Варди Соларстейн - Финская руна
День тянулся медленно. Часу не проходило, чтобы хронопопаданец не прикидывал способа, который подарил бы ему возможность избежать совместного похода в кино. Может, прикинуться больным и истощенным? Или сказать потом, в первый день шестидневки, что траванулся…
Но ведь оба билета уже у него на руках — и если Лена придет к сеансу, а там его не окажется, то, зная «нежный» характер нервной блондиночки, потом с него живьем спустят шкуру! При всем рукоплещущем честном народе с Кировского.
Грустный и потерянный хронодиверсант, направился в кино как на тоскливую каторгу.
Он, истерзанный плохим настроением, немного поникший, встал возле круглой тумбы с афишами, ожидая профсоюзницу.
— Агасфен! Что ты тут такой грустный, будто пять рублей потерял? — окликнул его голос с знакомыми интонациями.
Викторов встрепенулся, оглянулся на обращенную к нему речь и обомлел. Перед ним стояла Ленка, да не та самая Ленка. Волосы — затейливыми кудрями, лицо с душой накрашено косметикой, от тела исходит приятный запах, нарядное платье ласкает взор. Несносная «Золушка» только женщинам ведомым колдовством преобразилась в притягательный образ царевны-«Несмеяны». Девушка совсем и окончательно ошеломила парня, подойдя вплотную, а затем непринужденно и нагло поцеловав в губы. Взяв под руку своего спутника, ошарашенного подобной эмансипацией, и провоцирующее прильнув к нему телом активистка развернула Славу ко входу в кинозал. Сквозь ткань одежды Викторов почувствовал возбуждающую гибкость девичьего стана и далее не раздумывая сам обнял девушку и еще сильнее прижал к себе. Лена поощрительно и довольно ойкнула и не сделала ни малейшей попытки отстраниться. Хронодиверсант не стал погружаться в пучину сомнений и раздумий, из-за того что нынешнее поведение спутницы разительно отличалось от того противостояния что накалялось между ними, а отбросив все плохое, принял ситуацию как данность. Молодость не знает слова «нет», а гормоны освещают перед юностью самые темные коридоры сознания и прокладывают дорогу там, куда даже побоится смотреть убеленный сединами мудрый старец.
Фильм «Трактористы», перед которым зрителям показали мультипликационный фильм о достижениях Советской Власти, Слава пропустил фоном. Последний ряд в кинозале диктует свои неписаные правила поведения, для которых кинопросмотр — всего лишь повод, но не основное средство в получении удовольствий, большей частью тактильного плана.
Ленка, видимо придя к какому-то выстраданному решению, благожелательно относилась к вполне благопристойным поползновениям Викторова, который, однако, памятуя о полученной пощечине у дверей в закрытый цех, сильно руки не распускал.
В какие-то моменты ему надоедало целоваться и он начинал тогда комментировать происходящее на экране. Девушка, совершенно сейчас не похожая на ту стерву-профсоюзницу, трудолюбиво хихикала над каждой хохмой попаданца. На них, когда Лена уж слишком увлекалась смехом, иногда шикали. Тогда молодые люди начинали целоваться.
Фильм Славу поразил. Особенно глубоко запали в душу первая и последняя сцены фильма. В начале, когда грузин и москвич уговаривают Клима поехать к ним, а он отказывается и едет на Украину. Не «в Украину» а «на Украину» — огромная филологическая разница, обозначающую непреодолимую пропасть между эпохами. Настойчивые приглашения грузина, после острых и печальных событий войны «трех восьмерок», для их современника выглядели как самая настоящая идеологическая диверсия. Такое несоответствие не вызывало смех — Викторов почему-то даже испытал приступ огромной неприязни к этому лубочному советскому образу гостеприимного горца. Все-таки он был чужим в этом времени, и кинофильм зримо напомнил об этом. Финальная сцена, свадьба двух бригадиров-ударников, с песней про будущий и близкий бой, в который «пошлет товарищ Сталин», вновь заставила задуматься о судьбах всех жителей страны. Ведь, черт побери, знали, что будет война. Они точно это знали и готовились! Но почему Победа тогда досталась такой дорогой ценой? Где они, упущенные возможности?
Они вышли из кино довольные и разгоряченные. Хронодиверсант, пусть и продолжая держать себя в рамках, все равно постепенно раздухарился, и то и дело прижимал к себе спутницу сильной рукой. Опять само собой получилось, что фотограф отправился провожать активистку до уже знакомого адреса. Даже не обсуждая вопроса, приглашен ли спутник на чай, он вломился в парадную дома. Там, строгий дворник- консьерж, внимательно оглядев фотографа, отомкнул засовы во вторую, внутреннюю дверь подъезда. Лена вынула из сумочки денежку и отдала ее привратнику в руку, сказав «спасибо!». Дворник обозначил полупоклон и быстро, как фокусник, засунул подношение в карман белого фартука. Слава так удивился, увидев это, что рассматривал происходящее открыв рот. Деньги, поклоны, частный консьерж в подъезде — в его представлении никак не ассоциировались с социалистическим образом жизни, где каждый сам себе открывает двери. Но видимо в этом и находился залог царящей в городе чистоты. Свинарник, с мусором, он видел только вокруг жилого рабочего квартала, где коммунальные службы просто не справлялись с отходами жизнедеятельности от гиперактивного отдыха трудящихся.
Однако хронодиверсант недолго предавался удивлению — подхваченный за рукав, он вознесся по лестничной площадке к дверям апартаментов, которую Лена открыла своим ключом.
Квартира оказалась огромной — если это не коммуналка «интеллигенции», судя по основательным деревянным межкомнатным дверям и стеклянной матовой на кухню в конце длинного коридора.
Славу весьма интересовал вопрос — а как с наличием здесь родителей, братьев- сестер, и прочих родственников, так как это весьма определенно влияло на горизонт возможных событий. Но он мудро помалкивал, ожидая, что ситуация прояснится сама собой. Лена его затащила в гостиную и усадила на необъятный, скрипучий черный кожаный диван, а сама, что-то щебеча, упрыгала на кухню «готовить чай». Викторов огляделся в непривычной обстановке. Высокие шкафы со стеклянными дверцами — забитые книгами, открытые полки, на которых выстроились рядами многочисленные сувениры. На стене — пара ковров. А вот на коврах… Чего там только не висело, но в подборе коллекции чувствовался «северный» стиль — саамские узкие ножи, финские рабочие пукко, архангельские и поморские лезвия. Кроме коротких клинков, ковер украшали шашки, палаши, кортики и кинжалы.
Повернув голову, и разглядев что-то пестрое в нише между двумя вместительными книжными шкафами, Слава с огромным изумлением увидел предметы быта краснокожих Северной Америки — индейские накидки с перьями. Тут же стояло внушающее уважение короткое копье вождя, украшенное лоскутками разноцветной кожи и бутоном черного меха притороченного у лезвия. Красиво раскрашенный желтый щит, с тотемным рисунком охрой звал к себе и просился в руки. Манил попаданца и висящий рядом томагавк, и трубка мира… Слава, донельзя заинтересованный такой необычной и выделяющейся коллекцией, сам не заметил, как встал со скрипучего дивана и подошел вплотную, жадно рассматривая предметы индейского быта. Неожиданно, чьи-то ладони ему закрыли глаза и раздался счастливый девичий смех.
— Ничего себе этнографическая коллекция у тебя дома! — воскликнул Слава, проворно вывернувшись и в свою очередь нахально схватив Лену за талию. — У тебя ученые кто-то из семьи? Чьи это экспонаты, что за индейское племя?
— Папины игрушки. Он этот хлам даже не собирал, все это надарили его друзья-гуроны. Это все с Канады, где он некоторое время жил.
— Твой отец жил в Канаде? — Слава недоумевал. Как так получается? Как он помнил, вроде не приветствовала Советская Власть иностранных граждан, если, конечно, они не прибыли по линии Коминтерна.
— Ну, он родом отсюда, с Севера, из одного из финских поселков на берегу Колы. Во время революции сражался в Мурманском легионе. Потом эмигрировал в Канаду. А затем, когда в тридцать первом его оставшиеся здесь друзья позвали — вернулся. Работал в Карелии замминистра, пока…
Тут Лена замолкла и заметно погрустнела, не спеша озвучивать семейные тайны и связанные с ними беды. Слава хотел было расспросить дальше, но вспомнил про репрессии и решил пока не выяснять. Время пока есть, а девушку, в преддверии ночи, он посчитал за лучшее не расстраивать.
Карелию, Советская Власть поначалу хотела выставить вроде завлекательной витрины, обращенной на Запад. Потемкинская деревня, типа, вот де как у нас живут хорошо малые народы. И как водится, с перехлестом пошла, наращивая обороты «кореннизация», в данном случае финская. В северной республике, где финнов было абсолютное меньшинство среди населения, всего три процента, прямым указанием из Москвы они заняли все руководящие посты. И за дело эти люди взялись всерьез, выковывая действительно реальными делами мощное производство, перекраивая по своим лекалам отданной им на откуп целую республику. Правда дело в итоге дошло до принудительной финнизации населения, когда всех поголовно в Карелии заставляли учить совершенно им чужой финский язык. И это все потом, с прочими накопленными отрицательными факторами, наложившись попутно на клановые конфликты внутри финского руководства, привело к страшным последствиям. Но надо признать, поначалу развернулись воодушевленные таким доверием финны с размахом — лесную промышленность поставили на ноги. Да так, что темпы производства позволили проводить демпинговую политику на мировом рынке леса. Эти успехи и порочная ценовая политика, на фоне мирового кризиса привели к тому, что соседняя Финляндия, тоже жившая за счет продажи леса и целлюлозы, оказалась с нерентабельным производством. Единицы из историков знают, и еще меньше из них говорят о том, что именно экономические успехи Советской Карелии, привели не к ожидаемому, заботливо взращиваемому коммунистическому восстанию в соседней «стране белых лилий», которое планировалось таким способом «приготовить», а к созданию фашистского Лапуаского движения и небывалому росту антирусских настроений в тридцатые годы в Финляндии. Несмотря на такой результат, СССР, на ужас всему миру капитала, наглядно и уверенно подтвердил верность тезисов идеологов коммунизма, и опытным порядком доказал, что может разорить их страны методами социалистического ведения хозяйства. Кирову конечно пришлось как-то посылать телеграмму, чтобы в три дня были скрыты все доказательства того, что семьдесят тысяч зеков бесплатно валили лес в Карелии, и тем самым лишить иностранных обличителей оснований к «антидемпинговому бойкоту», впрочем где у нас что-то масштабное и без перехлестов? Любви к СССР это все в мире «Запада», а особенно у северного соседа, вполне обосновано не добавило.
