полицейские, месть-кровь-перестрелки, все такое. Ладно, если ничего срочного не нужно делать, то заканчивай потихоньку свои рефлексии и спать ложись, я пойду, книжку почитаю. Марио Пьюзо. Как раз про всех твоих Дженовезе-Бонанно.
Он приглушил освещение, оставив мне горящий торшер.
Алекс протянул руку к так и лежащей на столе фотографии Софи, но я придержал его:
— Оставь, пусть полежит здесь.
Я остался один со своими мыслями, мертвой Софи, поздним раскаянием и надвигающейся ночью.
В одиночестве почему-то не пилось. Зато хорошо вспоминалось: Чарли Рассел, Дэни Блэк, Донован, теперь вот еще девочка София – сколько их еще будет? Тех, кто вольно или невольно окажется на моей дороге? Пять-десять-сто-тысяча? Я пытался заглянуть в будущее, но про себя, как обычно, все было непонятно, вернее – одновременно сбывалась уйма вариантов. Прав Вязовски – нечего разводить антимонии, ни к чему доброму это действо не приведет. Голова привычно закружилась, и будущее снова навалилось тяжелой горой на мою шею.
Я допил бутылку, положил фотографию в карман халата и отправился спать. Но ничего не вышло. Совершенно трезвый я таращился в потолок и мириады мыслей терзали голову.
Все чаще мне казалось, что я просто брежу и вижу какую-то затянувшуюся иллюзию своего странного существования, доступную только мне. Честное слово, если бы вдруг выяснилось, что на самом деле я лежу на одной из коек в клинике Майцева-старшего и все, что со мной происходит – только лишь нестандартные электрохимические процессы в нейронах и всяких синапсах, что причиной всему разрушенные миелиновые оболочки нервных волокон – я бы возликовал от счастья, потому что тогда мне не пришлось бы хранить в памяти сотни вариантов уже произошедших и грядущих событий.
Я ведь еще мог даже в тот момент позвонить какому-нибудь школьному приятелю и услышать в ответ:
— Привет, старик! Ты уже закончил институт? — Ведь он, мой приятель, все еще жил в том настоящем, которое уже не случилось. Он искренне полагал, что я стану инженером и сильно удивился бы узнав, что того будущего, что было прочно впечатано в канву времен, уже никогда не будет. И его карьера, его семейные отношения, вся его жизнь уже необратимо изменилась моими усилиями. Но он жил в том времени, где все еще “все шло по плану”. И очень изумился бы, нарисуй кто-то перед ним две его разные жизни – случившуюся и предполагаемую. А виноват в этой двойственности только я. Но есть ли у меня такое право?
Все это очень странно и необычно.
Когда история наших приключений только начиналась – я думал, что все это ненадолго. Сделаем дело и станем радоваться. Действительность оказалась куда хуже, напряженней и продолжительней. Мы все время что-то начинали. И ничего не заканчивали. Мы начали зарабатывать деньги и то, что мы делали сейчас – тоже было всего лишь началом. Мы начинали большую медиакомпанию, и она все еще была в зачаточном состоянии. Мы начинали, начинали и конца этим начинаниям не проглядывалось. И стало невозможно оценить эффективность своих усилий – что мы делаем, как мы делаем. Да, можно было “заглянуть” в будущее и чужими глазами увидеть итоги своих усилий, но это становилось еще одним вариантом, которые и без того переполняли мою тяжелую голову. С каждым разом такое “заглядывание” тяжелее отражалось на моем состоянии.
Как-то один мой знакомый заметил:
— Вечный субботник невозможен. Если ты каждое утро просыпаешься и идешь убирать мусор на улице – ты должен иметь в этом какой-то интерес. — Он имел в виду деньги. — Если этого интереса нет, то через неделю ты бросишь это занятие, если, конечно, ты не сумасшедший вроде деда Акмала, живущего в третьем подъезде. Ему пофиг, у него свой интерес – не должно быть светлого мусора на темном асфальте.
Деньги уже давно перестали быть моим “интересом”. Это только инструмент. Чем их больше – тем инструмент качественнее и универсальнее. И уже пора бы случиться тому ожидаемому переходу “количества в качество”, но что-то он никак не приходил.
