Михаил Баковец - Улей. Игра в кошки-мышки
— Ничего, ещё свидимся, обязательно свидимся, — зло пообещал я. — Скоро.
Глава 17
Кто-то мог решить, что от обиды, злости и жажды мести я помешался. А что ещё подумал бы такой человек, увидев, как я быстро, иногда переходя на бег трусцой, двигался по следам УАЗа?
С одним короткоствольным револьвером и пятью патронами к нему, большим кинжалом и… всё. Фляга с живчиком, спораны и горох в кармашках матерчатого пояса под рубашкой, а также чёрная жемчужина на шее, под категорию оружия не подходили.
Толкали меня вперёд злость и уверенность, что с этой группой я справляюсь точно, даже с имеющимся оружием.
Дороги, по которым катили враги, петляли, позволяя мне срезать углы между лесопосадками, через овраги и ручьи. В одном из оврагов я чуть не нарвался.
Сбежав с гребня вниз сквозь низкорослый кустарник ежевики, и помогая себя руками, хватаясь за стволы деревьев, я спустился на дно сырого оврага. И вот там увидел троицу мутантов, сидевших на корточках в кружке головами друг к другу. Ни дать, ни взять — мелкая городская банда гопников. Им бы ещё кепочки, да спортивные штаны с полосками, и будут один в один.
При виде меня, они дружно издали радостный «урк» и вскочили на ноги. Двое были обычными бегунами — грязные тела, уже начавшие изменяться, редкие, слипшиеся от грязи, лохмы на голове, полное отсутствие одежды. Третий, уже давно завершил трансформацию бегуна и приступил к новой, судя по огрубевшим, словно, мозолистым, участкам кожи, узлам мышц, распухшим суставам и сильно изменившимся стопам, которые уже стали покрываться костяными наростами. На голове, волос почти не осталось, надбровные дуги увеличились, наполовину прикрыв глаза, нос растёкся в стороны и сменил хрящи на толстую кость, которая вылезла из-под кожи — почти уже клюв попугая, который молодецким хуком просто так не свернуть на бок.
Достать оружие я не успел, а эта несвятая троица, уже набросилась на меня. Спасла сырая, вязкая почва оврага, в которой увязали ноги мутантов.
Первого бегуна я оттолкнул в сторону, второго, перехватил за протянутую руку, вывернул её и пропустил мимо себя, придав скорости к инерции его рывка. Недотоптуна встретил ударом ноги сбоку в колено и потом костяшками кулака в левый висок. Тот болезненно заурчал, покачнулся и опустился на повреждённое колено. Сразу после этого активировал скрытность, обнажил кинжал и повернулся к бегунам. Один уже успел подняться на ноги и собирался прыгать на меня, но попав под воздействие Дара, замер в позе лягушки.
Чик — и кинжал легко вошёл между нижними рёбрами на левой стороны груди, точно в сердце.
Вернулся в нормальный ритм, пнул пяткой в затылок третьего, заставляя того ткнуться мордой в грязь, увернулся от прыжка второго бегуна, и вдогонку ткнул его в затылок в споровый мешок кинжалом.
— Млин!
Кинжал вошёл между долей костяной защиты и там застрял. Мутант по инерции пронёсся мимо, упал в трёх шагах от меня и забился в агонии, но при этом, гад такой, оставил меня без оружия, а недотоптун уже снова подняться решил.
Опять пришлось отбивать пятку о его хребет, заставляя упасть на землю, при этом он упёрся руками, словно собираясь посоревноваться со мной в отжиманиях, а я рухнул сверху, пропустил руки у него подмышками и сцепил ладони в замок на его затылке.
От приложенных усилий с одинаковой громкостью затрещали мои сухожилия и его мышцы, но спустя пять секунд, с громким треском у него хрустнула шея, и мутант ватной куклой упал в грязь.
Поднявшись и тяжело дыша, я со злостью пнул тварь в бок:
— Двойной нельсон, сука, ясно! Двойной нельсон!
Ещё чуть-чуть и накатила бы истерика, но несколько глотков живчика не только заставили кровь быстрее бежать по жилам (хотя куда уж и так быстрее после такой порции адреналина), но и прояснили голову.
Со всех трёх мутантов я получил семь спор. При этом в недотоптуне было всего две, как и в одном из бегунов. Почему, интересно знать, может, при переходе из формы в форму содержимое спорового мешка тратится на метаморфозы, как щедрая порция допинга или строительного материала?
Очень хотелось пить и даже имелось откуда — по дну бежал тонкий ручеёк, а начинался он у стены оврага, совсем рядом от того места, где кучковались заражённые. Но, только представив, как буду черпать воду, где непонятно чем занимались твари, меня перекосило от отвращения.
— Нафиг, нафиг, кричали бояре, — пробормотал я под нос и полез наверх.
Через час после стычки в овраге я натолкнулся на следы автоугонщиков. Причём, кроме характерных следов протекторов «рыжика» в пыли отметились ещё одни, чуть поуже и с мелким рисунком, какой-то джип или минивен. Привели они меня в центр поля, а там…
Машинами вся растительность была примята, скорее даже вмята в землю в виде большого круга, метров восемь диаметром. В центре стояли три больших креста, которые я заметил ещё издалека.
Неправильные кресты — перекладина была внизу. На каждом вниз головой были распяты люди, мужчина и две женщины. Раздетые, покрытые толстой коркой крови и истерзанные жестоким палачом. На лице мужчины чернели чистенькие солнцезащитные очки, очень знакомые мне. Кто-то после пыток издевательски повесил их на лицо Кобры, закрыв вырезанные глаза чёрными стёклами.
Рядом с крестами, на метровом стальном прутке, ровно вбитом в землю, была прикреплена железная тонкая пластина размером в два раза больше автомобильного номера, на ней неизвестный палач красиво вывел надпись: S-T-I-K-S-Z.
Кобра и две женщины были мертвы, но смерть наступила совсем недавно, тела даже не остыли, и кровь из крупных ран сочилась едва-едва.
Следы двух машин с места ритуальной казни свернули точно в сторону мёртвых кластеров. В километре от чёрной пустоши в крошечной роще я их и отыскал. Рядом с моим «рыжиком» стоял высокий «соболь», выкрашенный в армейский тёмно-зелёный цвет и украшенный шипами с решётками. Обе машины похитители постарались замаскировать большими ветками и срубленными под корень молодыми тоненькими берёзками.
Чуть в стороне в шалаше сидел один из врагов, я его узнал: он был в той группе, которая свистела Художнику.
Подобраться под прикрытием Дара к нему и оглушить рукояткой револьвера, было проще, чем отобрать конфетку у ребёнка.
До момента, когда он очнулся, я успел его полностью раздеть и прикрутить к толстым жердям, лишив даже минимума на подвижность.
— Поговорим? — спросил я его.
— Сервий, да? — тот криво усмехнулся. — Что мне будет за этот разговор?
— Не знаю, по итогам будет видно. Может, друзьями станем.
— Друзьями? Друзей не раздевают и не привязывают. Развяжи, дай штаны, и тогда поговорим.
— Нет, так нет, — пожал я плечами. Дальше вести беседу я не стал. Зачем, если и так видно, что пленник либо тянет время, либо пытается заговорить зубы и чего-то дождаться, помощи, например, или активировать свой Дар.
Заткнув рот пленному, я активировал способность видеть уязвимые места, после этого воткнул в светящееся пятно на локте крепкую сухую щепочку. Я, таких, два десятка быстренько настругал, закончив связывать врага. Следующую деревянную иголку воткнул рядом с ключицей, ещё две с внутренней стороны бедра.
Уже после второй зубочистки человек задёргался и захрипел, глаза полезли из орбит, на шее от напряжения вздулись толстые синие вены.
— Ты слышишь меня? Сейчас уберу иглы, и вновь задам тебе вопрос, будешь играть в гестапо и партизана, я верну их на место и добавлю ещё парочку, пока не применишь к себе имя Павлика Морозова, ясно?
Выдернув пыточные снаряды и дождавшись, когда в глазах пленника появится осмысленное выражение, я освободил его от кляпа.
— Поговорим?
Тот попытался кивнуть и что-то прохрипел, откашлялся и с трудом произнёс:
— Спрашивай.
— Как тебя зовут, кто вы и зачем пытались похитить меня, зачем пытали и прибили к крестам тех людей в поле.
— Мы дети Стикса и должны кормить его плотью и кровью всех тех, кто не признаёт Его. И только боль и страх освобождают души изгоев, что изгнали сами себя. Стикс дал нам всем шанс, мы избранные Им! Он призвал нас служить Ему, но не отвращать лицо от дел Его!..
С каждым словом пленник, словно, впадал в какой-то транс, накачивая себя эмоциями, уходя из реальности.
— Эй, меньше патетики! — я кольнул кончиком ножа в свежую ранку на локте. — Кто такие дети Стикса? Сектанты, вроде Отрицателей?
— Отрицатели, хуже изгоев, они извратили законы Стикса!..
Бился я с этим фанатиком больше часа, ещё дважды приходилось прибегать к помощи пыток. Один раз мне стало очень худо, так сильно, что едва успел отбежать в сторону, где меня и стошнило. Нет, это было не воздействие пленного на меня, не какой-то его Дар, просто мне стало мерзко от того, чем занимался. Во всех книгах и фильмах пытки врага выставлялись чем-то необходимым, малым злом, которое разрешалось творить без каких-то последствий. Но стоило самому этим заняться, как понял — не моё. Тяжело на душе, каждый хрип и судорога боли пленника, отзывается во мне.
