Елена Горелик - Уроборос
– Это потому, что я себе на шею сесть не дала. И ты не давай. Ты поговорила бы с Кереном напрямую: мол, так и так, давай сразу договоримся, что я не мебель. Только не наезжай, он стражник, может не понять юмора. Покажи себя серьезной дамой. Если он сам на рожон полезет, тогда можешь смело посылать его подальше.
– А он поле-е-езет… – Ирочка выложила свой последний козырь.
– Тогда не майся дурью, а посылай сразу. Но постарайся сделать это так, чтобы не наломать дров. Я за тебя это делать не буду. Думай и действуй. Времени у тебя – до моего отъезда. Потому как ты едешь со мной.
– А Керен? – опешила Ира. – Я его пошлю, а он с отцом поедет – что тогда?
– Да, он, кажется, едет с отцом и матерью…
– Ой…
– Не «ой», а думай, что и как будешь ему говорить. Уйми своих тараканов и веди себя, наконец, как взрослая женщина, а не как прыщавая тинейджерка. Тут такие долго не живут.
Надеюсь, на этот раз у нее хватит ума не выпендриваться, а действительно включить мозги. В этом мире и в ее случае сие в самом деле вопрос выживания. Я уже не говорю о вопросе возвращения в наш мир. Не хочется спугнуть удачу, даже намекнув Ирочке на такую возможность.
7
Во двор въезжал крытый кожаным пологом фургон, запряженный парой крепких, выносливых лошадок. По местным меркам – почти что грузовой «Мерседес». На козлах сидел длинноволосый подросток. Паренек как паренек, самый обыкновенный. Одет просто. Немного похож на Дойлена. Судя по тому, что следом за фургоном въехал и сам дорогой союзник, я имею честь лицезреть его среднего отпрыска.
– Обещал управиться к обеду – управился, – Дойлен лихо спрыгнул на землю. Дежурный поцелуй – на людях мы все еще изображали почтенную парочку, решившую осчастливиться рождением наследника, – и сразу же кивок в сторону подростка:
– Знакомься, милая, – Энгит, мой средний.
Парнишка, намотав вожжи на какую-то фиговинку – я по сей день не научилась разбираться в лошадях и всем, что идет с ними в комплекте, – тоже спрыгнул с козел и сдержанно поклонился. Мыслями он явно был далек от Масента.
– Эй, Инген! А ну покажись, не прячься! – захохотал отец.
Что, он и младшего приволок?
Из глубины фургона со смехом появился мальчик лет восьми. Тоже – ничего необычного, мальчик как мальчик. Глазенки хулиганские, но это не злобное хулиганство моих одноклассничков, а самая обычная шкодливость. Так… Я не поняла, мой дорогой сосед собрался устроить тут детский сад? Зря. Воспитательница из меня, прямо скажем, как балерина из нашей старостихи.
– Очень кстати, – процедила я, вежливо оттащив его к крыльцу. – Просто невероятно вовремя ты их сюда привез. Другой няньки не нашлось? О чем ты вообще думал?
– О том, что их мать уже выехала в Туримит. – С Дойлена как с гуся вода – ничем не проймешь. – Она сочла неприличным появиться в волостной столице в обществе неодаренных сыновей. Ты себя нашими приличиями особо не ограничиваешь, предпочитаешь обходиться своими.
– Спасибо за комплимент, – съязвила я, ибо больше мне ничего не оставалось делать. – Ты прав, отсутствие Дара у твоих сыновей меня не смущает. Смущает только, что ты привез их сюда, не спросив меня. Или в ваши приличия это тоже не входит?
– Предлагаешь их выгнать? – окрысился Дойлен.
– Предлагаю впредь хотя бы интересоваться моим мнением, прежде чем на него наплевать. Гнать мальчишек не стану, ты прав. Но мне не нравятся твои постоянные попытки мной порулить.
– Что ж, – произнес сосед, – я в тебе не ошибся. Пусть через скандал, но я добился своего. Учту на будущее.
У меня вертелось на языке очень неприличное слово. Но как его скажешь при детях, даже если их папаша таков и есть?
– Мне нужно съездить в Рему, – тем временем продолжал Дойлен. – Фургон, кстати, – это наше совместное приобретение, мы недавно говорили о сборах в дорогу, так я решил немного помочь с выбором. Ты совершенно ничего не понимаешь ни в лошадях, ни в фургонах.
– Мы еще вернемся к этой теме. – В переводе с дипломатического языка на местный это означало: «Не заговаривай мне зубы!» – Пока будь добр, объясни невежественной иномирянке, с какого перепугу твои дети обязаны слушаться постороннюю тетку, пока родители в разъездах?
– Потому что я им велел тебя слушать, – последовал ответ. Вполне логичный – для этого мира и этого общества. – За них я спокоен. Беспокоюсь только, как бы они тебя саму плохому не научили.
С-с-спасибо, дорогой. Мало мне мороки с Ирочкой, да? Решил, что если я умудряюсь хоть как-то на нее влиять, то и его пацаны будут под надежным присмотром? Нет, дорогой мой сосед, ты не затем их привез, манипулятор чертов. Но об этом мы с тобой тоже поговорим. На досуге. Пусть в столицу неблизкий.
Он уехал, пообещав вернуться завтра к обеду, а мне достались его сыновья, снабженные инструкцией «слушаться тетю Стану». Все трое, кстати, поскольку Керен все еще ошивался в доме. Энгит оказался подростком со всеми подростковыми комплексами. «Предки меня не понимают!» – его девиз. Знаем, плавали. Меньший, Инген, единственный, кто хоть немного радовал меня в этом дурдоме. Выяснилось, что мой велосипед и без всяких заклятий производит магическое действие. Отрегулировала седло и руль под его рост, научила ездить, и до самого вечера его невозможно было снять с велосипеда. Мальчишка, что с него взять… Кое-как удалось загнать его за вечернюю кашу и в постель только после твердого обещания, что завтра тоже дам покататься. Когда ребенок наконец заснул, я снова спустилась в трапезную и застала Энгита скучающим над тарелкой с намертво остывшим ужином. Ну да. Я же велела не вставать из-за стола, пока все не съест, а он пообещал отцу слушаться. Парень качал ногой и глядел в потолок с таким видом, будто мир рушится, а он, его спаситель, вынужден ковыряться в тарелке с кашей.
– Нан! – я позвала служанку. – Замени молодому господину тарелку, его порция остыла.
– Не буду я это есть! – вспылил Энгит, прекратив наконец качать ногой. Кстати, терпеть не могу это движение, инфантилизм какой-то, а он вроде уже не мелкий сорванец.
– А что будешь? – Я невозмутимо заняла свое кресло. – Мясо, колбасу, жареного гуся?
– Вообще ничего не буду, – подростковый бунт продолжался. – Не хочу, и все. Так трудно это понять?
– Ясно, – я аккуратно отрезала несколько тонких ломтиков копченой гусятины, положила на хлеб и, закусывая получившимся бутербродом, воздала должное каше. – Все взрослые – козлы. Они меня совсем не понимают. А я уже большой и все сам соображаю без посторонних подсказок. Верно?
– Я не… Что?
Кажется, я сумела его удивить. Надо развить успех, пока не поздно.
– Ничего, – улыбаюсь. – Я угадала, да?
– Вот еще… – пробурчал Энгит. – Вовсе я ничего такого не говорил.
– Но думал.
Ответом мне был вздох и уставленный в стол взгляд. Служанка тем временем сунула «молодому господину» другую тарелку, с горячей кашей.
– Парень, мне тоже когда-то было четырнадцать, – сказала я, облизывая ложку. – И, хотя с тех пор минуло много лет, до сих пор стыдно вспоминать. Я тоже считала себя самой умной и думала, что меня никто не понимает. Ты представить себе не можешь, что я тогда устраивала родителям. Потом подросла, вышла замуж, уехала в другой город. А когда до меня дошло, какой я была дурой, когда собралась поехать к ним и извиниться… Просить прощения стало уже не у кого. Мои родители умерли. Так что цени свое счастье, Энгит: твои родители – живы.
– Матушке вообще-то всегда было все равно… – начал было парень.
– Ты – сын, ты не имеешь права ее судить. Пусть другие судят.
– Вы, например? Воображаю, что вы о ней наговорите.
– А вот переход на личности – грязный прием, парень. Он означает, что тебе больше нечем крыть.
Да, Энгит, тут тебе не Интернет, хоть ты не в курсе, что это такое.
– Я ее не знаю, – продолжала я, не забывая об ужине. – Потому не считаю себя вправе составлять мнение о ее персоне. Это во-первых. Во-вторых, каков бы ни был взрослый, он все равно видел и слышал больше тебя. Если он, конечно, не паралитик, всю жизнь просидевший в четырех стенах. И то, кстати, сомнительное сравнение, ведь даже паралитик может общаться со многими людьми и читать книги. Отца же ты слушаешь, хотя он из тех самых взрослых, которые всегда поучают.
Энгит явно порывался возразить, но упоминание об отце заставило его передумать. Он только хмуро потупился и с видом каторжника на галерном весле взялся за ложку.
Кое-как управившись с этой напастью, я пожелала парню спокойной ночи и поднялась к себе. Точнее, я успела только взойти по лестнице, как услышала странные звуки. Вернее, весьма недвусмысленные звуки. Осторожно высунувшись из-за угла, я увидела в дальнем конце коридора парочку, занимавшуюся известным делом у стены, в положении стоя. Лица пыхтящего, как кузнечный мех, мужчины я не могла разглядеть – он стоял ко мне спиной, но, судя по фигуре, это Керен. А вот его сладко постанывавшая подруга почему-то одета в Ирочкино платье… Ну вот, додипломатничалась… Сама грешна, потому не стану ей указывать, с кем спать, но ведь есть же комната! Веди любовника к себе, раз вы сговорились. Нет, обязательно нужно делать это в коридоре, куда в любой момент могут забежать служанки, куда могу прийти я, наконец. О Риене я вообще молчу… Наконец они там управились, послышался вздох, шуршание одежды и Иркино хихиканье: «А ты лучше этого слизняка, милый… Пойдем ко мне…» Боится она его, как же. Прямо коленки дрожат. Ладно, врываться в спальню и обламывать им кайф не буду, но завтра поговорю.
