Сергей Садов - Преодоление
– Не дергайся, – прошипела я ему. – Сам утонешь и меня утопишь. Давай к берегу, тут всего метров десять.
Я проводила взглядом удаляющуюся баржу и погребла к берегу. Паук помогал по мере сил. Лучше бы не дергался. Наконец мы выбрались на берег и рухнули на песок, тяжело дыша. Я раскинула руки в стороны и уставилась на небо.
– Я же тебе говорил, что мы недолго будем рабами.
– Да, – не очень весело отозвался Паук.
Я подняла голову и с удивлением посмотрела на него.
– Ты чем недоволен?
Вместо ответа он мне продемонстрировал клеймо раба.
– От этого не избавиться, и нас будут искать, сколько бы времени это ни заняло.
– Это мы еще посмотрим, – хмыкнула я и снова легла. – Печать же магическая, значит, ее может снять любой маг.
– Ага, осталось только отыскать мага и попросить его ее снять, – ядовито отозвался Паук, но задумался.
– Любой не снимет, но что-нибудь придумаем.
Все-таки надо Пауку рассказать о себе, решила я. Чуть позже, когда уйдем подальше от реки, где нас наверняка скоро начнут искать. Сколько уже можно прятаться и не доверять ему? Решено, как только отойдем подальше.
Я решительно встала, отошла в сторону, сняла рубашку и выжала ее. Натянула.
– Все еще стесняешься, как барышня? – усмехнулся Паук. – Чего ты уходишь? Тут только мы вдвоем.
– Привычка, – буркнула я, покраснев. Хорошо еще ночью он не видит, это у меня зрение сейчас не хуже, чем днем, благодаря магии. – Лучше давай ногами перебирай пошустрей. Надо уйти подальше.
– Да иду, иду, – поднялся и он.
– И, кстати, на, держи. Велика, конечно, но потом что-нибудь придумаем. – Я сунула вытащенную из сундука тряпку, и в самом деле оказавшуюся рубашкой, причем довольно неплохой.
Паук моргнул, но подарок принял и тут же напялил на себя. Я с трудом удержалась от смеха, настолько нелепо она на нем смотрелась. Рукава болтались у колен, подол спускался ниже и путался в ногах. Мальчишка хмуро глянул на меня, закатал рукава, подтянул подол и заправил его в штаны. Ну вот, совсем другой вид. Свое рванье он без сожалений швырнул в реку.
Я отвернулась от него, скрывая улыбку, и посмотрела вслед барже. Что ж, тоже дополнительный шанс, рабов ведь будут искать там, где она пристанет к берегу, а значит, какой-то выигрыш во времени у нас появится. Так не будем его упускать, вперед.
Глава 7
Я слушала Паука и размышляла о том, что магия такой же обман, как сказки. Улучшение организма, отсутствие болезней… почему же тогда у меня так болит сердце?
– Ты пойми, Ларс, я благодарен за все, что ты сделал, но я просто не могу тебя с собой взять! Если бы не клеймо раба… ты смог бы стать хорошим членом Гильдии, но ради раба никто ничего не сделает. Нас просто сдадут властям.
Зачем столько слов? Я уже давно поняла, что я для Паука стала лишней сразу, как только мы сбежали.
– Если бы был хоть какой-то шанс… Я не уверен, что даже меня примут и укроют…
Он чувствует себя виноватым, вот и идет из него этот поток слов и оправданий. Зачем? Разве я прошу его взять меня с собой? Уговариваю не бросать? Просто стою и смотрю на него. И слушаю. Ну почему же так болит сердце? Магия испортилась?
– Извини, Ларс, если бы не клеймо…
Да поняла я уже. Хорошо, что не успела открыться ему. Только-только собралась, но он заговорил первым.
– Ну не могу я, пойми. Даже меня, члена Гильдии, могут не принять…
Начал уже повторяться. Хотя, может, и не врет. Кому охота связываться с беглым рабом? Проще сдать. Скорее всего, его «друзья» так и сделают. Он ясно показал цену дружбы. А был ли он мне другом или я только обманывала себя? Смогу ли я теперь поверить хоть кому-то?
– Не ходи за мной! Нас обоих убьют! Да пойми ты наконец!
Он с кем спорит? Разве я сказала хоть слово? Только смотрю… И он смотрит на меня и не может опустить голову. Вроде бы не магичу, что ж он не уйдет? И себя мучает, и меня. И его прозвище… Почему только сейчас сообразила, что прозвища просто так наугад не дают. Кто такие пауки? Такие мелкие и очень противные насекомые, которые сидят в углу и плетут паутину, куда попадают их жертвы. Они могут прикинуться и дружелюбными и добрыми, чтобы вернее поймать добычу. Насколько же был честен со мной Паук? Где он настоящий, а где притворство? Я маг, возможно, сильнее многих на Алкене, но я не могу сказать, когда он был честен, а когда обманывал.
– Ларс, прошу, уйди. Очень прошу! – Он покрепче стиснул кулаки и уже смотрит на меня с откровенной злостью. Почему он сам не повернется и не уйдет? Почему никак не может отпустить мой взгляд? Что он видит в моих глазах, из-за чего вместо того, чтобы уже идти к «своим», стоит и пытается оправдаться? Не передо мной, перед собой, это тоже видно.
Кажется, он понял, что так оправдываться будет долго, резко развернулся и зашагал в лесу, но, не пройдя и десяти шагов, остановился и обернулся. Наверное, если бы я побежала за ним, он нашел бы, что сказать, нашел бы слова, оправдывающие его, мол, достал его Ларс, надоел, что бегает за ним постоянно. Но я не сдвинулась с места, так и смотрела ему вслед.
Понимает ли он, что с ним поступят так же, как он со мной? Цену дружбы он уже показал, почему он думает, что его друзья отнесутся к нему лучше, чем он ко мне? Почему я не пытаюсь ему это объяснить? Не стараюсь как-то удержать? Наверное, понимаю, что он и сам это знает лучше меня, но прийти одному, без посторонних, для него единственный крошечный, но шанс. С посторонним его не примут, а вот одному могут и помочь. Наверное, у него есть и должники в Гильдии, недаром он Паук. Кто знает, кто в его паутине бьется.
Да уж. Раньше считала его вполне нормальным, даже симпатичным парнем, сейчас делаю из него чуть ли не профессора Мориарти.
– Да скажи же хоть что-нибудь! – не выдержал Паук.
А ведь он понимает, что предает, но жить хочет больше, чем сохранить дружбу. А мне сказать нечего. Это его выбор, и облегчать его я ему не собираюсь. Кто сказал, что я должна подставлять правую щеку, если меня ударят по левой? Пальцы правой руки невольно сложились щепотью. Один щелчок – и сердце Паука остановится, но перестанет ли от этого болеть мое? Это его выбор.
– Ну и стой там, упрямец дурной!
Неужели он хочет, чтобы я его отговорила от бегства? Пальцы сами собой разжались. Не буду ничего делать, все равно ничего уже не изменить. Всегда хочется верить, что тот, кто тебе симпатичен, – рыцарь на белом коне, который пойдет с тобой в огонь и в воду. А если тот, от кого ты ожидаешь слишком много, тебя подводит, то простить его становится практически невозможно. Пусть идет своей дорогой. Только почему тогда я никак не могу опустить взгляд? Отвернись я – и он уйдет, а так мой взгляд продолжает держать его, продолжает беспокоить его совесть, если она у него есть. Но не может же быть, чтобы он меня обманывал постоянно. Не рассчитывал же он, что я организую побег?
Паук сплюнул, отвернулся и, уже не оглядываясь, убежал. Я дождалась, когда его спина перестанет мелькать среди деревьев, и устало опустилась на землю, спрятала лицо в ладонях.
– Что же я делаю? Почему так получилось?
Нет ответа. А ведь так хорошо начиналось. Убежали от реки мы без проблем, да и не ожидал их никто. Почти до самого утра двигались на север, наверное, даже караван опередили, если те остановились, чтобы разобраться с потерей. Идея показалась нам с Пауком хорошей: вряд ли нас будут искать там, куда нас везли. Глупость, конечно, рабские печати светились с пяти километров, а в караване наверняка есть артефакты для их обнаружения. Наша надежда была в том, чтобы выйти за пятикилометровую зону обнаружения. Паук тогда сильно удивился, когда услышал про расстояние.
– Точно только пять километров?
Я кивнула. Вот уж не знала, что из этого делают тайну.
– Сам слышал.
– Вот оно как… кое-кто заплатил бы за эту информацию хорошие деньги. Мы всегда думали, что расстояние, на котором можно обнаружить рабскую печать, намного больше.
– Кто это «мы»?
– Гильдия.
– А-а-а. А что в этом ценного?
Паук махнул рукой.
– Мал еще, все равно не поймешь.
Я не придала тогда значения тому, что после побега отношение Паука ко мне изменилось, приобрело некоторую покровительственность старшего к младшему. Появилось даже определенное высокомерие. И когда мы поспорили, что делать дальше, мало обращал внимания на мои аргументы. А потом он сообщил, что мы не можем дальше идти вместе и что я должна сама о себе позаботиться. Ладно, хоть котомку оставил, не забрал. Полагаю, что совесть у него пусть немного, но была. Хоть бы спасибо сказал за то, что жизнь ему спасла, про побег уж не говорю, тут он не знает, что его я организовала, но когда я его чуть ли не с ложечки кормила, заставляя есть, теребила, когда он всякую надежду потерял…
Только себя извожу. Может, в этом все дело? Кому приятно находиться рядом с человеком, который видел тебя в таком состоянии? Мне бы тоже было неприятно.
Не поняла? Я пытаюсь его оправдать? Где я слышала фразу про то, что только истинно благородный человек имеет мужество не ненавидеть человека, который спас ему жизнь? От отца, наверное.
