Алексей Кулаков - Великий князь
– М-да, заварил Митька кашу.
Хохотнув, счастливый глава большого и дружного (мачеха не в счет) семейства уставился взглядом на первую работу маэстро Якопо Робусти – большое полотно в красивой резной рамке. Сам он изображен на своем любимом троне, чуть усталым от державных забот. У колен пристроилась красавица и вечная егоза Евдокия, на левый подлокотник слегка присел преувеличенно-серьезный Ванька, на правом привалился к отцу задумчивый Федька и позади всех его первенец и наследник Дмитрий, облокотившийся на спинку отцовского трона. По-домашнему расслабленный, мягко улыбающийся своим родным и возможному зрителю. Одним словом, хорошая картина получилась, душевная. Да и остальные работы у Якопки Фрязина удались: к примеру, рисованный вторым (и полностью по описаниям современников) портрет великого князя Василия Ивановича. Сам-то он батюшкин облик не помнил, потому что ко дню кончины последнего ему самому едва-едва три годика исполнилось. Еще одной картиной стала парсуна покойной любушки Анастасии, которую Иоанн Васильевич вспоминал постоянно и в молитвах своих, и в мыслях. А временами он по своей Настеньке просто скучал…
– Великий государь.
Встрепенувшись и отбросив прочь накатившую было хандру, царь разрешающе кивнул верному подручнику и советнику Лешке Басманову, позволяя войти послам и остальным ближникам. Терпеливо выслушал положенные славословия, заодно приглядываясь к знатным литвинам (которые сами незаметно разглядывали непривычную обстановку и мебель царского Кабинета), и быстро прокрутил в голове всю цепочку взаимных условий. Собственно, эта встреча завершала целый месяц негласных переговоров (на которых посольские дьяки братья Щелкаловы проявили себя с самой лучшей стороны) и он просто должен был подтвердить все достигнутые договоренности. За себя и за своего старшего сына.
– Поклянется ли государь Димитрий Иванович подтвердить все привилеи, править и судить согласно Второму статуту?[140]
– Да.
– У Великого княжества Литовского сохранится свое войско, своя казна, свой суд, своя Верховная Рада.
– Да. Но!..
Литвины моментально насторожились.
– Порубежники, что освободятся от охраны разделяющих нас границ, должны усилить полки, стерегущие Дикое Поле. Как с вашей, так и с нашей стороны.
Григорий Ходкевич быстро переглянулся со всеми остальными переговорщиками.
– Да.
– Виновность знатных изменщиков определяет Верховная Рада, наказание назначает великий князь?
Вновь переглянувшись, послы согласились, что это выглядит разумно.
– Тогда на все четыре вопроса – да.
Великий гетман литовский, слегка пожевав губами, продолжил:
– Сохранение границы и порубежных сборов и пошлин.
– Если таково ваше желание – да.
– Великий князь должен пребывать в своем княжестве не меньше семи месяцев в году.
– Пяти!
Тактично уклонившись от обсуждения, Григорий Ходкевич продолжил:
– Еще до коронации великий князь должен присягнуть в том, что будет равно милостив и справедлив ко всем своим подданным, как православным, так и католикам. А также, что не будет утеснять римских каноников и их паству, а также не посягать на костелы.
– При условии, что отнятые беззаконной силой православные храмы будут возвращены их прежним владельцам.
Именно это условие вызвало особенно жаркие споры, пока договаривающиеся стороны не сошлись на том, что каждый случай будет разбираться силами Верховной Рады.
– Согласны, великий государь.
– Как и я.
Шевельнувшись, князь Острожский попросил слова:
– Великий государь, а что насчет кальвинистов и лютеран?
– А что с ними не так? У нас на Руси полным-полно людишек бусурманской веры и ничего, живут и не жалуются. Только жидов не привечаем, из-за их дел ростовщических.
– Но у нас жиды укоренились давно, и в заметном количестве, поэтому хотелось бы получить определенные…
– На усмотрение моего сына и Верховной Рады.
– Но можно ли рассчитывать на то, что государь Димитрий Иванович?..
– Что бы вы там ни думали, сын мой будет править самостоятельно. Он у меня разумник, каких поискать, да и кровь лить не любит. Или вы не собирали слухи и сплетни? Или не выведывали в разговорах с князьями-боярами?
Отрицать подобное было глупо. Как и то, что отец всегда будет иметь влияние на своего первенца и наследника.
– Гм. Магдебургское право для городов?[141]
К этому вопросу повелитель Московии отнесся весьма благосклонно:
– Да! Хорошее дело, я и в своих городах что-то подобное устраиваю.
Царская уступчивость была легко объяснима, потому как налоги с таких городов шли прямо в казну Великого княжества Литовского. Опять же и городская стража ему подчинялась, да и иного полезного для верховной власти хватало…
– Доступ наших купцов к изделиям царских мастерских и тульскому укладу?..
– А разве вашим мужикам торговым кто-то чинит препятствия? Пусть приезжают и покупают, насколько злата-серебра хватит.
– Гм. Шляхетские права и вольности?
– На усмотрение моего сына и Верховной Рады.
– Великий государь…
– Я даю слово, что Дмитрий обсудит каждое предложение Верховной Рады и примет окончательное решение только с вашего полного согласия.
– Он присягнет на кресте об этом, перед тем как?..
– Да.
Потратив пару секунд на переглядывания, знатные литвины заметно расслабились – ответы на основные вопросы они получили.
– Супруга великого князя должна быть избрана из его подданных… хорошего рода, разумеется.
Понимающе хмыкнув, Иоанн Васильевич с явственным сожалением ответил, что его сыну не всякая девица подойдет – будь у нее хоть сам Гедимин[142] в дедушках. Заметив, что ему… ну, не то чтобы совсем уж не поверили – трудно сомневаться в том, что видел своими глазами. Поэтому царю просто выразили вполне понятные сомнения. В том, что московские боярышни и княжны хоть чем-то отличаются от таковых в Литве. Перефразируя – баба, она везде баба!..
– Хм?.. Домну ко мне.
Надо сказать, что слухов и откровенных домыслов про девицу Дивееву ходило порядочно – конечно, не так много, как про самого Димитрия Ивановича, но все равно немало. Поэтому гости ее приход встретили внимательными до крайнего неприличия взглядами, от которых обычная боярышня должна была если и не сомлеть, то хотя бы прийти в сильное смущение и замешательство. Вот только конкретно эта дева на все их разглядывания не обратила ровным счетом никакого внимания!..
– Великий государь?..
Перехватив руку, затянутую в тонкую перчатку белого шелка, повелитель Северо-Восточной Руси добродушно покачал головой, ни секунды не сомневаясь, что его самочувствие все равно проверяют. Сын мог такое утворить чуть ли не с Прихожей, его ученице требовалось приблизиться шагов на пять, Дуняша (тоже умницей растет!) и Федька чуяли головную боль с порога Кабинета, а вот унять ее могли только прямым касанием. Иван унимать тоже мог, но вот с чуйкой у него было откровенно плоховато…
– Здоров я, Домнушка, здоров. Скажи-ка вон им. Кто ты есть?
С недоумением поглядев на предмет своей неустанной заботы, а затем покосившись и на незнакомых ей мужчин, одетая в белое платье девушка повернулась в указанную сторону и послушно ответила, заодно давая разглядеть странную брошку на высокой груди, где две изогнутые черточки, выложенные алмазами, держали крупный багровый рубин. Капля крови на ладонях?..
– Целительница царской семьи на время отсутствия наставника.
– А еще?
– Личная ученица государя Димитрия Ивановича.
– Скажи, что будет, если он возьмет на ложе обычную девицу?
Поглядев на отца ее истинного повелителя и господина и получив от него должное подтверждение, Дивеева развернулась обратно.
– Сначала ей будет очень хорошо, затем очень плохо. Потом умрет.
– А вот они тебе не верят. Дай-ка им подержать ручку свою нежную да белую.
С явным сомнением оглядев убийственно серьезных послов, Домна нехотя стянула перчатку и подала ладонь казначею всея Литвы Николаю Нарушевичу.
– Не будь все так сложно, я бы давно Митьку оженил и внуков на руках тетешкал.
– Но как же тогда?..
С превосходством оглядев неудачников, неспособных породить столь сильных и одаренных сыновей, царственный отец поделился крошкой сокровенного:
– Когда попадется ему подходящая, он и сам ее не упустит. И ему жена, и вам радость – поди, внуки-то в отца и деда уродятся.
Такие новости очень заинтересовали родовитых, но еще больше их привлекал густой румянец, заливающий лицо и шею Нарушевича. Замаслились глаза, задрожали руки, грудь начало распирать гулкими ударами сердца…
– Хватит с него, Домнушка.
С явным усилием вытянув ладонь из неожиданно крепкой мужской хватки, Дивеева поспешила вернуть перчатку на ее законное место, и пока она это делала, великий князь разглядел гримасу недовольства на мягком и обычно спокойном лице невысокой кареглазой красавицы.
