Сергей Шкенёв - Николай Негодник
И нельзя было сказать, что их с оборотнем хитроумный план не удался. Еще как удался – забитые взрывчаткой тайные ходы сработали, как гигантские пушки, выстрелив одновременно по вражескому лагерю ошметками пробравшихся в подземелья барыгов, камнями, всевозможным хламом, включая несколько дюжин пустых бутылок из-под гишпанийского. Вот только с зарядом, скорее всего, несколько переборщили. А все Август, решивший покрасоваться перед невестой! Кашу, мол, маслом не испортишь, говорил. Ага, каши там как раз и не было.
Не выдержала свежая кладка подземных камор, правда, каменщики об этом и предупреждали. Да, жалко, конечно, что не удастся разделить вину с ними, как бы этого ни хотелось, – грех, однако. Черт не так чтобы очень боялся грехов, наоборот, они сопутствовали и составляли цель всей его сознательной жизни, но нынешнее положение обязывало быть предельно честным со своими. С чужими – необязательно.
Грустные размышления Глушаты Преугрюмовича прервал негромкий голос из развалин бывшей корчмы «Три поросенка»:
– Насяльника… насяльника… Барыги уходят от города.
Черт ухватил Шаха Ерезада за ворот обгоревшего халата и выдернул из провала подземного хода:
– Куда уходят?
– Не знаю, господин. Совсем-совсем уходят!
Глава 22
Две недели спустя. Берег реки Лады
За тонкой стенкой походного шатра опять послышались громкие голоса и лязг оружия – охрана снова кого-то не пропускала. Не то чтобы им было жалко или из вредности ограничивали доступ народа к своему князю, просто меру надобно знать. А то прутся в любое время дня и ночи, особенно ночи, днем, видите ли, не хотят отвлекать государя от важных государственных дел. А то, что он которую неделю выспаться нормально не может, так это всем по фигу. Не всем, конечно, вот охрана за покоем присматривает.
Шум разбудил не только Николая – на кровати, стоящей у противоположной стороны шатра, высунула нос из-под одеяла любопытная русалка:
– Это к нам?
– А ты здесь при чем? – удивился Шмелёв. – Если кого-то и не пускают, так это ко мне.
– А я?
– А ты спи. Все приличные русалки должны днем спать.
– Так ночь же…
– А по ночам хороводы водить под луной. Да, именно хороводы, а не пытаться пролезть в чужую постель.
– Буду неприличной! – заупрямилась Яна. – А постель я хотела согреть.
– Летом?
– Ну и что?
Русалка решила больше не спорить – молча подошла и присела на самый краешек княжеской кровати. Посидела, помолчала и, решительно выдохнув, забралась целиком, положив голову Николаю на грудь. Сквозь тонкую шелковую сорочку явственно чувствовалось бешено стучащее девичье сердце. Причем его удары отдавались у Шмелёва где-то в районе печени. Рука сама машинально погладила длинные волосы, разметавшиеся на половину походного ложа. Яна тихонько всхлипнула, прижалась сильнее и подвинулась повыше, пытаясь найти в темноте губы любимого человека.
– Стоп-стоп-стоп! – Коля безуспешно боролся с искушением. – И не надейся!
– Почему?
– Да пох… Ой! – спохватился Шмелёв – таких намеков он делать не собирался. – Я женатый человек. И однолюб. Понятно?
– А те девки в Татинце или купчиха из Славеля? Они что, не считаются?
– Конечно, нет. Там другое, понимаешь?
– Умом понимаю. – Русалка кивнула, и князю на грудь упало несколько холодных слезинок. – Но сердцу не прикажешь.
– Зубы вот не надо заговаривать. Еще народную мудрость про злую любовь с козлами припомни.
– И не думала даже.
– Никогда?
– Что никогда?
– Не думала?
– Это про козлов не думала. Я же тебя люблю, а не их.
– Замечательно. А мне что делать теперь?
– Ничего! Я сама все сделаю, – Яна сразу перестала всхлипывать. – Ты только не мешай и не сопротивляйся.
– А по ушам?
– За что?
– За провокации.
– Это не провокации. Я, можно сказать, об укреплении государства забочусь. Ну сам рассуди – ведь ты же не будешь править вечно? Да, конечно, бессмертие штука такая… Но может же просто надоесть? Знаю, что ответишь – Родине, мол, готов служить вечно. А если захочешь вернуться в свой мир? Помнишь, тот ангел говорил, что это можно сделать в любой момент?
– Помню, только не знаю, как.
– А если узнаешь? Так что не спорь – богоугодное дело не будет считаться супружеской изменой. Ты погляди на это с другой стороны!
– Ха, погляди… В такой-то темноте? Хотя на ощупь очень даже…
– Не в этом смысле, образно говорю. Нет, руки не надо убирать! У нас все честно получится – я буду любить тебя, а ты будешь любить Родину.
– А если не наследник, а наследница?
– Попробуем еще раз. И не один. Разве мы куда-то торопимся?
Коля только улыбнулся в ответ на такую постановку вопроса. Да на самом деле… да гори оно все синим пламенем! И… и… и кто придумал эти длинные, до пят, сорочки? В них же запутаешься!
…Утром Николай выбрался из-под одеяла и сплюнул прямо на пол, застеленный мягкими туранскими коврами. Фу, гадость! Надоело укрываться на ночь звериными шкурами. Пусть даже и собольими, как по рангу положено. Постоянно шерсть во рту, будто не князь спал, а медведь какой. И кстати, зачем они лапу зимой сосут? Она же волосатая и невкусная? Да, вот перекусить сейчас совсем бы не помешало.
– Не спится в такую рань? – Рядом блеснули зеленые русалочьи глаза.
Яна смотрела немного испуганно и настороженно. Шмелёв правильно понял ее замешательство:
– Не переживай, я ни о чем не жалею. Лишь бы ты сама…
– Я? Никогда и ни за что.
– А чего тогда покраснела?
Русалка прижала ладони к горящим щекам:
– Что, правда?
– Князю, то есть мне, нужно верить на слово. Глянь в зеркало.
Своему князю Яна, конечно, поверила, а вот самой себе, очевидно, нет. Она вскочила с постели и бросилась к зеркалу. Коля деликатно отвернулся.
– Нет, ты посмотри… На самом деле румянец!
– Да вижу я. Успокойся.
– Чего видишь? Ты же спиной ко мне сидишь.
Русалка повернула голову и обнаружила Шмелёва внимательно изучающим надраенные пластины собственного парадного доспеха. А в просочившемся сквозь полотняные стенки свете в них отражалась…
– Ой, чего подсматриваешь?
– Сама попросила.
– Только на щеки.
– Что, кроме них, и показать нечего? По моему мнению, и остальное очень даже ничего.
– Дурак! – Яна вернулась и повалила Николая на постель. – Я стала человеком!
– Да ну? – Шмелёв отбивался с видимой неохотой, провоцирующей русалку на более решительные действия. – А раньше? Что-то сегодня ночью не заметил ничего нечеловеческого.
– Не понимаешь… Горячая кровь… Я – человек!
– Конечно, – согласился Коля. – Теперь тебя комары будут кусать. Вот сюда… и сюда… а тут вообще загрызут.
– Убери руки, охальник. Нет, не убирай… и…
Там же. Два часа спустя
– Ну что же ты ничего не ешь? – Яна с тревогой заглянула в глаза любимого. – Только что с таким аппетитом завтрак планировали…
Николай молча положил обратно на тарелку так и не разделанного рака – дань русалочьим гастрономическим пристрастиям. Уже не первый раз замечал у себя подобное – как только запах еды начинает вызывать отвращение, так сразу жди вестей. Вот разве что еще не научился различать, насколько они поганые. То, что плохие, это однозначно, но вот степень их поганости… Над этим еще предстоит поработать. Подобное случалось совсем недавно, перед сообщением о паническом и незапланированном бегстве Орды от стен Алатыря, и потом, неделю назад, когда барыгов все же удалось перехватить на южной дороге, но на поле боя осталась чуть не четверть татинской армии. И вот сейчас.
Послышался вежливый стук в закрепленный у входа щит, и голос неизменного Ромы Кутузова сообщил через стенку шатра:
– Государь, к тебе Патриарх.
– Так пусть заходит, чего орать-то.
Тут же откинулся полог, и появившийся на пороге Савва осенил Николая и Яну широким крестом:
– Мир да любовь дому сему.
– Ага, – согласился Шмелёв. – Присаживайся.
Предстоятель не стал чиниться и прошел за стол, где сразу же налил себе полный стакан «Годзилковой особой». Выпил единым духом и крякнул довольно, вытирая губы рукавом походной рясы.
– Петрович, с утра?
– То грех малый, отмолю, – отмахнулся Савва и потянулся за куском истекающего янтарным жиром балыка.
Коля пожал плечами – отмолит так отмолит, его дело. Лишь бы это не помешало сегодня же вечером провести торжественное венчание. Именно так, сразу после победы и в окружении воодушевленной армии, которой еще долго вылавливать по лесам недобитков. Пусть хоть праздник у людей будет.
Узаконить свои отношения с Яной Шмелёв решил только что, едва увидел Патриарха. Его будущие дети не будут байстрюками или этими… как их там… бастардами. И двоеженством это считаться не будет, ведь мир другой! А любовь… А кто сказал, что ее нет? Пусть немного не такая, более спокойная и рассудительная, но именно она.
