Варди Соларстейн - Финская руна
— Да не было такого, Михеич…
— Молчи! Молод еще перебивать! Так вот — этот парень сейчас, выдал на гора очень много дельных вещей. Я что хочу сказать — пропал пацан этот. Наша Ленка — выскочка. Пустышка она. Не простит.
— Да ладно Михеич, он ей понравился, все видели как она присосалась. Пусть сухо, по-братски, по-рабочему, как в фильмах — но поцеловала. Речь-то, какую грамотную толкнул!
Пожилой рабочий на эти слова с сомнением покачал головой. Жизненный опыт заставлял всегда искать второе дно в коварной женской натуре.
Товарищи сами собой остановились возле небольшой стеклянной витрины, в которой стояло знамя 11-й дивизии героической испанской народной армии. Флаг служил знаком отличия лучшего цеха на заводе.
— А жизнь не фильм! Наша Ленка- пулеметчица, своего конечно не упустит. Если ты прав окажешься, то повезло парню, такая не даст с карьеры свернуть. Понукая, поедет на нем в гору. Если, обратно, не заездит по дороге…
— Мужика бы ей нормального, для начала… Чтоб с парой фингалов понимание жизни пришло. Да кто на нее взглянет — худая больно? Ее бы щупленькую сначала откормить, но кто за это добровольно возьмется? И властная она… костлявая стерва, — заявил другой из молодых подмастерьев, который недавно чуть не попал под профсоюзный пресс за прогул и пьянку.
Мужская половина заводчан-кировцев Ленку-профсоюзницу, несмотря на популяризирующую ее фотосерию, ни во что ни ставила. Женская часть тоже недолюбливала. Так как разговоры «за жисть» та обрывала на втором слове, обниматься с парнями не стремилась, сплетнями с другими девушками не делилась и при каждом косяке могла устроить очень большие неприятности, уже вне зависимости от пола. Казалось бы, — рабочие должны обожать профсоюзных деятелей, так как они по базовым установкам, защищают их интересы, но в отсутствии собственника и при сращивании политических и управленческих структур, из органа оберегающего права трудящихся, он превратился в контрольно-карательный.
Но самое сейчас интересное творилось в совсем другом месте — живчик Ленка утащила своего фотографа за двери пустого цеха, помещения которого сейчас находились в реконструкции и ждали установки новых немецких станков.
Захлопнув одним легким движением тяжелую двухстворчатую дверь, она прислонила спутника к закрытым створкам и жадно приникла к его губам, сделав стремительный бросок, которому могла позавидовать атакующая кобра. Викторов по вполне понятным причинам сначала опешил, но продолжалось это недолго. Он включился в поцелуй, активно используя методику «танцующего языка». Руки его легли на осиную талию Лены, потрогали за упругую девичью попку, а затем опытный ловелас попытался пролезть вверх под одеждой к прелестям целовальщицы. Елена, зарычав, отпрыгнула и мощная пощечина ожгла щеку охальника.
Викторов почему-то вспомнил историю на проходной, когда мнимый Родион-шофер «общался» с некоей Ксенией. Затем перед глазами, как наяву, встала красавица-финка с хутора, одетая в алое бархатное платье и неодобрительно покачала головой. Слава моргнул, крепко смежив веки, сбивая этот морок. Он поймал себя на мысли что близость с профсоюзницей ему запомнилась не поцелуем, а слабым, кисловато-резким запахом пота. Девушка здорово нервничала.
— Не бойся, больше бить не буду! — раздался звонкий, хорошо поставленный голос Ленки-профсоюзницы. — Но еще раз руки без разрешения распустишь, сильно пожалеешь!
Судя по виду этой худенькой стервы нельзя было сказать, что она выглядела расстроенной или возмущенной, скорее наоборот. В обычной ситуации, Викторов бы конечно, возмутился, сгреб бы в охапку и поцеловал насильно упрямицу. Боязнь наказания за харасcмент не в характере русского человека. Ибо, как сказал классик: «Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы, С раскосыми и жадными очами!» К тому же, будем откровенны и честны, домогательства в легкой форме к симпатичной руководительнице не особо высокого ранга — вполне рядовое явление в коллективе, так как чисто психологически, сексуальное преследование — всего лишь попытка уравнять права по отношению к излишне честолюбивым особам женского пола, имеющих определенную власть над мужчинами. Тут речь вообще идет уже не о сексе, а о власти и контроле.
В общем, сценарий потом просчитывался на пять шагов вперед — вечером будут униженные извинения, отвергаемые попытки сделать ценный подарок, расцениваемые как подкуп, и далее, с ветвлением вариантов, в любом случае с неприятным для Славы исходом. И таким окончательным итогом, каким пожелает его увидеть «потерпевшая». Такой расклад, особенно в тридцать девятом, хронопопаданца никак не устраивал.
— Выпусти меня отсюда! — заявила Ленка, почувствовав колебания провоцируемого ей парня, требовательно топнув ножкой в сапожке. Слава являлся сейчас естественным замком у обоих створок дверей в цех. — Немедленно!
— В тот час, как свой наряд фиалка расцветит,
И ветер утренний в весенний сад влетит,
Блажен, кто сядет лить вдвоем с сереброгрудой
И разобьет потом бокал о камень плит.
Строки Омар Хайяма совершенно неожиданно прозвучали для строптивой девушки, разыгрывающей сейчас свою комбинацию.
— Что ты сказал? — удивилась она, не веря своим ушам.
— Сокровенною тайной с тобой поделюсь,
В двух словах изолью свою нежность и грусть.
Я во прахе с любовью к тебе растворюсь,
Из земли я с любовью к тебе поднимусь.
Проникновенно продекламировал вторую домашнюю заготовку Слава, прижимая левую руку к сердцу, а правой обратившись к объекту воздействия с просящим жестом. Чтение стихов классика персидской поэзии, вкупе с отрепетированной позой, достигло своей цели. Девушка даже забыла о своем коварном гамбите с пощечиной, и кажется, немного растерялась.
С таким трудом перехвативший инициативу Викторов не ударил в лицом грязь, и сохраняя темп, рывком распахнул дверь в цех. Рядом находящиеся в помещении рабочие повернули в его стороны головы, с выражением некоторого удивления на лицах.
— Не время, товарищ Елена, предаваться праздности! Нет у нас права на это! Нужно работать, учиться и конспектировать! Первым делом танкодромы, ну а девушки — потом! — громко и пафосно заявил Слава, сходу слепив невообразимую мешанину из лозунгов в сумасшедшую пропагандистическую конструкцию. Слово «самолеты» он заменил на «танкодромы» по своему наитию из-за специфики окружавшего производства. Подхватив с земли за лямку кофр, в котором лежал фотоаппарат, он протянул левую руку застывшей в кратковременной оторопи девушке.
— Вперед Елена, только вперед! — громко воскликнул вошедший в раж Викторов. — Нас ждут великие дела!
— Да, дела! — пискнула Леночка, посмотрев на рабочих, и, для верности, согласно кивнув головой, вновь схватилась за рукав своего целеустремленного ухажера, совершенно сбившего ее с толку. Но взялась уже как ведомая, а не ведущий в паре. Лене неожиданно пришло в голову, что такой активный молодой человек может и пригодится ей лично, для…различных целей. Провокация скандала на сексуальной почве ей пришла в голову во время заумной лекции фотографа, который показал себя неожиданно опытнее и мудрее, чем казался первоначально. Всесильная стервочка посчитала правильным немедленно унизить и уничтожить такого «выскочку», перебившего ее конъюнктурную фразу. Она выбрала не самый простой, но яркий скандальный вариант — спровоцировав мужское естество на близость. Тут еще и сыграло свою роль то, что активистке пару часов назад одна «доброжелательница» невинно и естественно озвучила свое мнение, что благодаря ее, Лениному, благотворному профсоюзному влиянию, новенький совершенно освоился в коллективе и уже даже пригласил на танцы машинистку Наташу. Женщины искусны и изобретательны в своих интригах, и неважно, что служит антуражем — развратные альковы Версаля или суровые коридоры заводоуправления. Каверза достигла своей цели.
Молодая кровь обделенной мужской любовью одинокой амбициозной женщины взыграла и выдала такой невообразимый зигзаг. Она хотела лишь пригрозить увольнением если ее еще раз перебьют, но в процессе передумала, и решила пойти другим, более крутым путем. Этот вариант, с грязными приставаниями к ее персоне, показался карьеристке достаточно перспективным и привлекающим внимание. Но все женские чересчур хитрые интриги всегда разбивались об мужские… гормоны и смекалку.
Викторова спасло только чудо, вкупе с его естественным шармом «хорошего парня» и некоторым опытом общения с противоположным полом.
Утром фотографу сообщили, что его переводят из комнаты в общежитии для холостых, в отдельную комнату профсоюзной коммуналки. Похоже главред сумел пробить для талантливого фотографа отдельную жилплощадь. И явно не без содействия одной особы из профсоюза.
