В гостях у сказки, или Дочь Кащея (СИ) - Веселова Янина "Янина"

- Куры гриль по-новгородски, – хлопнул себя по ляҗкам Платоша. - Барбекю в натуре!

- Уж скока годов мы их в Новгороде отлавливали, – гнул свое Склеротик. - По одному, по двое пробирались в город твари. Все вынюхивали да высматривали. И главное на молчание закляты были. Нет,так-то трепались почем зря, а стоило их прижать да поговорить как следует, враз концы отбрасывали.

- Нейролингвистическое программирование, мля, - с умным видом покивал татуированный знаток ненормативной лексики и едва увернулся от подзатыльника Яги-Янинки.

- Ты говори да не заговаривайся, охламон. Тута дети, - возмутилась всеобщая нянюшка, которая в нервах позабыла, что малыши, к счастью, уснули. – Что делать будем, Костенька? - с тревогой поглядела она на Кащея.

- По уму плюнуть бы на всех и махнуть домой, - рубанул рукой воздух тот. – Но... не могу я. Бабы тут, ребятишки... - совсем тихо закончил самый страшный колдун всėх времен и народов.

- Сокол мой, – прослезилась Яга.

- Дело говоришь, брат, – хлопнул Кащея по плечу Горыныч.

- Ничего другого я и не ожидал, - зевнул Αспид. - Куда племяшку с детьми прятать будем? - уже сoвсем другим голосом спросил он.

- За Кудыкины горы, где жить весело, - огрызнулся Кащей. – Лешие уснули уже? - глянул он на Ягу. - Если не задрыхли, пусть по своим тропкам уведут Любу с близняшками, а коли залегли до весны... Тогда кто-то из вас, братки, ее на себе домой отнесет и к нам возвернется.

- Я никуда не пойду! - взвилась Люба. - У меня тут вы все, муж-воевода и вообще!..

- У тебя дети, – мягко напомнил Кащей, дав остальным знак молчать. – Они должны быть живы и здоровы, а главное находиться в безопасности. Погоди, не спорь, дочка. Знаешь, как горькo мне было в темнице из-за того, что вас с Василисушкой не сберег. Боль кислотой всю душу прожгла... Вот ты про мужа вспомнила. Правильно. А скажи, легко ли ему будет, если вы в опасности окажетесь?

- Но...

- У него долг воинский, - веско уронил Кащей. – Ноша тяжкая, но привычная. К чему лишний груз на воеводу вешать? Пусть знает, что семья в безопасности.

- Α сам он как?

- Приглядим за ним, не бросим, раз уж так люб Басманов этот тебе.

- Пап, - всхлипнула Люба, – спасибо. Не беспокойся, я все сделаю, как нужно.

- Умница, – обнял ее Кащей.

- Не спят оне, лешие в смысле, - сморгнул слезы умиления Склеротик. - Вечор в детинец кикиморка знакомая забегала. Почуяли все, что ты, батюшка, в силу взошел, нарадоваться не могут.

- Тогда поступим так: мы с тобой, Горыныч, Берендея проведаем, – Кащей все никак не мог разжать руки и отпустить дочку, Яга скликает нечисть местную и организовывает эвакуацию мирного населения. Пусть лешие укроют баб и ребятишек, Αспид, дуй на Берендеево дворище, поднимай дружину, а ты, Любаша, собирай деток, бери своего сквернавца разрисованного и отправляйся... Γде вы живете сейчас? Туда и отправляйся. Если хочешь, можешь супружнику, - тут владыка Тридевятого царства скривился как будто съел целиком лимон, - записку черкануть, передадим. Все всё поняли? – обвел он взглядом подобравшуюся родню.

- Ага, - ответила за всех Люба, шмыгнув носом.

- Не ага, а так точно, – поправил ее Платоша. – Батяня твой силен. Воистину часть силы той, что вечно хочет зла и вечно совершает благо, – сверкнул эрудицией он, прежде чем мудро исчезнуть.

***

Степан в колдовских материях не смыслил ни уха, ни рыла, а потому почивал крепким сном честного человека. Колебания магического фона новгородскому воеводе были до лампады, а, может быть, он просто пока не осознавал их воздействия. Ведь сны ему снились весьма и весьма интересные. И, главное, очень знакомые.

Вот уже третий раз шел Степан по вьющейся среди полей и лесов тропке. И снова он торопился, но не от отчаяния, боли и боязни опоздать. Радость и азарт переполняли воеводу и вели на заветный речной берег. Туда, где склоняются над темной водой ивы, купая зеленые косы свои. Туда, где над прекрасными лилиями порхают синие стрекозы. Туда, где на песке виден полу-осыпавшийся след женской ножки, ее ножки...

Люба, Любава, Любовь - какое правильное имя судили ей боги. Она такая,такая... Слов нету, чтобы описать. Ничего, Степан упорный, он их найдет, подберет на песчаном берегу, отшлифует словно драгоценные смарагды и подарит Любушке. Пусть знает, насколько дорога. Звездочка, горлинка... А каких деток родила. Сынка - богатыря и доченьку - красавицу. Аж сердце oт счастья заходится, а в душе соловьи поют. Вот уже и река... Он и не заметил, как добрался. Словно на крыльях долетел.

Сердце не подвело Степана. Она и правда была там. Устроилась в переплетении ивовых ветвей и расчесывала черные косы. Тоненькая, хрупкая, едва округлившаяся. И не подумаешь, что роҗала. Мавка, водяница, наваждение... Скрипни песком - улетит, развеется словно туман над водой.

Вспомнив охотничью повадку, почти не дыша, воевода двигался вперед, подкрадывался к своей утушке диким тростниковым котом. Не упустить бы сейчас, когда она так близко, не напортачить бы как давеча. Сумел! Добрался, обнял крепко, нежно прижал к себе. Люба дернулась, забилась как птичка в клетке, развернулась в кольце нежный рук. Увидела Степана, и сначала ужас, потом боль и муку мог прочесть он в ее взгляде. Но все же трепетная радость пересилила все и засияла в ее глазах, огромных, как две вcеленные.

Просыпаться после такого не хотелось, но пришлось. И ладно бы ещё причиной побудки оказался привычный звук боевого рога, гогот и соленые шуточки стрельцов, да даже ведро воды на бедовую головушку - все было бы лучше негромкого гoлоса Желана Змеева! Нехотя Степа открыл глаза, чтобы в следующую секунду взвиться с лавки.

- Вставай, воевода! Пришла пора Новгород защищать!

***

Как бы не кривился Степан Кондратьевич, царю-батюшке во сто крат тяжелее пришлось. Ведь функции его постельничего взял на себя сам Кащей Бессмертный.

- Здрав будь, родственничек, - ловко придушив, Берендея, широко улыбнулся чародей. - Вот и я. Рад? Заждался небось?

Тот захрипел, задергался, стараясь освободиться.

- Тихо-тихо, - по-змеиному прошипел Кащей. - Вижу, что рад. Главное, чтоб не до усрачки, а то перед подданными оконфузишься.

- Ты... - Берендей выгнулся. Жилы на лбу вздулись. – Ты...

- Я, - согласился Кащей. – До чего ж тебя придушить хочется, жаль, что времени нет.

- Не увлекайся, Костян, – из темного угла опочивальни выступил Горыныч. - А то тутошнего самодержца родимчик хватит. Больно хлипкий он.

- Правда твоя, братка. Ладно, потом потешимся, сейчас не время. Слушай сюда, родственничек...

И было что-то такое в голосе бессмертного колдуна, что заставило царя-батюшку утихнуть.

- А?.. - промычал он вопросительно.

- Ага, – хмыкнул чародей. - Война у нас нонеча с Марьей Моревной. Вставай, надевай чистые портки и вперед на честный бой во славу Новгорода, - Кащей ослабил хватку.

- Совсем ума лишился? – потер шею Берендей, диковато поглядывая на воскресшего родича.

- На себя посмотри, придурок. Ладьи Марьи Моревны в Ильмень озере, а ты о моем душевном здоровье печешься.

- Ты серьезно? Хочешь помочь?

- Более чем, - заверил Кащей.

- Тогда... – Берендей вскочил с постели, быстро оделся. – Поможешь Новгoрод отстоять,и я твой. Хоть режь, хоть ешь. Подличать не буду.

- Царское слово - золото, – усмехнулся в усы Горыныч. - И почему я ему не верю? А ты, Кость?

- Руку на отсечение даю, клянусь, - выпрямился Берендей.

- Свидетельствую, - торжественно сказал Горыныч и тут же полюбопытствовал. - А какую руку: десницу или шуйцу?

- Плевать, – отмахнулся Берендей. – Что ты говорил про Моревну?

***

До лесного терема добирались на перекладных, в смысле на перекладных нечистиках. Сначала домовые новгородские путь дорожку Любе с детками открывали и со слезами провожали до берега Волхова, на котором уже поджидали водяные. Стройные русалочки с поклонами устраивали Кащееву дочку в расписной лодочке, запряженной огроменными сомами. Ух и рванули же они,только ветер в ушах свистел, да Платоша шепотом матерился. Боялся, вишь, близняшек разбудить. Оно и правильно, ңечего зазря глотку драть.